Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)

Евжин встречает нас наверху с измазанным и обеспокоенным лицом.
— Я думал, что вас… — он смотрит на меня и, смутившись, снова прячется в окошке. — Куда лететь?
— Сначала домой, — отвечает Михаэль и, отстраняясь, падает на подвесное кресло. Только сейчас замечаю: на его пальто появилось алое пятно. — Словил противоволчью пулю… — тихо говорит он, распахивая полы.
— Ох-х, — выдыхаю я и падаю рядом с ним на колени. Осторожно помогаю ему снять пальто и свитер. На коже горит ало-бурая царапина и цветет багровой розой рана. — И что нам делать теперь?
— Нужно вытащить, — хрипит Михаэль и откидывается назад. — Е…жина по…зови…
Ничего не соображая, я кидаюсь к оконцу и кричу, что есть мочи:
— Евжи-и-ин!
Дирижабль резко кренит, я вцепляюсь в Михаэля, чтобы он не упал.
— Я занят! — орет механик. — Сильный боковой!
— Спокойно, — я возвращаюсь к Михаэлю, стараясь побороть нарастающую панику. Руки дрожат, колени — тоже. Я вот-вот упаду. — У тебя есть пинцет, спирт и… э-э-э… бинты?
Его трясет, но он медленно переводит взгляд в сторону. Пока полет стабилизируется, и остается лишь легкая дрожь под ногами, бросаюсь к шкафу в углу. Справляюсь со странной ручкой: она проворачивается и резко щелкает. Дверца распахивается. Хватаю все подряд: вату, бинты, коробочки, и бегу назад, к Михаэлю.
Выливаю что-то, пахнущее спиртом, на скомканный бинт и обтираю руки. Потом, повторив манипуляцию, обрабатываю грудь Михаэлю. Рана не такая уж и большая, да и кровь лишь лениво сочится из нее. Над поверхностью кожи торчит лохматый хвостик странного снаряда.
Потянув за него, вытаскиваю наружу крошечную и короткую стрелу с острым кончиком.
Михаэль расслабляется и падает лицом на диван. И сколько я ни пытаюсь позвать его, он не откликается.
Трясу его за плечо. Неужели умер?!
— Михаэль…
— Что случилось? — забегает встревоженный Евжин и наталкивается на угол плечом. — Хожаин? Михаэль… Ему нужно удобней лечь. Элен, придержи его голову!
Я слушаюсь. Механик скидывает сапоги Михаэля и укладывает его. Спинка с помощью защелки опускается, превращая диван в кровать. Цепочки натягиваются и перестраиваются по углам.
— Его бы согреть, — Евжин краснеет. — Мне нужно в рубку, а то врежемся в верхушки сосен на окраине Московии.
Он убегает и уже из окошка выкрикивает:
— Роан просто спит, не волнуйтесь!
С облегчением выдыхаю. Но дурное предчувствие все равно скребется под ложечкой. Томит. Царапает…
Осторожно и аккуратно перебинтовываю рану Михаэлю и укрываю его пальто. Ложусь рядом. Еще старые царапины не зажили, а теперь это…
  
