Смерть носит пурпур
– Благодарю вас, я пойду, – сказал Ванзаров, когда представление окончилось, был объявлен антракт и снова зажегся свет. Наслаждаться вторым актом приключений Альфред-паши было чересчур даже сегодня.
– Понимаете ли вы, недовольный друг мой, что вы только что наблюдали? – патетически воскликнул Лебедев. – Какое счастье выпало на вашу скучную долю?!
– Понимаю, это синематограф. Новейший аттракцион господина Люмьера.
– И не так кисло, как вы изволили сообщить, а с придыханием и восторгом надо произносить: си-не-ма-то-граф! Вот как. Величайшее изобретение этого года! Как и прочие открытия, что ведут нас вперед. Сколько случилось в этом году! Наш ученый-электрик Попов передал сигнал без проводов на двести пятьдесят метров! Физик Рентген открыл лучи, названные его именем, при помощи которых можно заглянуть внутрь живого человека, не разрезая его! И еще синематограф, который показывает жизнь, как она есть. Первый сеанс в России! А вы кислый, как протухшее яблоко…
– Этот день оставит в моем сердце неизгладимое впечатление.
Сигара, так и не раскуренная, что можно считать большой удачей, полетела в пол, пострадав безвинно.
– Скучный вы человек, Ванзаров, – с досадой сказал Лебедев. – Такой молодой, а уже скучный. Закрыли бы на засов свой аналитический ум и развлекались, как положено в ваши годы.
– Я бы развлекся, так ведь ничего не происходит, – ответил Ванзаров. – Весь день насмарку.
– А! Вот в чем дело… Воры и убийцы отправились на майские каникулы, а господину чиновнику сыскной полиции хоть в петлю лезь. Скучно ему, видите ли!
– Да, скучно. Ничего не происходит. Зачем ум, если его не к чему приложить… Пойду, наверное, спать лягу.
Ванзарова поймали за полу пиджака и усадили на место.
– Раз уж я доставил вам глубокое расстройство, придется загладить вину… – сказал Лебедев, доставая почтовый конверт, который он положил на стол и подвинул вперед. – Чудеса науки вас не развлекают, так хоть это, может, раззадорит.
Конверт был совершенно обыкновенным, с маркой, погашенной штемпелем с вчерашней датой. Письмо было отправлено из Царского Села. Послано на домашний адрес Лебедева. Ванзаров повертел конверт, разглядывая со всех сторон.
Ему предложили, не стесняясь, ознакомиться с содержанием. Внутри оказался листок, вырванный из ученической тетрадки в клетку. За исключением вежливых приветствий, письмо было кратким: «Хочу пригласить Вас, драгоценный Аполлон Григорьевич, познакомиться с результатами опытов, которыми исключительно занимался все последнее время. Настоящим ученым, как мы с Вами, непозволительны эмоции, но должен признаться: результат меня потряс. Непременно хочу узнать ваше мнение об этом. Приезжайте хотя бы завтра, у меня традиционный майский сбор учеников. Уверен, это открытие может перевернуть известное нам общественное устройство. Это большая тайна, но от вас у меня тайн нет…»
– Что скажете, прозорливый вы мой? – Лебедев вызывающе подмигнул.
Ванзаров еще раз осмотрел конверт, наклоняя его к неверному театральному свету, и покрутил письмо, изучая обратную сторону листа.
– Угадаете, о чем речь?
– Угадывать не умею, – ответил Ванзаров. – Про адресата могу сказать следующее: учитель гимназии в отставке, был уволен года два назад, живет один, без семьи, имеется помощник из бывших учеников, чрезвычайно небрежен в быту, характер вспыльчивый, истеричный. Но в целом добродушный. Нуждается в деньгах.
Лебедев казался слегка озадаченным.
– Вы, что, Ивана Федоровича знаете?
– Не имею чести знать господина Федорова, в Царском Селе никогда не был, – ответил Ванзаров.
– Тогда откуда же…
Ванзаров указал на письмо.
– Все здесь… Почерк, как вы лучше меня знаете, говорит о человеке куда больше паспорта: очевидно, что господин Федоров пьющий. Что и стало причиной увольнения. Почерки на конверте и в письме – разные. Следовательно, конверт подписывал кто-то другой. Почерк еще юношеский, неиспорченный, аккуратный. Можно сделать вывод, что любимый ученик остался после выпуска с учителем в качестве бесплатного секретаря.
