Путешествие восьми бессмертных (Собрание сочинений. Т. II)

Темная сущность великого «Пути» — бездны, породившей все предметы, первопричины всех причин и первоисточника всего существующего — материального, нравственного и идейного, — уже начала проясняться перед ее умственными очами…1
Однажды, стараясь проникнуть мысленным взором в сущность отношений людей к Высшим Существам, она вдруг вспомнила, что сегодня — праздник персиков, когда все боги и духи должны посетить великую «Древнюю Матерь», воскурить ей фимиам и от нее — Великой, Золотой Матери, Владычицы Запада, услышать слова, полные благости и великого разума2.
Бесчисленный сонм богов, духов — владык земли и неба и божественно мудрых древних бессмертных царей, восседающих в драгоценном дворце Золотой Матери или наслаждающихся тенью под деревьями Персиков Бессмертия в волшебных садах ее, — предстал перед мысленным взором Белой Змеи.
Земные мысли и чувства были ей еще не чужды; она взглянула на холодные, скользкие стены своей мрачной пещеры — и ей стало тяжело от ее тысячелетнего одиночества.
И она решила сама принести поклонение Госпоже Матери.
Обитель Праматери3 находится в Тибете, на западных небесах, высоко над увенчанными вечными снегами вершинами Кунь-луня. Долог и труден путь туда, и человек не может свершить его.
Но Белая Змея, взывая к западным богам, вспрыгнула на проходившее облако, которое, повинуясь ее воле, со страшной быстротой помчалось на запад.
Скоро она была во дворце Цзинь-му.
Когда Белая Змея, преклоняя колени и воскуряя фимиам, приблизилась к сверкавшему ослепительной белизной драгоценному трону, Великая Праматерь, обрадованная появлением редкой гостьи, протянула руки и, подняв Змею с земли, сказала:
— Белая Змея! Тысячу лет ты провела в пещере, стремясь к совершенству. Я давно желала тебя видеть, но не хотела прерывать твоего созерцания. Иди, вкуси персиков моего сада, и затем я скажу тебе, зачем я, руководя незаметно для тебя твоей волей, привлекла тебя к себе на Кунь-лунь.
Белая Змея, пораженная этими словами и тронутая добротой Цзинь-му, вспоминавшей о ней целую тысячу лет, — медленно пошла в сад. Она терялась в догадках — зачем она может быть нужна Великой, Мудрой Царице Запада?
  
II
 
Ни один земной властелин, ни один небожитель не имели и никогда не будут иметь таких садов, какими обладала Святая Праматерь. Цветы, растущие здесь, по красоте и аромату не имеют себе соперников, и ни один плод в мире не может сравниться вкусом с растущими здесь «персиками души». Всякий, вкусивший этих «заоблачных» персиков, имеет право на бессмертие.
Белая Змея с восторгом смотрела на тени богов, скользивших между прекраснейшими деревьями и ароматными цветами; она в своей пещере совершенно отвыкла от подобного зрелища.
Прямо перед ней росло чудное персиковое дерево, сплошь усеянное крупными зрелыми персиками с совершенно гладкой кожицей. Змея сорвала один из них и вкусила его… Одуряющий аромат ударил ей в голову; ничего вкуснее никогда она не знала…
И тотчас земные желания и стремления проникли в ее сердце, и оно сжалось при мысли о необходимости возвращения в Грот Чистого Ветра для продолжения своего подвига…
Вдруг неожиданно раздался голос сзади нее:
— Белая Змея!
Она быстро обернулась: это была сама Цзинь-му.
— Белая Змея, — продолжала Мать, — ты не вернешься в пещеру: ты останешься здесь и будешь хранительницей моего сада и этих «бессмертных» «ледяных» персиков!4
И жила Белая Змея у Цзинь-му триста лет.
  
