Туманы Серенгети (ЛП)

— Готова?
Он вручил Схоластике чашку.
Она подула на горячую жидкость и сделала большой глоток.
— Кааааа! — она выплюнула её и вытерла рот ладонью. — Мбайя сана! — она протянула чашку Джеку.
— Тебе это не нравится? — он притворился удивленным.
— Ах-ах.
Она покачала головой и что-то сказала на суахили.
— Горькое, как лекарство? — спросил Джек. — Но пахнет так хорошо.
Она воротила нос, когда он подвигал кружкой.
— Нинапендейла мазива.
— Мазива? Джамани, — он сел с преувеличенным вздохом. — Вся эта тяжелая работа, и ты хочешь молока? Давай. Иди, спроси у Гомы мазива. — Он указал ей на дом.
Ей не нужно было больше указаний.
— Ты знал, что ей это не понравится, — сказала я, когда мы наблюдали, как она убегает в своей шляпе с подсолнухом.
— Наверное, я мог бы предложить ей молоко и сахар, — Джек подарил мне застенчивую улыбку. — Но это не тот кофе, который она хочет. Это предоставило ей некий контроль, который она может ощутить над своей жизнью, даже если это нечто такое простое, как выбор того, что есть или пить. Всё, чего мы действительно хотим, это чувствовать, что мы имеем значение, что нас видят, что нас слышат.
— Ты был так добр к ней, — сказала я. — Я чувствую себя немного затруднительно, потому что не говорю на суахили.
— Если ты не можешь говорить, просто слушай. Это то, что кто-то когда-то сказал мне.
Он налил мне кофе и сел на деревянное бревно напротив меня.
— Хороший совет. — Я приняла чашку и улыбнулась. Он вспомнил мои слова, и почему-то это сделало меня счастливой.
— Тебе не нравится кофе?
— Я люблю кофе, — ответил он, наблюдая, как я делаю глоток.
— Правда? — поддразнила я. — Я никогда не видела, чтобы ты его пил.
Он откинулся назад, выбрал облако и стал пристально смотреть на него. Я не думала, что он ответит, когда он, наконец, заговорил.
— Я пил кофе на стоянке, когда все началось в тот день. В торговом центре. Вкус его всё ещё был у меня рту, когда здание рухнуло. Мне плохо каждый раз при виде кофе, потому что он возвращает меня к тому моменту.
Я не знала, что сказать, потому что понятия не имела, каково это — быть окруженным акрами и акрами того, что ты любил, но больше никогда не иметь возможности это попробовать. Вместо этого я держала свой кофе и следовала за его взглядом по небу. Мы молча смотрели, как облака проплывали мимо величественного лика горы Килиманджаро, как тонкие вуали из серебра.
***
— Вот это, Схоластика, — я указала на букву «А» в книге и предложила ей скопировать её на лист бумаги, который лежал перед ней.
Кажется, у неё были проблемы с пониманием, поэтому я прошла вперед и написала маленькую «а» в верхней части страницы.
— Твоя очередь, — сказала я, вручая ей ручку.
Она посмотрела на меня, затем на бумагу, и нацарапала что-то совершенно другое в углу.
— Вот так: «А», — сказал я, когда написала букву.
Она отлично повторила звук, но её «A» была далека от моей.
Я перевернула страницу на чистую сторону и снова написала большую букву «А».
— Ты можешь повторить?
Она медленно скопировала мою букву и показала мне.
— Да! — я хлопнула в ладоши. — Это оно! Как насчет этого? — спросила я, указывая на «Б» в книге.
Выражение её лица было пустым, поэтому я написала большую «Б» и показала ей.
Она наклонилась над столом и отлично воспроизвела её.
— Отлично сработано! Это «А», а это «Б», — я указала на буквы в книге. Она смотрела на них, но не реагировала.
— Вот, — я подтянула книгу ближе к ней. — Ты видишь их сейчас?
Схоластика посмотрела на страницы и приблизила их ещё ближе, пока её нос не оказался в нескольких сантиметрах от центра переплета. Затем она улыбнулась.
— «А», — она показала её мне, прежде чем поднять свой рукописный текст и радостно размахивать им.
— Хорошо! — прошептала я ей. — Ты можешь найти «Б»?
И снова она держала книгу у своего лица и изучала слова.