– Почему бесплатного?
– Конверт дорогой, а письмо на листке из тетрадки. Автор письма экономит на почтовой бумаге, а его помощник сам покупает конверт. На свои деньги. Занятия любительской наукой в домашних условиях часто заканчиваются разорением.
– А про характер его как узнали?
– Если человек фанатично занят наукой, при этом пьет, роняет на письмо слезы, высохший след отчетливо виден, комкает письмо, словно хочет выбросить, а потом разглаживает, при этом пальцы у него в остатках еды, а перо ломаное и кривое, то вывод напрашивается сам собой. Ни одна жена не позволила бы учителю, даже бывшему, так весело прожигать пенсию. Вы бы и сами все обнаружили, если бы относились к письму, как к улике. На личное послание криминалистический талант не расходуете…
Лебедеву очень не хотелось признавать очевидное. Но что поделать, если так поймали. Поставил ловушку и сам в нее угодил. Он нарочно небрежно затолкал листок в конверт и спрятал во внутренний карман.
– Может, и про таинственный опыт Федорова расскажете?
– А вы разве сами не знаете, Аполлон Григорьевич? – спросил Ванзаров.
– Нет, не знаю, – раздраженно ответил Лебедев. – А вы?
– Это же очевидно! Ваш знакомый поставил опыт… о котором я понятия не имею.
– Какое счастье. А то хоть уходи из криминалистики… – Лебедеву хотелось добавить крепко словцо, но он сдержался. Хоть и театр варьете, но все-таки храм искусства.
– А что этот господин Федоров… – начал Ванзаров, но его заглушили бравурные аккорды второго акта.
Нагнувшись через стол Лебедев поманил его к себе.
– У меня великолепное предложение: хотите развеяться? Поедем в Царское Село! Я приглашаю. В столице все равно мертвый сезон. Там улыбаются мещанки, когда уланы после пьянки садятся в крепкое седло… Поедем в Царское Село! В самом деле! Неужто не желаете узнать, что за тайну раскрыл мой старинный приятель?
Это было коварно и не совсем честно. Есть слова, которые не следует произносить при Ванзарове. Например: «тайна», «загадка», «секрет» и тому подобные. Как при старом полковом коне не стоит трубить в горн.
Прекрасно зная маленькую слабость друга, Лебедев поступил не совсем по-джентльменски. Но уж больно хотелось ему расшевелить скучающего коллегу, чтобы тот проснулся и встрепенулся. Результат не заставил себя ждать. Ванзаров хоть и поколебался, но согласился. Ради такой удачи Лебедев готов был пожертвовать даже вторым актом приключений Альфред-паши.
9
Обыватели Царского Села наслаждались покоем, ведя размеренную жизнь провинциального городка, случайно оказавшего под боком у верховной власти. По главным улицам, расчерченным прямо в линейном порядке, как в столице, располагались аккуратные домики. Их окружили палисадники и заборчики, всегда подновленные. Внешний вид города не должен оскорблять высочайший вкус. Во всяком случае, там, где может проехать карета с высочайшей особой. На окраинах же, где располагались провиантские склады, было уже попроще. Сюда не наведывались фрейлины и камергеры, а все больше купцы и подмастерья. Домишки вид имели не столь опрятный, простецкий и не такой уж блестящий, а скорее покосившийся, что привычно для провинции.
В одном из домишек рядом с интендантским складом и извозчичьим двором с утра было неспокойно. Ради теплой погоды окна были распахнуты, и за ними часто ходила барышня в сером платье без украшений. Лицо ее было слегка вытянутым, но не настолько, чтобы назвать «лошадиным». Волосы имели неясную окраску, ближе к темному. Фигура казалась несколько высушенной. Или платье так неудачно подчеркивало худобу. Барышня никак не могла совладать с волнением и только добела сжимала длинные пальцы.
– Оленька, что ты так маешься? – говорила ей мать Лариса Алексеевна, с тревогой следя за мучениями дочери. – Попей чайку, все уладится.
– Ах, маменька, оставьте! Вы не понимаете, о чем говорите! – отвечала Оленька, резко и раздраженно. – Он приезжает. Что мне делать?