Москва-Лондон, кот и букет невесты (СИ)
– Если ты собираешься смотреть, то мой долг – сделать зрелище незабываемым, – лукавым тоном произнесла она.
…Это были самые долгие три минуты в жизни Терехова. И самое эротичное поедание торта, который так и остался недоеденным. У Босса дрогнул внутренний мир, и выдержка раскололась надвое. Он сорвался с места и сгреб Эмили в охапку, усаживая на стол и целуя, слизывая сладость с ее губ и млея от отклика податливого тела.
Эта знакомая незнакомая женщина проникла ему в сердце, оплетая своим ароматом, как лозой. Хотелось приклеиться к ней навечно, и от одной этой мысли голова шла кругом.
Эмили обхватила его талию стройными ногами и запустила руки под тонкий свитер, едва ощутимо царапая спину. Не разрывая объятий, он подхватил ее под бедра и перенес на кровать, усыпанную розовыми лепестками. Эмили раздевала его и помогала раздеть себя. В ее прикосновениях было столько нетерпеливой страсти, что сердце болело, оживая, и каждое плавное движение навстречу друг другу отзывалось в забытых глубинах души.
Он целовал ее всю, доводя до экстаза и заставляя кричать; согревал белую кожу дыханием и не мог остановиться, оставить в покое. Если бы понадобилось описать свое чувство к мисс Райт, то Терехов сказал бы, что сошел с ума с первого взгляда.
***
Эмили лежала в изнеможении под боком у Ника, забросив на него ногу, и водила пальцами вдоль твердых мышц пресса, восхищаясь тем, насколько нежная кожа у такого серьезного мужчины. Он определенно следил за собой, и тело было подтянутым и неутомимым. Сильные руки с выступающими на бицепсах венах смотрелись настолько притягательно, что Эмили не удержалась и провела губами от его запястья до самого плеча. Не зря за царем столько женщин бегает. Он воплощал собой… созидательную власть. К нему тянуло магнитом.
В камине горело пламя, и под треск поленьев Эмили уснула, совершенно не думая о завтрашнем дне. Настоящий момент был до того прекрасен, что она мечтала застыть в нем, как в капле янтаря, на тысячи лет.
– Спасибо, – сказала она тихо, и ответом стал мягкий поцелуй в висок.
Утром они старались говорить, о чем угодно, только не о расставании. Ник раздобыл свежесваренный кофе и полноценный завтрак с яичницей, беконом и сэндвичами. Они сидели за столом и беседовали обо всем и ни о чем. Ник набросил ей на плечи шерстяной плед, и она куталась в него, потому что к утру в домике стало зябко. Эмили подтянула ноги в шерстяных чулках на кресло и размахивала бутоном белой розы, которую подняла с пола. Ник, взъерошенный и небритый, то и дело закрывал лицо руками и смеялся, кода она рассуждала – между прочим! – на очень серьезные темы.
– Мне все равно больше нравится оригинал «Семи самураев», не обижайся, – сказал он примирительно.
– А я разве обижаюсь? Просто говорю, что в американской версии снимался Юл Бриннер и он великолепен. Он ведь был родом из России. Он же и выкупил права у Куросавы на адаптацию.
– И?
– Неужели ты ни капельки не гордишься?
– Но японский оригинал ведь лучше.
– Вот. Ты такой же, как Бриннер!
– Не такой.
– Именно такой. Мятущаяся душа. Он не мог найти покоя, ему нравился надрыв, чтобы бесконечно умирать и возрождаться. Трудно с ним было американским женщинам, не понимали его. Разница менталитетов, ценностей.
– Ты же меня понимаешь. Может, и его понимали. А кроме того, я не хожу с медведями и цыганами по площади и не рыдаю, как делал он. Так что со мной гораздо проще. Я не эпатажный.
– С тобой невозможно спорить.
– Мы не спорим, а завтракаем.
Эмили закатила глаза к потолку и отхлебнула кофе без сахара, слизав пенку с губы. Она могла бы общаться с Ником сутками, настолько с ним было интересно размышлять, даже о тех вопросах, где они придерживались разных точек зрения. Эмили была в восторге от этого и продолжила болтать без умолку, пока все темы в итоге ни свелись к отношениям. Она рассказала о Дэвиде. О том, что мужчину и женщину может связать любой вид симбиоза: мутуализм, когда обоим выгодно быть вместе, комменсализм, когда выгодно лишь одному, а второму все равно. А еще паразитарство, естественно, когда одному из пары плохо, а другой прекрасно живет за счет его ресурсов. И что с Дэвидом у нее была какая-то гибридная смесь, которая истязала и приносила удовольствие одновременно.
