Снять проклятие (СИ)

 — Змей ты ядовитый, — вздохнул Бертран, процитировав излюбленное ругательство Фриды, — а никакой не дракон. Ты, кстати, знаешь, что если я не буду окучивать всех сколько-нибудь привлекательных особ женского пола, я страшно разочарую всё поселение? Что это за барон, который бабами не интересуется? Не иначе, злой колдун все соки из меня высасывает и варит из них своё зелье вечной молодости.
 — Из всех твоих соков меня интересует только один, — усмехнулся Сентуивир. — И вовсе не для зелья.
 — А из соков Аира?
 — Ревнуешь всё-таки?
 — Немного, — нехотя признал Бертран. — Не как твоего любовника, не думай. У вас с ним слишком много общих интересов.
На самом деле, и как любовника тоже, если уж быть до конца честным: парень вытянулся, раздался в плечах, отпустил до этих плеч роскошные вороные кудри, а главное — чистота горнего знания в его глазах весьма опасно смешалась с уверенностью в себе: рубка леса, строительство, охота и стычки с разбойниками давали ему сколько угодно возможностей совершенствовать свои навыки и умения, а ещё были обыкновенные простуды и расстройства желудка, беременности и роды, вывихи, ожоги… на молодого, но поневоле опытного целителя народ молиться был готов, и он принимал всеобщее уважение со спокойным достоинством знающего себе цену человека. На такого уже не получалось смотреть со снисходительным одобрением: «Приятный мальчик — хороший выбор, Вир». Особенно, когда приятный мальчик ожесточённо спорил о чём-то с драконом, и тот изредка бывал вынужден признать, что прав человечек, а не он, многомудрый.
 — Ну, у тебя же нет теперь возможности просиживать по полдня в библиотеке.
 — Нет, — с сожалением признал Бертран. — Даже зимой, когда вроде бы особо заняться нечем, эти негодяи умудряются доставлять одну проблему за другой.
 — Плюнь на них и свали всё на Ржавого, он будет просто счастлив, что ему дали покомандовать всласть.
 — Счастлив — недели две. А потом взвоет и прибежит ко мне, чтобы я избавил его от этакого счастья.
Они опять надолго замолчали, но ничего неловкого или тягостного не было в их молчании. И оба были очень недовольны, когда по каменным плитам смотровой площадки затопотали тяжёлые сапоги Греты.
 — С заставы ханец прибежал, твая миласть, — выпалила она, снова переходя на своё аканье-хэканье, от которого понемногу отучилась за пять лет. — Ян-обаратень. На нас войско из Долхава Мыса идёт с младшим князевым сыном, ежели Мика не врёт…
========== Вот и всё, мой друг, вот и всё… ==========
Грета сноровисто помогла Бертрану надеть доспехи, тот коротко и деловито раздал приказания: из посёлка всех гнать в башню, скотину выпустить, но с собой отнюдь не тащить, и вообще, брать самое ценное, а лучше — только тёплые вещи и еду, на заставу же послать кого-нибудь из волчат с категорическим приказом в бой не вступать ни под каким видом, а немедленно уходить в лес и прятаться там, поскольку добраться до башни раньше долгомысских они вряд ли успеют.
Сентуивира новость о постояльцах в его башне совсем не обрадовала, но он только покривился и приказал своим змейкам мужчин с оружием сразу гнать на стену, а прочих — в подземелья: и для них безопаснее, и не будут шляться по дворам, пристройкам и, Праматерь храни, по самой башне, где им вообще нечего делать. Матери он раз за разом, злясь на свою беспомощность, посылал Зов, но она не откликалась — видимо, всё-таки залегла в спячку, как давно грозилась. Он знал, что рано или поздно она отзовётся, разумеется, вот только когда случится это «поздно»? Ни рыцарям, ни арбалетчикам башню было не взять, да и не для штурма они шли сюда. Наверняка князю не нравился новый сосед, слишком быстро набирающий силы и известность, и он решил раздавить опасность в зародыше. Ведь если дома сжечь, скотину либо угнать, либо перерезать, башню же осадить наглухо, то в течение месяца толпа, согнанная под её защиту, просто перемрёт от голода и болезней, вызванных скученностью. «А ещё раньше, — мрачно подумал Сентуивир, — взбунтуется и попытается ограбить своего защитника: либо в поисках припрятанного продовольствия, либо в идиотской надежде откупиться колдовским золотом от захватчиков». Дракон тихо выругался, но ни слова Бертрану, спешно садящемуся в седло, так и не сказал. Не стал лезть под руку в такой момент. Ладно, матушка в конце концов отзовётся всё-таки, а когда сюда явится старая драконица, очень недовольная тем, что ей не дали поспать, князь Долгого Мыса может и не досчитаться кое-кого из сыновей.
