Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)

— Спасибо тебе, — все что могу сказать, глотая подступившую бурю эмоций.
— Никогда не отталкивай меня больше, — шепчет Элен. — Только когда действительно захочешь, чтобы я ушла.
— А ты стукни меня пяткой, если я буду снова кусаться, — улыбаюсь сквозь слезы, что путаются в ее волосах. Облегченно выдыхаю. Так хорошо становится, будто камень с плеч рухнул. — Давай, поедим? Я скоро твое ухо съем, если ты меня не накормишь.
Элен обхватывает мое лицо ладонями и вытирает слезы. Смотрит прямо в глаза:
— Мы все выдержим. Я обещаю тебе.
— Выдержим, если поедим, — ласково глажу ее раскрасневшееся лицо. Опускаю руку на глубокую царапину на шее Элен и сжимаю губы. Никогда такого не было, а здесь, как с цепи сорвался. — Иди сюда, — безмолвно прошу отклонить голову в сторону, и она слушается. Провожу языком по ране: волчья слюна быстро заживит ее, только пощиплет немного.
В ответ она мурлычет и стонет:
— Думаю, сначала ужин. Приготовим его вместе?
— Только, чур, не кролика, — посмеиваясь, мы идем на кухню. — Ой, — торможу я на пороге, — мне бы хоть штаны накинуть, или я тебя не смущаю?
Элен смеется, прикрывая рот ладонью: звонко и заливисто. И я рад, что подарил ей эту улыбку и счастье.
— Я пока разморожу мясо, — говорит она. — Если, конечно, справлюсь с этой… паровой машиной! — ласково гладит ладонью дезинтегратор льда.
— Я сложней, чем машина. Справилась же? — подмигиваю и выныриваю в коридор.
Я быстро одеваюсь и спускаюсь обратно к Элен. Она все еще мучает дезинтегратор: вертит шестеренку, регулирующую температуру пара, но никак не может подать его в отсек для продуктов.
— Давай, помогу, — нежно касаюсь ее руки, увожу шестеренку в сторону и легко надавливаю. Механизм внутри щелкает, и машина слабо вздрагивает и смачно пыхтит. — Вот теперь нужно немного подождать, — заправляю светлые локоны девушки за ухо и любуюсь, как Элен смущенно закусывает губу. — Сегодня от сладкого ты не убежишь, — говорю и, отстраняясь, вытаскиваю из бокового шкафа длинный передник. Цепляю пальцами вентиль лампы на стене, щелкаю пьезу, после чего внутри колбы загорается нежное пламя.
Когда машина останавливает гудение и открывает контейнер, Элен берется за мясо. Режет аккуратно, но выверено. И я спокоен: коли вздумается напасть Конторе, а у Элен в руках окажется нож, бояться за нее будет незачем.
— Они не атакуют твой дом ночью? — спрашивает Элен неожиданно и вздрагивает. Словно мысли мои читает.
— Этот дом не числится за мной. Он на Евжине. По следам волки не найдут, а по воздуху — наш дирижабль самый быстрый, выследить можно, но нужно больше времени. До утра нас тут не будет, придется бежать на север, но… — я рассматриваю руки Элен и, перехватывая ее пальцы, забираю нож. — Я не знаю сколько будет у нас времени. Чтобы спрятаться, ты должна уметь, как Вольпий — быть под носом, но скрытой. Иначе нас рано или поздно найдут. Я чувствую твою магию, она по-особенному пахнет и вибрирует, а специально обученные ищейки намного сильней.
— А что же станет с Евжином? — Элен смотрит на меня из-за плеча.
— Я его не оставлю, — целую ее в нос. — Не переживай. Он мне, как меньший брат. Ему бы девушку хорошую найти, а то вечно со мной таскается. Я у него лучшие годы краду, нагружая работой. Рыжик упирается и не слушает, когда советую выходить в город. Я вчера даже в бар приказал ему пойти, а он с дирижабля не слез. Хотя это нас и спасло, — мне хочется ее обнимать и, вдыхая запах кожи, прикрывать глаза. Так приятно быть рядом. Когда кто-то рядом.
Взгляд цепляется за стянувшуюся рану на белокожей шее Элен.
— Спасибо, что спасла меня от стрелы, — говорю, наклонившись. — И за остальное спасибо тоже.
— Это тебе спасибо, — проговаривает Элен и легко касается моих губ своими. — Что нашел меня в этой яме, не позволил никому прикоснуться ко мне и спас. За то, что жертвуешь и продолжаешь жертвовать собой из-за меня. Я не стою такого…
— Тише, — говорю, целуя, — ты стоишь большего. Продолжим готовку? Есть очень хочется.
Подготавливая мясо к жарке, я все время смотрю на Элен. Просыпаю перец на стол, колечки лука слетают с доски от моих неловких движений, но я глаз не могу оторвать: такая она красивая. Моя соломинка. И я верю, что смогу выбраться по ней на свет и не свалиться в болото.
  