А вот именно возвышенной связи, необъяснимой с точки зрения биологии, но понятной с точки зрения духовной эволюции, у них с Дэвидом не было, и этого ключевого ингредиента ей всегда не хватало. От этого их отношения больше напоминали зависимость.
– Мы часто ссорились в последние годы, не знали, как жить дальше. Он хотел одного, я – другого. Мне хотелось… знаешь, когда люди самодостаточны и обоим друг от друга ничего не нужно, а жить друг без друга все равно невыносимо, потому что души тянутся навстречу? Вот о таком я мечтала, но это был не наш случай. Мое счастье всецело зависело от хорошего настроения Дэвида, а он бесконечно требовал от меня эмоций. Стоило мне закрыться от него хоть на пару недель, чтобы сохранить немного сил, как он обвинял меня в измене. В итоге я сдалась ему полностью и растворилась в нем, так что едва не погибла без него. У меня ушло полтора года, чтобы отделить себя от Дэвида.
– И что же тебе помогло себя отделить?
«Ты», – вдруг поняла Эмили, но вслух не произнесла.
– Время помогло, – солгала она.
Говорить об утраченной любви оказалось не сложно, как ни странно. Может, потому что Ник все понимал и действительно умел слушать. Постепенно он и сам начал делиться подробностями личной жизни. О жене он вспоминал с теплом, называя ее ангелом-хранителем.
– Иногда она со мной разговаривает, – признался он.
В отличие от Эмили, он овдовел давно, но никогда даже не задумывался о новых серьезных отношениях… После этих слов он очень пристально посмотрел на нее, и она быстро опустила глаза в чашку с остывшим кофе. Эмили уже сама не знала, чего ждала от этих отношений, которые задумывались как приключение на одну ночь.
Чтобы не углубляться в опасную тему, она вернулась к обсуждению собственной драмы.
– Стоит появиться сплетням в СМИ, что я с кем-то встречаюсь, как сразу звонит моя младшая сестра, плача от счастья: «Ну наконец-то ты вышла из комы!» А я потом рыдаю всю ночь. Со Стасом нам тоже приписывали роман, но ничего не было.
– Так уж и ничего?
– Только дружеское общение.
Ник удивленно хмыкнул:
– Надо же.
Видимо, верилось с трудом, но Стас, каким бы распрекрасным он ни был, не вызвал отклика в сердце Эмили. Он был ее ровесником, даже чуть младше, а ей нравились более зрелые мужчины. Дэвид, например, был старше на десять лет. А голубоглазые блондины, вроде Ника – это вообще фетиш, мечта.
– Стас – хороший человек, он спас меня. Но ему, как и мне, просто нужен был друг, слушатель, который сопереживает. Он все время говорил о Саше, а я – о Дэвиде. Мы достали друг друга. – Эмили рассмеялась. Она задумчиво посмотрела в окно, на котором возвышались кактусы, и ахнула восторженно, как в детстве:
– Снег идет!
Эмили подхватилась и утащила Ника на улицу.
– Красиво, правда? – Она высунула язык, пытаясь поймать снежинку. Снег лениво падал крупными хлопьями, а земля таяла. Было совсем не морозно. Большая снежинка приземлилась на кончик языка и растаяла, кольнув прохладой.
Ник мягко улыбнулся и притянул к себе, поправляя плед на ее плечах и крепко обнимая, растирая спину ладонями, так что она вжалась в него, понятного и такого близкого, словно они знакомы целую вечность.
Растроганная, Эмили начала напевать мотив «La Vie En Rose» Эдит Пиаф, и Ник закружил ее в медленном танце, и было в его объятии что-то отчаянное и надрывное. Дай ему сейчас цыган и медведей, наверное, разрыдался бы, как Юл Бриннер. И только Эмили произнесла это слово в мыслях: «разрыдаться» – как в носу защипало. Она потерлась щекой о тонкий свитер, глубоко вдыхая успокаивающий аромат мужчины, и подняла лицо.
Пускай он поцелует, развеет тоску, которая неумолимо пробиралась в сущность, отравляя их общий чудесный момент.