Снять проклятие (СИ)

 — Да нисколько, — фыркнул дракон. — Ваша королева держит змей и ящериц, а я вот людей себе завёл, они гораздо забавнее.
 — Особенно мальчик-целитель в роли ручной змейки.
 — Ты ревнуешь? — удивился Сентуивир. — Хм. Судя по твоей хорошенькой орчанке-полукровке, в дороге ты тоже не мёрз в одинокой постели?
 — Хорошенькой? — Бертран от неожиданности поперхнулся: у Греты имелось множество достоинств, от непоколебимой верности нанимателю до умения сварить похлёбку из старых сапог, но назвать её хорошенькой, наверное, только дракон и мог. — Н-нет, ты знаешь, я всегда считал, что оруженосец — это только оруженосец, не более того. Я бы хотел, чтобы она осталась, — прибавил он, — но не уверен, что она согласится.
 — Предложи для начала контракт на год, — пожал плечами супруг. — Наёмники обычно любят такие. А откажется… — он опять повёл плечом. — Значит, откажется, ничего не поделаешь. Для Ржавого неплохая пара была бы, — вдруг прибавил он.
 — Вряд ли, — усомнился Бертран. — Вот уж эти двое точно поладить не сумеют.
========== Подарки к юбилею ==========
Конец лета выдался холодным и дождливым, и осень началась рано: перелесок между башней и посёлком уже тронуло позолотой, и поверх начавших желтеть крон со стороны поселения наплывали дымки: жирный и чёрный, тяжело ползущий — от угля из кузницы, сизые кудрявые — от дров, которыми топились печи в домах, почти прозрачные — с коптилен. Коптили припасы на зиму даже в Волчьем Конце (все новосёлы хихикали над этим названием, но прилипло оно намертво), хотя уж у оборотней-то, казалось бы, свежее мясо не переводилось. Дара тем не менее исправно коптила окорока-грудинки добытых волчьим молодняком оленей и кабанов: совершенно неожиданно для всех, и в первую очередь, кажется, для самих оборотней, она ушла к ним, едва они построились. Когда они понемногу расселились, вожак настойчиво зазывал её к себе, но она осталась в общем доме, где жила холостая молодёжь. Бывшие краснолесские кто плевался, кто многозначительно хмыкал, но в присутствии волчат про беглую обозную девку надо было или говорить только хорошее, или вообще помалкивать. «Как про покойницу!» — фыркала она, но воинственный дух её заступников ей явно льстил.
А тётушку Фриду долго обхаживал гном-кузнец, макушкой достававший ей аккурат до могучей груди. Она всё не решалась ответить согласием, боясь насмешек со стороны как своих, так и его соплеменников, пока гном не обратился за помощью к самому господину барону. Тот в один прекрасный день привёз из Долгого Мыса жрицу Матери Всех Живущих и просто приказал Фриде обвенчаться с кузнецом. Против воли его милости та, разумеется, пойти не посмела (ну да, ну да, — с ухмылочками покивали головами не только краснолесские, но и гномы с оборотнями, — не посмела, само собой), и страшно гордый Балгуб ввёл своё шумное и скорое на руку сокровище в свой дом, понятное дело, каменный — вдоль реки только такие и стояли, потому что бурное течение уже вовсю крутило водяные колёса загадочных гномьих механизмов. Жрица, кстати, обвенчала ещё несколько пар, нарекла имена нескольким детям, в том числе уже двухлетним, огляделась немного и заявила господину барону, что она, пожалуй, тут и останется. Часовенку только поставьте хотя бы деревянную… и домишко при ней… а ещё она ненадолго сходит в город и вернётся с двумя-тремя послушницами — ученицами и будущими преемницами.
И она действительно вернулась — и привела с собой небольшую толпу бесприданниц и вдовушек с детьми, которых набежавшие не пойми откуда мужики всех рас и их мыслимых и немыслимых сочетаний расхватали, не глядя ни на красу, ни на наличие/отсутствие детей (орки вдов с детьми и обхаживали первым делом: чем больше у охотника детей, тем более он… хм… мужчина). Бертран думал, что кто-то из длиннозубых или их полукровок посватается к Грете, но то ли к оруженосцу его милости свататься никто не рисковал, то ли она сразу отшивала женихов, однако до сих пор у неё и любовников постоянных не было. А может, и вообще не было, никаких: Бертран в первый же месяц её службы убедился, что она кое в чём очень похожа на Мику, который вроде бы и болтает без умолку, а начнёшь вспоминать его болтовню — и поймёшь, что ничего существенного ни про себя, ни про других он так и не сказал.