— «Б»! — воскликнула она, найдя одну.
Мы всё ещё праздновали, когда Гома вошла в библиотеку.
— Схоластика изучает алфавит, — сказала я. — Но я думаю, ей нужны очки.
— Это меня не удивляет. Плохое зрение идет рука об руку с альбинизмом. Я запишу её на приём к доктору Насмо. Он окулист, услугами которого мы пользуемся в Амоше.
— Замечательно! Ты это слышишь? Тебе нужно примерить очки, — я сделала жесты руками для Схоластики. Странно, насколько мы можем общаться, используя выражения лица и язык тела, когда слова — не вариант. И ещё более странно, насколько более аутентичным ощущается разговор.
— Ой, подождите! — я порылась в сумке и вытащила запасные очки Мо. — Давайте посмотрим, помогут ли они. Они не подойдут идеально, но… — я положила дужки ей за уши и отступила назад.
— Как тебе это?
Схоластика несколько раз моргнула и оглядела комнату. Затем её рот раскрылся в полном благоговении. Она посмотрела на Гому и меня на несколько секунд, прежде чем развернуться к книжному шкафу.
— «Б»! — она указала на один из книжных корешков. — «A»!
Она прошла вдоль всего ряда, останавливаясь, чтобы поприветствовать все «А» и «Б», как если бы они были её новыми лучшими друзьями.
— Я не видела девочку такой счастливой с тех пор, как мы купили Лили черепаху, — сказала Гома. У неё был задумчивый взгляд, пока она не заметила маленькие экскременты, которые Аристотель оставил у её ноги.
— Ну, все! Ты попадёшь в коробку. Я больше не буду убирать какашки за тобой, ты слышишь? — она подняла его и сказала что-то Схоластике на суахили.
Я последовала за ними на улицу и наблюдала, как Схоластика побежала с Аристотелем, засунутым подмышку. Она приподняла очки Мо повыше, чтобы они не скользили по носу.
— Куда она идёт?
— Найти Бахати. Возможно, он сможет почистить один из ящиков, которые есть у нас в сарае. Он будет прекрасным домом для Аристотеля.
И она достала корзину для белья и начала развешивать одежду для просушки.
— Позвольте мне это сделать, — сказала я, беря у неё одежду. — Идите внутрь. Это не займёт много времени.
Я ходила между корзиной и верёвкой для белья, развешивая мелкие предметы, прежде чем переходить к более крупным. Был прекрасный солнечный день. Облака рассеялись, оставив после себя синий атлас неба. Пройдет ещё несколько дней, прежде чем мы отправимся в Ванзу, и я привыкла к повседневной жизни на ферме.
Двигаясь между рядами развевающегося белья, я заметила Джека. Он стоял без рубашки между кофейными рядами, его тело мерцало в лучах послеобеденного солнца. Я отвернулась, но не могла не разглядеть украдкой его сильное золотистое тело. Я могла бы игнорировать влечение к нему, даже несмотря на то что оно постоянно вспыхивало, если бы это не усугублялось моей симпатией к нему. Это была смертельная комбинация, которая заставляла меня мечтать о том, чтобы быть крепко стиснутой в его объятиях, даже когда я сосредоточилась на рутинной задаче по развешиванию мокрой одежды.
Я почти закончила, когда поднялся ветер. Я боролась с последней простыней, пытаясь не уронить её в попытке закрепить, но она дико закручивалась вокруг меня. Я уронила прищепку и наклонилась, чтобы поднять её, повесив простыню одной рукой на верёвку. В этот момент сильные, длинные пальцы Джека накрыли мои. Мои колени подогнулись от неожиданного прикосновения его теплой хватки. Я поднялась, когда подобрала прищепку, моё сердце сильно билось в груди. Наши глаза прошлись по влажной простыне, когда я выпрямилась.
В течение долгой секунды, когда у нас перехватило дыхание, мы оказались в своеобразном коконе белья. Взгляд Джека опустился на мои губы, когда ветер бросил мне в лицо волосы. Прикосновение его руки было неожиданно пронизано электричеством, и оно прошло сквозь меня, когда он нежно убрал пряди волос. Я почувствовала дикое головокружение. Единственное, что удерживало меня, — это другая рука Джека, держащая мою.