Проходящий. Спираль миров (СИ)
— Да?
— То есть, вы можете перейти в любое место?
— Абсолютно, но только один. К сожалению имеется одна существенная проблема.
— Жаль, очень жаль, — он потёр виски руками, — Значит учёные прибудут не ранее, чем через пятнадцать дней. И отправлять вас к ним не вижу выгоды — незнакомая местность, чужие люди.
Про выгоду — это точно. Не хочется тебе, дорогой Реналдо Деранго, пускать серьёзное дело на самотёк.
— Ну раз время терпит, то я пожалуй вернусь обратно к соплеменнику. Он там наверное уже воет от одиночества.
— А пожалуй и правильно, — обрадовался хитрый глава дознавателей. — Может быть что‑то надо? Не стесняйся, спрашивай.
— Еда нужна. Обязательно хлеб и соль. Средства для умывания…пожалуй всё.
— Идите с сыном и возьмите, что пожелаете. Жду не позже, чем через четырнадцать дней. Не опаздывайте, люди приедут серьёзные.
Андрес помог мне набить продуктами сидор, довольно приличных размеров, что я даже крякнул, закидывая его на плечи. Провожая к конюшне, с очевидным смущением, спросил:
— Сергис, а ты можешь показать мне проход? Какой он из себя?
— Конечно, друг мой. Только не советую идти следом. Мне этого не простят.
Я коснулся на сфере определённой метки и трёхметровый чёрный шар засветился по контуру. Чётко выделились, уходящие вдаль, ряды других переходов.
— О боги! — парень, поражённый до глубины души, сделал шаг вперёд.
— А вот этого делать не стоит, — я легонько оттолкнул его и пошёл кормить товарища Кузьмина.
Глава 11. Я возвращаюсь домой
Кузьмин встретил меня крепкими объятиями и покрасневшими глазами. Он старательно прятал взгляд и пытался незаметно шмыгать.
— Николаич, ты чего это ведёшь себя как девка малолетняя? — я сгрузил резко потяжелевший мешок; в пространстве переходов он весил наполовину меньше. — Меня не было несколько часов, а ты уже в панике.
— Да, как девка! — взвился он, — Может с тобой что случилось, а? И я тут один…как…как…
— Э, товарищ учитель, так не годится. Русские своих не бросают. Ты смотри, каких я вкусняшек тебе притаранил, тридцать килограммов.
Да, что‑то нервишки у Владимира Николаевича быстро сдали. Как бы чего не вышло, а мне домой надо сходить, хотя бы деньков на десять. Надо сходить, пусть и свербит на душе. Блин, вот какого чёрта меня приспичило ехать в деревню именно в этот день? Сплошной геморрой, а не личная жизнь. Пока напарник жевал большой ломоть густо посоленного хлеба с куском колбасы, и запивал всё красным вином, я прикидывал, каким образом уговорить Кузьмина остаться одному почти на две недели.
— Слушай, Николаич, тут такое дело…мне нужно отлучится на несколько деньков по просьбе иномирных товарищей, ты как?
— Да нормально, Сергеич, — захмелевший учитель улыбался чему‑то своему, — иди. Ты же не навсегда?
— Нет конечно. Только туда и обратно, соскучится не успеешь.
— Нет проблем. Я тебя тут подожду, — он похлопал по ещё полному сидору, — с товарищем.
Я долго стоял в темноте и собирался с духом — оставлять напарника страшно, и идти на Землю тоже страшно, затем развернулся и поставил на сферу метку — РАЙ ДЛЯ ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА.
Ну здравствуй, Родина. Хоть ты и уродина…Сфера Земли выглядела невзрачно, словно покрытая серой полупрозрачной плёнкой. Она походила на лампочку, горящую в полнакала при пониженном напряжении сети. С трудом просматривались очертания материков, морей и горных цепей. Я приложил ладонь к территории России и сместил всплывший объект на уровень глаз. Сдвигал карту до тех пор, пока не вывел точку прохода в район оврага за деревенским домом. Просто решил не рисковать. Неизвестно, как поведёт себя организм без энергетической подпитки, и повёл он себя крайне неприятно. Пока поднялся по крутому склону, пока, на ватных ногах, добрался до задней калитки в заборе, а потом негнущимися руками искал ключ от замка за дверным наличником — десять холодных потов сошло. А на дворе не начало июня, скорее всего середина ноября. Я ввалился в дом вконец окоченевшим. Достал из платяного шкафа старую военную форму и постарался быстрее переодеться — зуб на зуб не попадал. Одежда Андреса промокла насквозь да и могла вызвать лишние вопросы. Смотал её в клубок и засунул подальше в раскладной диван.
