Львы и Сефарды (СИ)

Лестница кажется бесконечной. Мы поднимаемся и поднимаемся вверх, к небу. Отсюда оно кажется слишком близким. Мне не по себе смотреть туда. Это не мое небо. Это небо Малкольма. Небо, предавшее его. Мне оно не нужно. Я отомщу и ему, если так будет нужно. Я заплачу на всех. За всю нашу боль, за все эти темные века и столетия горького дыма.
Зажигайте огни, поднимайтесь, и засияем…
Наверху нас уже ждут. Там стоят Миретта, Висаба, неназванная девушка и еще с десяток Гончих. Все они при оружии — мечи, нунчаки, чакры на поясах, а у некоторых в руках еще и плети. Среди них не только женщины, однако женщин внешне почти не отличить от мужчин. Выделяется лишь та, третья девушка без имени — она не острижена, у нее длинные темно-рыжие волосы, заплетенные во много тонких кос. Из оружия у нее только меч — тонкий и простой, не похожий на увесистые клинки остальных бойцов. Анга проводит меня в центр, ставит посередине и сама встает рядом.
— Гончими будет править диархия, — объявляет она громко и торжественно. — Эта женщина — не преемница мне. Она — вторая Королева. Грядут большие перемены. Я обучу ее всему, что знаю сама и что знаете вы. Как если бы та, что пала как герой, вернулась в ней.
— Она совсем девчонка, Королева, — подает голос та девица с косами. — Не думаю, что она меня намного старше. А мне-то всего пятнадцать.
— Я знаю, сколько тебе лет, Иокаста, — отрезает Анга. — Предыдущей Королеве было восемнадцать. Данайе — столько же. Третьи смуты наступают. Нам придется нелегко. Я же вижу в ней то, что вскоре понадобится каждому из нас.
— И что же это? — спрашивает Иокаста.
— Сияние.
Я вздрагиваю, услышав это слово. Вздрагиваю и от того, как эта девчонка позволяет себе говорить с Королевой. Да, в чем-то Анга была права: ее здесь не любят. И даже те, кто были безвольными рабынями на равнинах, не отводят руки и не опускают взгляд здесь, на скале. Как если бы та, предыдущая, все еще была с ними. Как если бы память о ней давала им дерзости и силы.
— Иокаста, выходи сюда, — приказывает Анга. — Ты первой будешь драться с этой девушкой.
Она снимает меч с бедра и отдает мне. Потом закрепляет на моей груди, животе и плечах свою броню. Мы почти одинакового телосложения. Наверняка Иокаста — не очень хороший воин: она небольшого роста, не особо крепкая в плечах, да и оружие у нее оставляет желать лучшего. Но и я дралась довольно давно. Надеюсь, руки вспомнят. Если, конечно, я смогу поднять меч на этого ребенка.
Гончие выжидающе смотрят на нас. Иокаста берет меч в руки, и сразу видно, что ей неудобно с ним. Он наверняка тяжелый. Оружие Анги тонкое и легкое, а рукоять легко ложится в пальцы. Я разминаю кисти, пару раз отвожу руки в стороны, проверяя, насколько удобно махать мечом. Девчонка почти без брони — закрыты только грудь, голова и живот. Руки, ноги, шея — все обнажено перед острием моего меча. Но она не боится. В глазах — красные искры света. Буквально красные. Цвета ее волос, цвета моей крови. Она не боится моей крови — она хочет ее. Но она — ребенок. Буквально на пять лет старше Вика. И это страшно. Страшно, что дети не падают под тяжестью мечей. И страшно, что дети желают крови таких же, других детей.
Да будут прокляты все башни Праотцов…
Я наношу удар. Бросаюсь вперед, и наши мечи со звоном сталкиваются. Это длится всего секунду. Иокаста уворачивается и нападает. Нервно, яростно. Я отражаю ее выпад. На таком запале долго не протянешь. Я отскакиваю в сторону, и ее меч поражает пустоту. Еще один удар. Меч соскальзывает с моей брони, отдача противно бьет по ребрам. Я защищаюсь. Перехватываю ее клинок своим, закручиваю. Пытаюсь выбить. Надо, чтобы она побыстрее выдохлась. Прыгать туда-сюда и тыкать мечом, будто в собаку палкой — это не дело. Чувствую ее рваное дыхание. Перехватываю меч в одну руку — так удобнее уворачиваться. Еще удар, и еще, и еще. Иокаста просто бьет меня мечом — острием, плашмя, как получится. То промахивается, то попадает по металлу. Скрежет, звон. Приглушенная ругань. Глаза Гончих наблюдают равнодушно, глаза Анги — с надеждой и торжеством. Она знает — Иокасте меня не победить. Этот бой — демонстрация силы. И это — уже ее ошибка.
