Западня

— Фу, черт, как напугало, чучело зубастое! Это же ископаемый звероящер. Ну и красавец! Зубов-то у него сколько! А когтищи-то!
Это был хорошо сохранившийся окаменевший скелет какого-то животного, жившего, наверно, более двухсот миллионов лет тому назад. Страшилище было около трех метров в длину и не менее полутора в высоту. Его длинная, как громадный пинцет, пасть была вооружена многочисленными острыми зубами различной величины. Массивные конечности завершались толстыми тупыми когтями. Ряд хвостовых позвонков его был не менее двух метров длиной.
Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы выдолбить этот крупный и исключительно ценный геологический документ. Ломать по частям такие окаменелости категорически воспрещается. В таких случаях рекомендуется сфотографировать или зарисовать встреченный экземпляр и, не трогая его, сообщить в какую-нибудь геологическую организацию или в Академию наук. Извлечением таких очень ценных для науки остатков занимаются специалисты-палеонтологи.
Я кратко описал и зарисовал нашу замечательную находку, после чего мы двинулись дальше, продолжая надеяться, что все наши неприятные приключения окончатся благополучно. Большей частью шли молча — разговаривать не было никакого желания. И только когда встречалось что-нибудь интересное, я принимался рассказывать об этом Пете, стараясь хоть немного отвлечь его от гнетущих мыслей. Нужно сказать, что держался мальчик молодцом. Только раз он с горечью в голосе заговорил о доме.
— Я нисколько не боюсь, дядя Миша. Маму только сильно жалко. Нервная она с тех пор, как папу на войне убили…
— Брось, Петро, нос вешать, всё обойдется, — попытался я успокоить его, хотя успокаивать было и нечем.
На пути наших блужданий встречалось много больших и малых штолен и проходов, но все они упирались либо в слепые тупики, либо в обвалы. Кое-где сохранились деревянные стойки крепления. Правда, стоило только задеть их пальцем, как они превращались в труху. Большая же часть выработок, видимо, была пройдена без крепления. Бросалась в глаза интересная особенность — где появлялись стойки, там неизменно встречались обвалы; там же, где крепления не было, стенки и потолки штолен были целы и невредимы. Это свидетельствовало о большом искусстве наших русских рудокопов. Они безошибочно определяли опасные участки и крепили их, для чего ставили две стойки и клали на них верхнюю перекладину. Впоследствии на закрепленных участках стойки сгнили и кровля обвалилась.
Все больше начинала мучить жажда и одолевать усталость. Во рту пересохло, а ноги налились свинцом. Мы было совсем уже собрались остановиться на отдых, но в это время встретили штольню, которая, как нам показалось, может вывести на поверхность земли. Метров через сорок от ее начала дорогу преградил завал. Осматривая эту очередную преграду, я обратил внимание на то, что в щель между камнями пробивается струя свежего воздуха.
— Смотри, как дует, Петя! Видимо, завал чепуховый, а за ним…
— Неужели выход, дядя Миша? Вот здорово!
— Давай-ка пробиваться. Обед и отдых переносятся под звездное небо. Не возражаешь?
Петя, конечно, не возражал, и мы принялись разбирать обломки, забыв об усталости, которая минуту назад буквально валила нас с ног. Вначале, пока раскидывали мелкие обломки, дело продвигалось успешно. Когда же пришлось сворачивать многопудовые глыбы, темпы резко сократились. Однако наши нечеловеческие усилия были в конце концов вознаграждены — отвалив очередную глыбу, мы, к неописуемой нашей радости, увидели узенькую лазейку, образовавшуюся между стеной штольни и толстой плитой песчаника.
Оказалось, однако, что обрадовались мы преждевременно — пролезть через это отверстие ни один из нас не мог. Тогда были пущены в ход все имеющиеся у нас скудные средства. Работа не давала почти никаких результатов, но и бросить ее было просто невозможно — поток воздуха, струившийся из щели, пьянил, звал к действию. С неослабевающей энергией мы долбили камень молотком и скребли его перочинными ножами. Петя несколько раз пробовал протиснуться через узкую лазейку, но безуспешно. Вдруг он начал снимать с себя одежду.