Правило № 24. Думай, ищи, открывай
 
Зимняя ночь спустилась на поселок быстро. Налетела синим вихрем, задышала снегом в окна, заплакала вьюжным голосом. И сон нагрянул вместе с нею: снежной, но лунной.
Не было в моей жизни ничего приятнее, чем засыпать в объятиях Михаэля. Наши раны давно затянулись, оставив лишь блеклые полоски на теле да легкую горечь в душе. Я сжимаю его пальцы своими и понимаю: не отпущу. Буду вечно от Конторы бегать, менять явки и пароли, прятаться и находиться, лишь бы рядом был. Забуду Москву и свое прошлое, если он не сумеет за мной пойти. Но никогда не отпущу.
Перед сном мы так и не смогли понять, как открыть коробку Вольпия. Идеально-гладкая поверхность без единой щербинки или замочка. Даже трудно было сказать, где верх, а где низ. Казалось, что это точный куб, будто брус из дерева. Внутри что-то тарахтело и шуршало, если покачать, но добраться до тайны мы не смогли. Михаэль оставил ее на подоконнике и потянул меня спать, когда загадка старика сожгла наши несколько часов.
Михаэль мерно сопит над ухом. Уснул, бедняжка. Столько перенес за эти пару суток, чуть жизни не лишился! Но ко мне сон не идет, как я ни стараюсь.
Когда дыхание Михаэля становится глубоким и размеренным, я неохотно выбираюсь из-под его руки и поднимаюсь. Смотрю в окно на снег, пока в глазах не начинает рябить.
Присаживаюсь на край подоконника и беру в руки коробочку, вожу указательным пальцем по ее граням. Что хотел сказать Вольпий?
Луну прячут облака, и комната ненадолго погружается в рубленную темноту. Небо шевелится, тучи сдвигаются и кучкуются в другом месте, а мягкий белесый луч, карабкаясь по снегу, заползает в окно и гладит мореное дерево у меня в руках.
И синие цифры и буквы с завитушками проявляются под пальцами. Я вздрагиваю и роняю коробку от испуга. Она с грохотом улетает под кровать.
— Элен? — шепчет Михаэль, приподняв голову.
— Коробка, — бормочу я напуганно и вытягиваю палец, показывая под кровать. — Буквы!
Михаэль почти сваливается с кровати, достает куб и вертит его в руках.
— Здесь ничего нет, — он улыбается и подзывает меня. — Ты почему не спишь? Лунатик.
— Там были буквы! — выдыхаю я и отбираю у него коробочку. — Я клянусь! Видела их так же четко, как свои руки сейчас!
Михаэль хмурится и надолго задумывается.
— Вольпий — любитель загадок, — он берет куб назад и вертит его перед глазами. — Расскажи, что ты делала? Как буквы появились?
— Луна вышла из-за туч, — прошептала я сбивчиво, — и они просто возникли ниоткуда!
— Луна, говоришь? — Михаэль спрыгивает с кровати и подходит к окну. Его крупная фигура выделяется мягко-голубым очертанием. — Смотри, Элен! «Не говори, не кричи, не молчи. Выполни верно: найдешь все ключи».
— Не говори, не кричи, не молчи? — я встаю рядом с Михаэлем и рассматриваю каллиграфические буквы, проступившие на коробочке. — Нужно что-то прошептать, да?
— Здесь цифры есть. От одного до четырех, и какой-то символ в конце. Мудреная шарада. Что старик Вольпий тебе говорил, когда вино продавал? Вспомни? Было что-то важное? Может, в его словах ответ найдется.
— Не делай их все мрачными, — вспоминаю я судорожно. — Что-то такое.
— Мысли?
— Сказки, — я поднимаю бровь. — Он, вроде бы, их в виду имел.
— Точки — четыре сказки? Прошептать кубику сказку на ночь? — Михаэль усмехается. — А что это? — показывает на завитушку и водит по ней пальцем. — Я где-то видел этот символ. Очень знакомый. Похож на эмблему Конторы. Только здесь, — замирает и поворачивается. Свет луны соскальзывает с коробочки, и надпись гаснет. Михаэль долго ловит луч у окна и наклоняется над загадкой, — здесь лишние круги и, видишь, два сегмента цепи — такого нет у Конторы. Все проще.