Правило № 23. Не забывай, что зверь — прежде всего зверь
 
Снились родители. Огорченные, будто я разлил парное молоко и сбежал. Отец грозился отхлестать и показывал кулак. Да, я виноват. Виноват…
Горело тело. Будто я впервые оборачиваюсь. Кости хрупали и трещали под кожей, отчего с губ срывался болезненный стон. Я хотел высвободить силу волка, но меня что-то не пускало. Назревало, напухало, но не лопалось…
Я видел Элен. Ее морозно-голубые глаза и ясную улыбку. Тянулся, чтобы прикоснуться, но она ускользала, как мираж. Растворялась между пальцами белоснежным паром и обжигала кожу. Я звал ее. Звал, но не мог докричаться…
Вскакиваю. Тело начинает меняться: покрываюсь мехом, десны щекочут клыки, а плечи и спина выгибаются и становятся волчьими. Я вижу аппетитного кролика и хочу его съесть. Голод взрывает мозг и ломает изнутри, заставляет ринуться вперед и зажать лапами маленького беспомощного зверька. Опускаюсь, чтобы вонзиться в сладкое мясо зубами, порвать глотку и заставить его не кричать так…
— Михаэль, остановись!
Иллюзия рассыпается. Я сдавливаю ладонями шею Элен и слышу, как хрустят косточки, и бьются под ладонями жилы. Она слабо вцепляется пальчиками в мои руки и пытается освободиться. Падаю назад и отползаю, накрывшись руками.
— Прости меня, прости…
— Зачем, Михаэль? — Элен закрывает ладонью царапину на шее, и сквозь ее пальцы медленно сочится кровь.
— Я, — гляжу на нее затравлено и тянусь, но она резко отстраняется. — Я не хотел. Прошу тебя. Не бойся. Это яд так действует… Златовласка, умоляю, прости. Элен, — паршиво осознавать, что потерял контроль так легко. Как бы я жил, если бы не остановился?
Мы уже дома. Видимо, Евжин помог меня затащить в спальню. Встаю, подхватываю простынь с кровати и, быстро завернувшись, ухожу. Мне нужен воздух. И побыстрей.
Наверное я заслужил одиночество. Нужно помочь Элен уйти в свой мир и согласиться на предложение деда. Даже если оно мне не по душе. Разве у меня есть выбор? Теперь вряд ли.
Распахиваю дверь на улицу. Вечер раскрашивает небо пестрыми красками: у горизонта белые перья облаков яростно рассекают малиновое полотно, а снежная земля искрится кровавыми блестками, будто рубиновой крошкой. Темные верхушки деревьев качаются и зовут.
Падаю на колени: в колючий снег. Хочу перевоплотиться, но сил не хватает: плечо жжется, будто там рой пчел поселился.
Смотрю на бесконечную белизну, растянувшуюся до самого горизонта, и сердце сжимается. Почему? Для чего? Именно сейчас, когда кошмары прошлого отступили, и мне выпал новый шанс?!
За спиной хлопает дверь, а потом поскрипывает снег. Кто-то опускается рядом. Кладет горячие руки на мои обнаженные плечи и испепеляет отчаянным биением своего сердца.
— Михаэль, — шепчет Элен.
Мотаю головой. Я не могу так. Я опасен. Жесток. Не мо-гу.
Не понимаю, молчу или говорю это вслух. Так же плохо мне было, когда я зашел в спальню, где мы с женой обычно отдавались любви, и увидел друга в ее объятиях. Когда услышал ее вожделенный крик и увидел его довольное лицо. Он не остановился даже, когда поднял голову и столкнулся со мной взглядом. Не остановился. Не остановился и не смутился, тварь! Он продолжал двигаться в ней и скалился в мою сторону. Я тогда хотел его убить. Но ушел, как последний трус.
Смотрю на свои пальцы. Сжимаю их и выдавливаю растаявший снег.
— Не прикасайся ко мне, Элен. Я не тот, кто тебе нужен. Дай мне просто прийти в себя, а потом продолжим поиски.
Она сидит рядом, утопая в снегу. Долго сидит. Потом поднимается и шепчет в морозный воздух:
— Если я не нужна тебе, так и скажи. Я сама найду Вольпия. Сама справлюсь с Конторой и вернусь домой.
Разворачивается и уходит, приминая шагами снег. Хлопает дверью. И я остаюсь один в белой пустоте. Раненый и брошенный.
Хочу смотаться, стать зверем, ломать ветки и крошить наст без устали, как обычно делал, когда ярость выворачивала наизнанку, когда сердце лупило в грудь и не давало дышать, но из глотки вырывается крик-рык, и я, подрываясь с ног, тащусь в дом. Зол на себя за слабость и срыв, но… Я не хочу ее отпускать. Я не готов.
— Элен, — открываю дверь, ловлю взглядом ее фигурку на лестнице и бросаю вслед: — Нужна! Слышишь? Очень… Но я боюсь тебя ранить. Сможешь жить и верить мне дальше после того, что я сделал? Скажи, — выдыхаю. — Только не ври.
Элен оборачивается и смотрит на меня через плечо. В ее льдистых глазах стоят слезы, и я не знаю, куда от них спрятаться. Они обжигают так, будто текут по моему лицу, и ранят сильнее тысячи лезвий. И, едва я разворачиваюсь, понимая, что ошибся, она несется мне навстречу. Обнимает крепко и трепетно, и я снова слышу стук ее сердца:
— Я верю тебе, — шепчет она.
— Прости, ласковая моя, — обнимаю Элен и понимаю, что не могу больше быть камнем. Впускаю в свою остывшую душу тепло. — Я никогда тебя не обижу. Никогда, — слезы неосознанно сползают по моим щекам, и я стыдливо прячу лицо в ее светлых волосах, пахнущих снегом. Негоже вести себя, как слабак, но сердце раскололось и выпустило наружу эмоции. Плачу, стиснув зубы, и прижимаю девушку к себе.
А она гладит мои волосы и целует раненое плечо — словно латает старые шрамы, вытягивая наружу боль. Из глаз будто кровь течет. Ни отвернуться не могу, ни отпустить. Как же это мучительно!