Бертран в сопровождении Греты (Ржавому он приказал оставаться в башне и командовать там в его отсутствие) поскакал к посёлку. Против ожидания, особой суеты там не наблюдалось — всё-таки селиться на новом, почти диком месте приходил народ, готовый к трудностям и опасностям такой жизни. Даже горожанки, которых привела жрица, не теряли время на причитания. Носами они хлюпали, конечно, и слёзы утирали, но при этом поспешно собирали одеяла, плащи и шерстяные платки, сало, ветчину, уже выпеченный хлеб, нагружали добром мужей и детей постарше, мелких хватали на руки и, разгоняя тупо бродящих тут и там овец (счастливые козы уже вовсю шастали по огородам), торопились к обиталищу страшного, но всё-таки своего колдуна, мужа его милости. Только на площади у бывшего общего дома несколько женщин накинулись на Бертрана с паническими воплями, но он, рявкнув хорошенько и приказав говорить одной, а не хором, кое-как разобрал, что несколько девочек ушли за грибами, а с ними, как обычно, пара мальчишек-оборотней: и защитить, и ядовитые грибы сразу унюхать, и на помощь позвать в случае чего. Бертран отправил по следам юных добытчиц очередного оборотня (что бы они делали без волков?), матерям безаппеляционным тоном приказал отправляться в башню, а сам, полный дурных предчувствий, двинулся дальше по посёлку, в который раз отметив, что строились его разнообразные вассалы как придётся, селясь поближе к своим соплеменникам, и поэтому улиц как таковых в поселении практически не было, а были отдельные группки строений. «Если всё это сожгут, — мрачно подумал он, — прикажу заново строиться не где попало, а по моему плану».
Они двигались по стремительно пустеющему поселению в сторону развилки у Нижнего моста, от которого одна дорога шла к посёлку, другая — к башне. Мост был рассчитан на купеческие фуры, и тяжёлую конницу, к сожалению, выдержать должен был легко. Бертран запоздало подумал, что надо было в обмен на разрешение строиться стрясти с гномов бочонок-другой той жутковатой дряни, которой они пробивают тоннели в скалах — пытаться жечь толстенные брусья настила после почти месяца непрерывных дождей было бессмысленно.
До развилки они с Гретой (от самой конюшни не сказавшей ни слова, так что Бертран то и дело недоверчиво на неё поглядывал) не добрались: к речке, вернее, к лёгкому мостику через неё, с визгами и воплями бежали, путаясь в подолах, девчонки. Оборотни, ухватив за руки младших, практически тащили их за собой, старшим приходилось кое-как поспевать за ними, но из леса за ними гнались взрослые здоровые мужики, и кто первым доберётся до моста, гадать не приходилось. Грета, завидев их, переменилась в лице, словно призраков увидела — страшных призраков из своего детства, и Бертран послал коня в галоп, вытягивая меч из ножен. Для рыцарских коней под всадниками в тяжёлой броне мост, конечно, был хлипковат, он просто ходуном заходил, когда Бертран с Гретой по очереди вихрем пронеслись по нему, но выдержал, словно его тролль (усердно задабриваемый подношениями) решил помочь барону и его вассалам. Долгомысские пешие стрелки, завидев рыцаря с оруженосцем, бросились было кто врассыпную, кто обратно к лесу, но в Грете вскипела бешеная орочья кровь. Её даже несколько болтов в упор от самых опытных и хладнокровных не сумели не то что остановить — хотя бы заставить совершать манёвры уклонения, и из десятка, заходившего на посёлок лесной тропой, не уцелел никто. «Да уж, Лягушачий Рот», — с лёгким содроганием подумал Бертран, глядя на жуткий оскал смешливой болтушки Греты, слизывающей чужую кровь с аспидного лезвия меча, который ей торжественно вручил… всучил Сентуивир: «Мой супруг мне нужен живым, девка, так что бери, пока даю». Понятно, что наёмница и прежде убивала не раз и не два, Бертран и на разбойников с нею ходил и видел, какова она в бою, но тут она повернулась к нему незнакомой, пугающей стороной, и он подумал, а чего ещё он не знает о женщине, прикрывающей ему спину?