Он навалился грудью на прощально нагретый проглянувшим наконец солнцем парапет, оперся подбородком на руки, разглядывая с высоты смотровой площадки ближние окрестности. Пять лет. Целых пять лет — или всего пять лет? Вроде бы немного, но за это время стихийно возникший посёлок разросся на глазах, маня недовольных, как ночной костёр — комаров. Кто только не просился под руку его милости, от орков до полуэльфов… Он посмотрел на каменный дом напротив ворот: осенний воздух был кварцево-прозрачен, и с крыши Драконьей Башни было видно, как во дворе дома Ржавый играет с годовалым сыном, подкидывая его вверх — счастливый визг мальчишки долетал даже до площадки на крыше. Ржавого, самого завидного жениха для долгомысских бесприданниц, ныне почтенного женатого мужчину, отъевшегося, раздобревшего, уже шутя величали Бургомистром: он не только занимался повседневными делами стремительно растущего поселения, но и вёл дела с зачастившими сюда купцами. Даже Бертран частенько советовался с ним, принимая решения по неизбежным ссорам и спорам: тот неплохо, оказывается, знал гномов, а с вожаком оборотней и вовсе умудрился стать, может, и не близким другом, но приятелем точно. Единственными, с кем он ладил плохо, были остроухие охотники разной степени чистокровности… вернее, нечистокровности, но на эльфов и их половинок-четвертушек нужен был сам господин барон, не меньше, а ещё лучше — владыка Драконьей Башни: прочие были недостойны им даже портянки стирать. Правда, как разведчики они не уступали даже оборотням, а разведка маленькому вольному посёлку совсем не мешала, поскольку осенью традиционно поближе к жилью и собранному урожаю подтягивались разбойники. А ещё смутно беспокоила Бертрана новость о том, что князь Долгого Мыса послал небольшое войско в Белые Увалы, вроде бы в помощь тамошнему правителю. Как это касалось Драконьей Башни — Матерь его ведает, но рыцарская конница при поддержке весьма приличного отряда арбалетчиков была бы слишком серьёзной угрозой для его символического войска, и он приказал оборотням глаз с долгомысских вояк не спускать, пока волки не убедятся, что те идут именно на Белые Увалы.
 — Тебе нужен признанный бастард, Берт. Я тоже его признаю, и лучше даже не одного. — Сентуивир подошёл почти бесшумно, только крылья бархатной мантии предательски хлопнули на вечном ветру высоты. — А бастард, признанный обоими супругами — это, сам знаешь, такой же законный наследник, как рождённый в браке.
 — Мало тебе меня, хочешь потом возиться с моими детьми и внуками? — Бертран повернулся к нему, обнял, притягивая к себе, тот охотно поддался, скользнул между супругом и парапетом, прижался спиной и откинул голову назад, на плечо Бертрану.
 — Неплохой способ чем-то занять ближайшую сотню лет, — хмыкнул Сентуивир.
Они постояли молча: Бертран, слушая радостные детские визги, всерьёз задумался над словами дракона, тот просто стоял, прикрыв глаза, не думая ни о чём конкретно и меньше всего о том, как легко мог бы рыцарь сломать ему шею, перебить прислугу и захватить башню и окрестности в полное единоличное владение. Ветер трепал волосы и мантию, но солнце грело, а ещё сильнее грело тело его супруга, с которым, как оказалось, вовсе незачем было быть сильным, мудрым, многоопытным, а можно было просто расслабиться в его надёжных руках на ближайшую сотню лет. «Очевидно, — лениво размышлял Сентуивир, — люди, гномы, орки и прочие для того и вступают в брак, чтобы иметь хотя бы иллюзию того, что они не одиноки и не будут одиноки в ближайшее время — немаленькое, по их понятиям».
 — Скоро день Равноденствия, — проговорил он, растекаясь по Бертрану и зная, что тот удержит, даже если придётся вообще подхватывать супруга на руки. — Пять лет нашему браку. Что тебе подарить? У вас это, кажется, зовётся Деревянной свадьбой? Новую кровать? Попрочнее и повместительнее?