Сладкая горечь слез
Я чувствовала пристальный папин взгляд, но старательно делала вид, будто ничего не замечаю, — точно так же весь минувший год я пыталась открыто смотреть в глаза маме и Крису, но получалось смотреть лишь на глаза, а не в них. Будто на стекло, а не сквозь.
Вплоть до начала лета я не в силах была признаться в терзавших меня сомнениях даже самой себе. Все изменил лагерь. Летний молодежный лагерь «Путь пилигрима», мама основала его, когда мне было восемь лет.
Лагерь, который мой братец сокращенно называл «Пу-Пи», — это исключительно мамин проект. В рекламном проспекте, который мы с Крисом помогали рассылать по всем церковным приходам Южной Калифорнии, написано, что это «экспериментальная летняя обучающая программа для детей из христианских семей, опирающаяся на учение Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа».
Распространение Благой вести — традиция, поддерживаемая вот уже четвертым поколением нашей семьи, и я искренне предполагала ее продолжить.
Мой прадедушка — преподобный Пол Пелтон. Тот самый. Если вы имеете хотя бы приблизительное представление о евангелической церкви, то наверняка слышали о нем. Сын проповедника из Оклахомы, родившийся сразу после Первой мировой войны, он объехал весь земной шар в качестве миссионера сразу после Второй, и жена следовала за ним по пятам. Их единственная дочь, Фэйт Пелтон, — моя бабушка по матери — родилась в Китае. Когда ей исполнилось десять, родители впервые привезли Бабушку Фэйт в Штаты.
Они прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть Элвиса Пресли в «Шоу Эда Салливана» — одно из первых его появлений на ТВ, еще до того, как его бедра начали вырезать из кадра. Именно тогда, шокированный увиденным (Элвис своим голосом приводил в возбуждение кучку визжащих девиц, вертясь и извиваясь так, что это напоминало дикий, совершенно немиссионерский секс), прадедушка решил остаться в Штатах, осознав, что, пока он распространял Слово Божье среди несчастных заблудших племен, христианская нация, которую он считал своей, земля пуритан, его предков, погрязла в грехе.
Через два года после этого знаменательного решения вышла в свет книга прадедушки Пелтона «Эволюция». Книга стала бестселлером, а прадедушка — героем консервативных христиан страны. Много лет спустя слава Пелтона помогла его внуку сделать карьеру в том самом средстве массовой информации, которое так ужаснуло прадедушку по возвращении в Штаты. Дядя Рон, мамин брат, переехал на сотню километров к северу от родного Гарден-Хилл в пригород Лос-Анджелеса, чтобы стать самым молодым в истории телепроповедником, ведущим еженедельного телешоу. Он утверждал, что его миссия — превратить Голливуд в подлинно священное место[1].
Мама тоже продолжила семейную традицию, но в более мягком варианте. Она сосредоточилась на детях. На мне и моем брате. На наших кузенах и всех остальных детишках из конгрегации. Ее лагерь «Пу-Пи» с самого начала был семейным предприятием. Будучи директором лагеря, на те две недели, что мы проводили в горах Южной Калифорнии, она практически становилась родной матерью каждому, зорко следила, чтобы все были накормлены, причесаны, всегда заняты делом, намазаны «бактином»[2] и вовремя заклеены пластырем. Бабушка Фэйт большую часть года проводила в медицинских миссиях по всему свету — в качестве сестры милосердия, но между своими вояжами на очередной край света она тоже присоединялась к нам. И дядя Рон появлялся в нашем лагере, однажды даже вел телетрансляцию прямо оттуда. Папа отвечал за закручивание гаек — в прямом смысле. Он был плотником и мастером на все руки, именно он готовил все развлечения. Сооруженная под маминым руководством замысловатая полоса препятствий — полностью его детище. Полоса препятствий меня и доконала.
