Имя твое (СИ)

  *
— Куда ты теперь?
Он ждет меня у выхода с перрона — терпеливо, как буддийский монах, впавший в нирвану. Мой любимый, мой Саша. В старой, порядком заношенной куртке, видавших виды джинсах и кроссовках, очевидно помнящих лучшие времена. А под глазами у него — тени.
— Думаю у друзей перекантоваться.
— У тебя есть в Питере друзья?
Я сегодня совсем невежлив и вовсе не дипломат, но мне наплевать. Думаю, круги под моими глазами ничуть не менее впечатляющи, чем у моего визави.
«И вечный бой. Покой нам только снится…»
Поспать удалось лишь в первую ночь — совсем чуть-чуть. Затем — как и ожидалось — еще почти целые сутки бессонницы.
Небрежное движение плеч.
— Ну… Приятели. На Васильевском. Думаю, не откажут в приюте.
— Надолго?
Мнется. Понимаю, что вообще не в курсе насчет его планов на будущее. Жгучая обида, плеснувшая по нервам там, в клубе, уже отступила, и я теперь очень даже не прочь узнать, как дальше сложится моя жизнь. Наша жизнь. Потому что я всерьез намерен сделать ее нашей. Хватит страдать херней.
— Ну… на какое-то время. А там устроюсь на работу, сниму жилье.
— Поехали ко мне.
— Нет! — узнаю моего Сашу по обжигающему ледяному огню взгляда. Обиделся. Впрочем, есть на что. Есть.
— Я же не спать со мной предлагаю, а просто вместе пожить. Хочешь, сдам тебе комнату? Начнешь работать — расплатишься. Чем плохо?
— Тем, что ты не предлагаешь мне с тобой спать.
С тех пор, как Саша перестал быть асексуалом, он сделался чудовищно прямолинеен. Похоже, я способен привыкнуть к подобному стилю общения. И даже пристраститься по полной.
Метро начнет ходить только через полчаса, так что у нас вполне есть время как следует повыяснять отношения. Стоим и переругиваемся. Вежливо и интеллигентно. Мама бы мной гордилась. Или не гордилась?
— Если хочешь, мы будем с тобой спать. Делов-то!
Подозрительный взгляд из-под золота ресниц. Что, я слишком быстро капитулировал? Я капитулировал давным-давно. Сто лет назад, мой Саша. Я просто никогда не мог тебе сопротивляться. Тому, что чувствую к тебе. Иногда я вспоминаю, что в остальные мгновения жизни умею быть рациональным, критичным, правильным. С тобой… С тобой меня качает, точно на гигантских качелях (с ужасом смотрю на такие в парках отдыха: вверх — к небу, вниз — в бездну). Но лучше с тобой — так, чем без тебя — где угодно.
— Прикалываешься или действительно вырос и стал крутым циником?
— Тебе не нравятся циники?
Брезгливо кривящиеся губы.
— Навидался — выше крыши. Нет, не нравятся.
— Это хорошо, — говорю я. — Это правильно. Цинизм — мертвая религия. Или религия мертвых. Так ты поедешь ко мне?
Я хочу ему сказать: «Дай нам шанс! Дай всего один чертов шанс себе и мне! Вдруг у нас наконец все получится? Ведь зачем-то ты все же приехал в Питер?» Но не говорю ничего. Бессонные ночи и годы бесплодных ожиданий ложатся на плечи, прижимая меня к земле — к влажному от моросящего с утра дождя питерскому асфальту. Чтобы заставить кого-то взлететь в небо, нужны силы. У меня сегодня их нет — все кончились.
Смотрю ему в глаза. Тайная надежда, что Саша что-то такое прочтет в моем взгляде, умирает, не успев родиться. Есть на свете несчастливые книги — их никто не хочет читать.
— К тебе на метро?
Все-таки мое сознание, видимо, на минутку провалилось в сон, потому что вопрос кажется мне странным, совершенно нелогичным, и я какое-то время не очень понимаю, что именно мне пытаются сказать.
— На метро.
— А почему не на такси?
— Потому что зарплата врача не предусматривает лишних поездок на такси.
— Хорошо. А то я думал, дело в каких-то личных фобиях. Поехали, у меня сегодня есть деньги — за выступление заплатили. Не слишком много, но один раз доехать до тебя хватит.
Внезапное понимание (да-да, как до жирафа!) окатывает меня с головы до пят.
— Ты поедешь ко мне? Насовсем?
— Эй! Придержи коней! Пока что только… — он делает слегка неловкую паузу, нервно облизывает губы и аккуратно заканчивает: — Пока что только в гости. А там поглядим. Один ты можешь до дома и не доехать — спишь ведь на ходу.
