Портрет (СИ)

Нелогичность рассуждения старика говорила о том, что лучше с ним не спорить. Себе дороже. И пусть я не разбиралась в психологии, но интуитивно понимала, что с головой у бандита не в порядке. Он сумасшедший?
— Глупостью было прикончить барона и ничего не взять из его ценностей. Я знал, где находится сейф. В спальне, за картиной. Пока он хрипел и истекал кровью, я вскрыл тайник. Забрал золото, облигации, кое-какие бумаги. Еще в сейфе был кусок полотна. Картина без рамы. Небольшая, размером десять на пять дюймов. Мне некогда было вглядываться, что на ней нарисовано. Я сгреб и ее в рюкзак, и по-тихому свалил из дома. Если картина была в сейфе, значит, представляла большую ценность, иначе, как и все, висела бы на стене.
«Вот где истинная причина убийства барона, — подумала я, — не смерть брата, а сейф, полный золота. Гораздо ближе к истине». Рассказ захватил меня. Спать не хотелось. Я всегда старалась ложиться в одно и то же время, в одиннадцать часов. Правила модельного бизнеса были строги — всегда высыпаться и на съемках быть бодрой и полной сил. Но почему-то во мне крепла уверенность — после сегодняшнего вечера моя жизнь пойдет по другим правилам. По правилам этого жуткого старикана.
— Я решил на некоторое время уехать из Парижа, пока не уляжется шумиха, и банда барона не перестанет искать убийцу, — продолжал Рок, — с сумкой, набитой золотом и драгоценностями, я чувствовал себя королем. Но быстро понял, что не смогу продать ничего из богатства, чтобы не привлечь внимание. Я шел пешком, через полуразрушенные города и деревни, на юг. Передвигался ночью, воровал еду, иногда и голодал. Однажды я все же решил заглянуть в рюкзак и поискать что-нибудь простенькое, чтобы продать. Впереди был Орлеан. Рука наткнулась на холст. Я вытащил его и принялся рассматривать в свете костра. Тогда я слабо разбирался в живописи. Не смог бы отличить полотно четырнадцатого века от девятнадцатого. Я смотрел на него и думал, что в нем такого ценного? Маленькое, темное. Единственным светлым пятном на картине был край стола с нарисованной едой. Жареная куропатка, гроздь винограда, яблоко. Мне так сильно хотелось есть, что я чуть не захлебнулся слюной. Я смотрел на яблоко, почти ощущая его свежий сочный вкус во рту, и вдруг оно упало мне на колени.
Рок прикрыл глаза и замолчал. Я в немом изумлении уставилась на умиротворенное худое лицо. У него получилось оживить фрукт?
— До сих пор я помню его вкус, — прошептал Моро, словно во сне, — самый чудесный вкус на свете. Сначала я не поверил. Я подумал, что оно упало на меня сверху. Я поднял голову, но оказалось, что я сижу не под яблоней, а под сосной. Я встал и обошел вокруг, выискивая, откуда оно могло свалиться. Ничего. Я решил отложить разгадку тайны на потом. Съев яблоко, опять перевел взгляд на картину. На том месте, где оно было нарисовано, появилось серое пустое пятно. Я решил поэкспериментировать. Через полчаса пристального внимания к винограду и голодных спазмов в животе гроздь так же упала мне в ладони. После этого, я понял, что мне попала в руки не простая картина.
Моро замолчал, усмиряя волнение. Я пристально смотрела на мужчину. Сердце колотилось, мурашки побежали по спине.
— Но как? — прошептала я. — Вы выяснили, почему это происходит? Вы раскрыли секрет?
Старик пожевал губами.
— Я много думал над этим. Тогда, в детстве, я просто решил, что Бог благоволит ко мне. Мама пару раз водила меня в церковь, я знал кое-какие молитвы. Я помолился, спрятал картину у себя на груди, поближе к сердцу. Золото и драгоценности закопал под той же сосной, взяв с собой лишь пару простых колец и ассигнации. Так началась моя жизнь в Орлеане. Вора, шантажиста, контрабандиста, убийцы.