Я и сама не замечаю, как оттесняю Иокасту к краю. Все происходит слишком быстро. Она устает. Что ж, мне именно это и нужно. Нужно дождаться, пока она совсем погаснет, и тогда я…
Что — тогда?
Звон — мечи сталкиваются снова.
Иокаста хрипло дышит.
— За Королеву, — шепчет она злобно. — За Сарцину.
И бросается на меня.
Я словно оглушенная. Отклоняюсь в сторону. Меч бьет меня в плечо — в металл. Она не ранила меня. Не повредила мое тело. Она ударила поглубже — в душу. И за это… я приму удар.
Взмахнув мечом, я со всей силы обрушиваю его на нее, но промахиваюсь — острие проходит прямо по броне, как если бы я хотела провести линию ровно посередине ее тела. Я хотела оглушить ее, как она оглушила меня. Но она оказывается слишком проворной. Словно поймав волну адреналина, девчонка отскакивает в сторону. Я успеваю поймать ее безумный взгляд.
«За Королеву. За Сарцину».
А затем — она начинает падать.
Камень вылетает из-под ее ноги, и Иокаста срывается вниз. Меч выпадает из ее руки, но она успевает схватиться за каменный выступ. До меня долетает ее крик. Я все еще оглушена, но это словно приводит меня в чувство. Я отбрасываю меч и бросаюсь к краю — к ней.
— Иокаста!
Гончие и Королева молча наблюдают за всем этим. Меня захлестывает ярость. Я падаю и, свесившись, протягиваю Иокасте руку. Я вижу ее глаза — в них страх и ужас. На какую-то секунду мой рассудок дает сбой. Я вижу глаза Вика. Глаза Малкольма. Мы все висим над этой пропастью. Мы падаем.
Последние секунды…
— Давай же руку, черт возьми!
— Данайя! — окликает меня Анга.
Но мне плевать на ее возгласы. Плевать, что она скажет или сделает. Не ей решать, кому жить, а кому умереть. Я пытаюсь дотянуться до Иокасты, но она меня как будто бы не слышит.
— Цепляйся! — ору я не своим голосом. — Я удержу! Цепляйся, говорю тебе!
Она висит над обрывом и мотает головой. Страх и ужас в глазах сменяются злостью. Я понимаю: она не примет помощь. Она уже ненавидит меня. Ненавидит любую, кто встанет на место Королевы-Сарцины…
Я делаю рывок вперед, хватаю девчонку за воротник и насильно затаскиваю на плато. Руки дрожат, а пальцы сводит от боли. Иокаста кричит, но мне наплевать и на это. Я тащу ее за воротник, за руки, за волосы. Когда ее колени касаются земли, мы обе падаем. Она валится на меня.
И бьет меня по лицу.
— Зачем?! — кричит отчаянно. — Зачем ты так?!
Двое юношей-Гончих оттаскивают ее от меня. Она отбивается, пытаясь вырваться из их рук. Я все еще лежу на земле. Все тело болит. Болит ожог на шее — я рухнула затылком на камни. Огнем горит след от удара. Гончие волокут Иокасту по лестнице. Ее крики, кажется, слышны до самых равнин.
Ко мне подходит Анга.
— Теперь понимаешь, Данайя? — спрашивает она насмешливо. — Ты обрекла ее. Она должна была спасти себя сама — или погибнуть, как погибла та. Не принимая помощи. Таков закон.
— Закон, говоришь…
Я вскакиваю.
И сбиваю ее с ног.
— Закон, говоришь?! — рычу я, наклонившись и схватив ее за воротник. — Сарцина Росс! Твоя предшественница! Королева! Думаешь, я не понимаю? Ты специально привела меня сюда! Ты думала, они убьют меня, как если бы я покусилась на святое — ее память! А потом, — Мои пальцы сжимают ткань ее одежды в опасной близости от горла. — Потом ты уничтожила бы Малкольма, ведь больше не было бы повода быть верной клятве! Ты отомстила бы, Анга Гарсия? Отомстила бы — за нее?!
Анга лежит подо мной и даже не сопротивляется.
Моя хватка слабеет.
— Вот что, — говорю я, бросая руки. — Мы уйдем. Сегодня же. Ты выполнила свою часть обещания, так что можешь убираться прочь. Ты больше не имеешь власти. Не над нами.
Я поворачиваюсь и ухожу.
Внутри горят костры.
  
Глава десятая. Где будешь ты?
 
Что же мне делать?