— Ты что, Петро, вспотел, что ли? — попытался пошутить я.
— Сейчас я пролезу, дядя Миша! Вот увидите — пролезу!
Оставшись нагишом, Петя полез под плиту ногами вперед. Вот скрылась большая половина его тела. Он вытянул руки над головой и продолжал, извиваясь, ползти под нависшей над ним глыбой. Наконец скрылась и голова, видны были только вытянутые руки. Несколько раз мне казалось, что Петя застрял в каменных тисках, и я с тревогой спрашивал его:
— Ну как, Петро, подается?
Петя отвечал не сразу, тихо и односложно:
— Лезу.
Долгой показалась мне эта операция. И когда Петя как-то вдруг скрылся, а затем послышался его радостный голос, из груди моей вырвался облегченный вздох и рука невольно потянулась утереть взмокший лоб.
Я свернул Петину одежду, положив внутрь электрический фонарик, и рукояткой молотка протолкнул сверток в щель.
— Петя! В одежде — фонарик. Быстренько осмотри, куда ведет штольня. Только, пожалуйста, будь осторожнее.
Я присел, привалился спиной к холодной стене и стал ожидать возвращения моего товарища. Время тянулось убийственно медленно. Сейчас, когда делать было нечего, почувствовалась сильная усталость во всем теле, голова мучительно гудела, страшно хотелось пить. Стена холодила, но отодвинуться не хватало сил — я находился в каком-то полусонном оцепенении, кажется, даже задремал и очнулся только от едва слышного глухого Петиного зова:
— Дядя Миш-а! Где вы та-ам? Дядя Миша-аа!
Я с трудом пододвинулся к лазейке, насколько мог просунул в нее голову и закричал в ответ:
— Как дела, Петро? Есть выход?
— Выход прямо — завален, но я дошел до какой-то широкой штольни, — доложил Петя.
Он объяснил, что из штольни, в которой мы сейчас находились, есть поворот вправо. Метров через пятьдесят от этого поворота он встретил новое ответвление в ту же сторону. Ответвление упирается в широкую выработку.
У меня мелькнула интересная догадка. Я спросил Петю, не встретил ли он что-нибудь особенное в большой штольне.
— Да вроде ничего, дядя Миша. Только там, у самого входа, левый угол осел, а больше ничего.
— Давай-ка сюда фонарик, бравый разведчик, и сиди на месте — сейчас приду к тебе в гости.
Переправив мне фонарик, Петя спросил, как я собираюсь добраться до него. Я еще раз наказал ему сидеть на месте и ни в коем случае никуда не отходить, а сам быстро двинулся к центральному тоннелю. Войдя в него, повернул влево и, освещая себе дорогу, устремился вперед. Мои предположения целиком оправдались — через несколько минут я был у входа в какую-то небольшую штольню, ведущую влево. У самого устья ее один угол обвалился, загородив почти весь проход. Не было сомнения, что именно до этого места и дошел Петя.
Я уверенно повернул в узкий коридор и несколько минут спустя уже освещал удивленного Петю.
— Как это вы попали сюда? — обрадовался он. — Как хорошо! Уж больно мне не хотелось опять пролазить в эту проклятую дыру. Всю кожу ободрал — прямо огнем горит.
Приподняв Петину рубаху, я увидел массу царапин и ссадин.
— Да, брат, здорово ты отделался! И смазать нечем. Как бы не разболелось… Ну, сядем обедать или попробуем воды поискать?
— Пить хочется — не до еды…
Войдя в главную штольню, мы продолжали свои исследования, которые теперь сосредоточились лишь на поисках желанной воды. Не знаю, что бы мы стали делать, если бы эти поиски неожиданно не увенчались успехом. Свернув в одно из ответвлений, я поскользнулся и чуть не упал.
— Эге! Госпожа водичка собственной персоной! Живем, Петро!
Я нагнулся и потрогал рукой землю — это был не песчаник, а глина, которая всегда плохо пропускает воду. Верный признак: где под водопроницаемым песчаником окажется пласт глины — там всегда будет и вода. Вода! Для нас она была сейчас самым главным — от нее зависело, жить нам или не жить.