III
 
В то время в городе Хан-чжоу, «части неба на земле»5, жил юноша по имени Сюй-Ханьвэнь. Фамилия Сюй была одна из самых старых и почтенных в Хан-чжоу. Но после целого ряда бедствий — войн, наводнений, пожаров и других потерь, — род этот находился теперь в очень стесненном материальном положении. Поэтому отдельные семьи этой фамилии не могли помогать друг другу, и каждый член ее был предоставлен самому себе.
Отец и мать Ханьвэня умерли, когда он был еще ребенком, и он попал на попечение к мужу своей старшей сестры.
Его шурин, сам человек бедный, не мог дать ему образования, и поэтому отдал мальчика в ученье к старому другу их семьи — доктору Вану, у которого была аптека.
Несмотря на свои детские годы, мальчик поражал своими успехами не только учителей в школе, в которую его определил Ван, но также и своим пониманием медицины. Он скоро мог различать все двадцать девять способов биения пульса, мог правильно приготовить пилюли и выскоблить больному язык ивовой палочкой.
Кроме того, он настолько усвоил ведение торговых книг, что сделался в аптеке серьезным помощником доктора Вана.
Прошло несколько лет, и дела аптеки, благодаря стараниям и настойчивости Ханьвэня, значительно расширились. Старик Ван искренне полюбил юношу и часто уговаривал его немного отдохнуть, развлечься, погулять со сверстниками; но Ханьвэнь ни разу, даже в праздник, не вышел из дому без какого-нибудь дела.
Приближался «праздник мертвых», когда каждый китаец должен оплакивать своих усопших предков на их могилах6.
Ханьвэнь вышел уже из детства и находился в таком возрасте, когда пренебрегать обычаями страны он уже не мог. Он решил посетить могилы своих предков, находившиеся близ Тянь-чжу7.
Совесть властно упрекала его за пренебрежение к священным обязанностям…
Ханьвэнь сказал об этом Вану. Старик охотно дал ему свое согласие на это путешествие и радовался, что у юноши пробудилось чувство долга.
Настал день поминовения. Ханьвэнь взял с собой кушанья, благовонное куренье и бумажные деньги.
Подойдя к главной могиле, он с южной стороны ее поставил на земле пять чашек с кушаньями, пятнадцать маленьких вареных на пару хлебцев в трех кучках и три крошечные чашечки с водкой. Вокруг этих яств он воткнул в землю ароматные свечи толщиной с гусиное перо, сделанные из сердцевины растений.
Сделав три земных поклона, он зажег свечи, которые только тлели, издавая своеобразный запах.
Ханьвэнь молился. Ему казалось, что его предок, лежащий неглубоко под землей, внимательно следит за ним, правильно ли он выполняет все священные обряды. И Ханьвэнь стал еще внимательнее, еще тщательнее следить за собою, чтобы по неопытности не сделать какого-либо упущения и тем самым не навлечь на себя гнев духа предка.
Потом он раздул огонь одной тлевшей свечи и зажег ею бумажный мешок, наполненный бумажными кружками, имеющими форму денег, и бумажными же изображениями слитков золота и серебра8.
Когда мешок разгорелся, Ханьвэнь стал на колени и, взяв обеими руками рюмку с водкой, поднял ее сначала над головой — как бы предлагая духам неба; затем сделал ею движение направо и налево — для духов земли, и наконец — вылил содержимое в огонь горевшего мешка — для усопшего.
То же сделал он и с кушаньями, выбрасывая их палочками в огонь и наблюдая, чтобы они, по возможности, вполне сгорели.
Делая затем три земных поклона, Ханьвэнь просил своего предка взглянуть на него милостивым оком и отвратить от него все грозящие ему беды.
Ханьвэнь, совершая эту церемонию в первый раз в жизни, вложил в нее всю душу; ему казалось, что он входит в общение с духом давно умершего, но близкого по крови покойника; и он чувствовал и страх, и какой-то необыкновенный подъем духа.
И вдруг ему показалось, что кто-то сказал:
— Слушайся всегда только своего сердца — и будешь счастлив!
Ханьвэнь не слыхал звуков этих слов, но ясно их понял, точно кто-то извне вложил ему ясный смысл их в его возбужденный ум.
Сердце его, как бы сжатое чьей-то холодной рукой, упало и на мгновение перестало биться. Он понял, что его предок видит, чувствует и понимает его, и готов охранять на предстоящем жизненном пути его, неопытного юношу.
Надежда сразу вернулась к нему; сердце радостно забилось, и Ханьвэнь, положив лишний, не положенный по правилу поклон, встал и направился домой в Хан-чжоу, светлый и радостный.