Проковылял до сеней, сдёрнул с вешалки зимний бушлат и шапку. В спальне упал на кровать и из последних сил попытался накрыться бушлатом с головой, потом провалился в мутно — серый кошмар. Меня носило в непонятном гудящем мареве, обо что‑то било и рвало на части. Кто‑то ревел в уши на разные голоса, словно пытаясь ввинтиться в мозг. Яркие вспышки ослепляли глаза, хаотично меняя частоту мигания. Ну вот, кажется и смертушка пожаловала — сил уже больше нет терпеть это издевательство.
— Серёга. Серёга.
Ну вот, кажется уже и голоса пошли. Видать заждались, адские морды.
— Серёжа, Серёженька…Очнись.
Что‑то голос какой‑то знакомый, жалобный. Я с трудом приоткрыл глаза и кое‑как разглядел круглое женское лицо.
— Баба Нина, ты? — слова с трудом продрались сквозь застывшее горло.
— Я, Серёжа, я. Слава богу — очнулся
— Давно лежу?
— Не знаю, сынок. Дед?
— Серёга, я тут шёл давеча задами, с полчаса назад — глядь, а калитка нараспашку. И с лета вас никого не было. Ну, думаю, опять ворьё полезло металл искать. Взял дрын и в дом, а там ты, чуть живой. Я тебя и так, и эдак тряс — ни в какую.
— Баба Нина, я наверное заболел, плохо что‑то, хоть помирай.
— Серёжа, ты чего такое говоришь, это нам пора на кладбище. Дай‑ка я лоб потрогаю…о, Господи! Совсем заледенел. Ну‑ка старый, бегом за перцовкой.
— Какой ещё перцовкой? — всполошился дед Петя
— Какой — какой, — передразнила бабка, — За бочкой с арбузами стоит. Давай дед, не жадничай, человека спасать надо.
— Ах, ты ж…Штирлиц, — он погрозил пальцем и потопал к рассекреченному тайнику. Вернулся дед минут через десять с литровой пластиковой бутылкой.
— Чего долго, застрял что‑ли? — суровый взгляд цепко осмотрел старика, — Самогонищем прёт, глотнул поди?
— Ничего и не глотал, — подслеповатые глаза смотрели предельно правдиво, — Пролил на себя чуток, когда переливал.
— Ну‑ка, хватит болтать, скидавай с парня одёжку, — баба Нина поджала губы и выдернула бутылку из рук — И не крутись тут, старый хрыч. Сходи лучше телефон принеси, да затопи печь, чай не май месяц.
Дед Петя скинул с меня бушлат, стянул куртку и, тихо охнув, сказал:
— Мать, может мы…того…скорую вызовем?
— Пока твоя скорая доедет — лечить будет некого. Делом займись, не стой как пень — колода.
Баба Нина споро растирала моё тело перцовым самогоном и приговаривала:
— Ничего — ничего. Сейчас согреешься и полегчает, как новенький будешь. Мой старый видел, что ты на машине приехал…ну приехал и приехал, знать дела нашлись, а тут через день Верка с пацаном появилась, жена твоя с сынком. Здоровый вымахал, выше отца. К нам заходили, а мы что — видели, как приехал и всё. Она и номер оставила, вдруг какие новости. А потом, дня через три, они уже с полицаями приехали…
— С полицией, баба Нина.
— А я что говорю? Ну да…вообщем полицейские эти ходили — ходили, чего‑то там осматривали, наших деревенских опрашивали. Даже этим забулдыгам, Олеське с Витькой, вопросы задавали. Они же лазиют где ни попадя, может чего и углядели. А чего углядят, пьянь эта? Они же трезвые только с семи до девяти утра. Олеська полицейским божилась, что видела тебя спускающимся в овраг, а потом бах и вспышка. Вот дурища‑то, залила зенки и чудится ей незнамо что. Эти полицейские, потом, полезли туда и ничего не нашли. Вернулись грязные, злющие. Даже хотели Олеську арестовать за нарушение общественного порядка. Она же пьяная была в стельку. Верка ещё раза два — три была; последний день, в конце октября, с каким‑то мужиком машину забирала. Тут, считай неделя пройдёт, и тебя бы без вести пропащим объявить могли. Ох, сколько у нас народу пропадает по России — тыщи, — бабка горестно покачала головой, — А ты вот нашёлся, повезло Верке.