Каждый день после завтрака мы бегали, скакали по автомобильным покрышкам, пытались не увязнуть в Трясине Уныния — жидкой грязи, которую специально регулярно поливали; если выпустишь из рук Нить Веры, обязательно изваляешься в дерьме. Мы бегали по лесу, карабкались на скалы, преодолевали Долины Унижения и Печали. Большая часть препятствий представляла собой Путь Христианина, позаимствованный из книги «Путь пилигрима» Джона Беньяна, пуританского классика семнадцатого века, — символические вехи на пути Веры, тщательно обновляемые мамой каждое лето аллегории спасения из любимой ее книги; она говорила, что именно эта книга сделала ее христианкой.
Мы еще не умели читать, а мама уже подарила нам с Крисом на Рождество по книжке, затолкав их в рождественские чулки. Позже она рассказывала, как сестры Марч в «Маленьких женщинах» — еще одна книжка, от которой мама сходила с ума, набитая откровенными и скрытыми реминесценциями в адрес Беньяна, — получили такой же подарок от своей матушки в скудные тяжкие времена Гражданской войны. Она частенько шутила, что вышла замуж за папу отчасти еще и потому, что его второе имя — Марч. Брата моего она назвала Кристианом, в честь пилигрима из книги Беньяна. А меня — Джозефиной, по имени озорницы из «Маленьких женщин». Джозефина Марч, или просто Джо, — это я.
Я любила лагерь. Правда, не так самозабвенно, как Крис. Он всегда первым выполнял любое задание, первым отыскивал спрятанные сокровища, первым приходил к финишу. Кроме того раза, когда мама устроила безумный забег с препятствиями под названием «Уступи Место». Идея состояла в том, чтобы прийти последним.
Состязание началось сразу после завтрака. Ма скомандовала: «На старт, внимание, марш!» — и никто не двинулся с места. Ни один из нас не сделал ни шага. Мы поочередно, хихикая, усаживались на землю. Так и сидели, посмеиваясь. Казалось, так продолжалось несколько часов, хотя на самом деле прошло всего несколько минут. Разговаривать было запрещено. Некоторые, склонив головы, молились. А потом папа выкатил жаровни для барбекю и зажег их, сразу за финишной чертой. Мы пристально наблюдали за ним, словно и не было только что плотного завтрака. А папа между тем вскрыл упаковку сосисок. Затем другую. Мамочка разложила приправы. Отец вынес маленький холодильник и приоткрыл его, чтобы мы увидели газировку, которой тот был набит. На столике неподалеку от финишной черты высилась горка пакетиков с чипсами. И еще картофельный салат. Один за другим, переглядываясь, ребята поднимались и медленно двигались к финишу, смущенно посмеиваясь.
И только мой братец Крис невозмутимо сидел на белоснежной стартовой черте. Я попыталась составить ему компанию. Но было ужасно скучно, и голодно, и жутко жарко. Я потащилась вперед, все же держась позади остальных.
Первым финишную черту преодолел Пит Мак-Гро. Неудивительно: Пит никогда не мог похвастаться ни одной из добродетелей пилигрима из маминого списка; на следующий год его отослали домой из лагеря за то, что подглядывал за девочками в душевой, взобравшись на стремянку. Добравшись до финиша, Пит довольно долго колебался, прежде чем сделать последний шаг. Мама приветственно похлопала его по спине, поздравила. Успокоившись, Пит широко улыбнулся и обрадованно кивнул. Ма протянула ему хот-дог, банку с колой и пакетик чипсов. Пит бормотал благодарности, все еще не до конца понимая, что, согласно правилам, он проиграл. Но уже через мгновение впился зубами в хот-дог, одновременно разрывая пакет и с громким хлопком вскрывая банку.
Мы в отдалении пускали слюни. Но секунду спустя бросились к нему, громко требуя свою долю хот-догов, чипсов и газировки. Ма стояла в сторонке, не отводя глаз от секундомера, который пока не выключала. Я едва успела откусить от своей порции, наслаждаясь вкусом горчицы и томатного соуса, глотнула из банки, как прозвучал громкий свисток. Ма подскочила к нам с огромной мусорной корзиной и, стремительно выхватывая у нас недоеденные куски, швыряла их в помойку. Затем, встав у финишной линии, махнула рукой Крису, единственному, кто так и не тронулся с места. Ему достались те же лакомства, что и остальным. Крис лениво принял угощение, и мама отвела его к столику, за который никто из нас и не подумал присесть.