Моро говорил спокойно, словно читал по бумажке. Я не знала, как реагировать. Закатывать глаза и причитать не имело смысла. Я повидала и не такое в своей жизни. Ничего особенного в этом не было. Когда какая-нибудь из моделей Эскрибы рассказывала об ужасах голодающих детей в Африке или о том, что видела на улице несчастного бомжа, я пожимала плечами. Когда девушки случайно падали на подиуме, подворачивали ногу, ломали ноготь — все вокруг охали, пили успокоительные, я же не обращала внимания на их истерики и продолжала работать. Смерть, страдания и боль сопровождали меня пятьсот лет. Я насмотрелась столько ужасов, что нынешнему поколению не представить и в страшном сне. При этом, смерть была не самым жутким исходом…
— Мне везло, — продолжил Рок через некоторое время, — была это моя заслуга или заслуга волшебной картины — не знаю. Но меня ни разу не арестовывали, покушения от конкурентов не увенчались успехом. Я выходил сухим из таких переделок, что страшно представить. В конце концов все решили, что проще мне подчиняться, чем воевать со мной. Я строил империю. Долго, планомерно, тщательно. Сначала стал самым богатым человеком в Орлеане, а потом и во Франции.
Я удивленно приподняла брови. Хозяин заметил мое недоверие.
— Не официально, конечно, — добавил он со смешком.
Моро нажал какую-то кнопку на столе. Скрипнула сзади дверь.
— Принесите два кофе и что-нибудь поесть, — суховато произнес он.
Дверь тихонько закрылась.
— Конечно, я ни на секунду не забывал о чуде, произошедшем со мной, — продолжил он, когда перед каждым из нас поставили поднос с абсолютно одинаковым набором — изящной фарфоровой чашечкой, серебряным кофейником, розеткой с сахаром, маленькими щипчиками и миниатюрной вазочкой с конфетами ручной работы. Я некоторое время любовалась красиво расставленными приборами и розой на коротком стебле, лежащей в углу подноса. Слуги молча удалились.
— После того, как я утвердил свою власть, у меня появились преданные соратники, единомышленники, я мог позволить себе поэкспериментировать с холстом. Мой личный художник периодически рисовал на полотне разные вещи, и я пробовал их оживить. После долгих тренировок я понял. Оживает лишь то, что мне очень необходимо. И то не всегда. Ни еда, ни золото уже не падали мне под ноги. Этого добра у меня было достаточно. Удалось получить лишь несколько действительно необычных вещей. Одна из них - сабля Наполеона.
Моро криво улыбнулся, вспоминая. Его рассказ от предыстории перешел в фазу, интересующую меня безмерно, поэтому я зачаровано его слушала, боясь даже пригубить кофе, чтобы не пропустить ни слова.
— Я очень хотел выиграть спор у Крота, произнес он. — Мы поспорили, что я принесу ему саблю, а он отдает мне контроль над Ренном, если не принесу — убираюсь с Орлеана. Достать саблю было нереально. Никто не знал, где она и как к ней пробраться. Если бы она была выставлена в музее или спрятана где-то в доме, я бы, не задумываясь, украл, и дело с концом. Но увы. О ее местонахождении не было неизвестно ничего. Ходили слухи, что она утеряна, или находится в частной коллекции, и что хозяин никогда ее не показывает. Что ж, я решил, что это мне на руку… У меня было несколько фотографий сабли, я разузнал о ней все, что мог. И мой художник сел за картину. Он рисовал долго, прорисовывая каждый завиток, камень, орнамент, гравировку. Но главное даже не это. Я раскрыл формулу оживления… — Моро уставился мне в глаза. — Главное — оживлять не то, что нарисовано на картине, а то, о чем ты мечтаешь. Не обычную красивую железку, а саблю Наполеона. Великую ценность, желанное сокровище. Главное - мечтать именно о ней, стремиться к ней всем сердцем, всей душой.
Моро замолчал. Я пораженно уставилась в пустоту, размышляя над только что услышанными словами. Значит, ожившая я и я нарисованная – две разные женщины? Мой характер – это совокупность пятисотлетней истории, впечатлений и опыта? Или я - то, что хотел увидеть и чем желал обладать Джордж Олдридж? Но я же все помню… И моя внешность точно совпадает с внешностью Лаурой де Монтиньонес, нарисованной моим Создателем… Возможно, с живыми объектами по-другому? В то же время я догадывалась, что характер Джорджа близок мне, я смотрю на многие вещи так же, как и он… Значит, мой истинный Создатель не художник, а Джордж?! Я мотнула головой, прогоняя абсурдные мысли. Подумаю об этом потом, в более спокойной обстановке.