Обожаю, когда Саша начинает проявлять заботу о ближнем!
И мы едем ко мне. Без всяких далекоидущих планов. Просто в гости.
  *
— Неплохая квартирка!
Он похож на кота. Не на грациозного гепарда или молодого льва, а на обыкновенного шуганного жизнью помоечного кота, которого за каким-то лядом заманили в клетку. Или в некое подобие клетки. В ловушку. Нет, двери все еще открыты (Недотепы-котоловы!), и инстинкты просто-таки кричат ему: «Беги!» Но есть что-то сильнее инстинктов. И кот внимательнейшим образом инспектирует помещение, настороженно подергивая усами, играя острыми напряженными лопатками и периодически хлеща себя по бокам нервным гибким хвостом. И смотрит… смотрит… смотрит своими прозрачными, странными глазами под тяжелыми веками. Кот, похожий на ангела. (Где коты прячут свои крылья?) Или ангел с повадками кошачьего.
Наверное, мне следует проявить себя радушным хозяином. Рассыпаться бисером (или даже драгоценным жемчугом) перед дорогим гостем. Хотя бы предложить ему кофе после долгой и порядком утомительной дороги. Но мне лень. Усталость не физическая (хотя и этого добра хватает), а скорее душевная. Надорвалось что-то внутри. Лампочка еще мигает слабо, неуверенно и при некоторых обстоятельствах вполне способна на яркую вспышку, но… мощности-то как раз и не хватает.
— Сообрази себе поесть, если хочешь, — говорю я уже явно из последних сил. — Холодильник не отключен. Что-нибудь там да завалялось. В ванной — чистое полотенце. На диване — чистое постельное. Можешь спать там, можешь — со мной, кровать позволяет. Можешь передумать и уйти. А меня — нет. Все потом.
Наверное, из-за таких вот алогичных закидонов моя личная жизнь до сих пор являет собой печальнейшее зрелище. Там, где надо сражаться за свои чувства, устраивать кавалерийскую атаку с шашками наголо или хотя бы полновесную, продуманную военную кампанию, я вдруг ухожу в себя и предоставляю другим решать за меня: а нужен ли я им, такой? Не Цезарь, не Ганнибал и не Александр Македонский. Тайм-аут. Я просто устал. Просто устал.
Поймал дед золотую рыбку, подманил к крючку, вел-вел к берегу – прямо в свои загребущие руки, а потом взял… и отпустил в синее море. «А-а… иди-ка ты, рыбка! Не хочу – на крючке. Хочу, чтобы приплыла ты ко мне своей волей, да еще и сказала: «Ты самый лучший дед на свете! Желаю прожить с тобой всю жизнь, долго и – мать ее! – счастливо! Душа в душу. А старуху — к чертям!»
Может быть, и так. А может… Может, я просто даю ему еще один шанс. Шанс выбрать не меня, шанс остаться свободным. Потому что моя любовь — это не будет легко. Настоящая любовь — всегда испытание. Страсть приходит и уходит, точно прилив. Но любовь — нечто гораздо более сложное. Так мне всегда казалось. А Саша… Я не понимаю, что движет им. Сколько в его внезапном решении поехать ко мне — от извечного авантюризма, сколько — от эгоистичного, какого-то подросткового, несмотря на возраст, экспериментаторства, а сколько того, о чем он так и не решился заговорить.
Впрочем, иногда тело честнее слов. Да, я понимаю. И потому иду в спальню, старательно сдвигаю в сторону свою подушку, освобождая место рядом с собой. (Благо, размеры кровати позволяют.) Зашториваю окно, чтобы дневной свет не мешал сну. И вырубаюсь.
Это не игра на публику, не притворство. Я просто сплю.
А когда, судя по ощущениям, уже под вечер, просыпаюсь с тяжелой, какой-то хмельной головой, понимаю, что в постели я не один.
  *
Саша… Он спит. Это самое прекрасное, самое интимное из того, что случилось до сих пор между нами: спящий в моей постели Саша. Доверчивый, беззащитный. Открытый. Притащил одеяло и подушку, оставленные ему на диване, демонстративно уложил их с самого краю и… Почти у меня под боком, отдельно от всех этих призванных делать сон сладким прибамбасов, рука протянута в мою сторону – ладонью вверх. Словно безмолвная мольба о помощи. Кажется, еще немного – и он дотянулся бы, пустив сноп искр по моему спящему телу, заставив его сиять не хуже гирлянды электрических лампочек. Во сне люди не лгут.