Вулканы (СИ)

========== Аким. Глава 1 ==========
Хрен знает, кто там вершит судьбу человека, но вот у Кима этим делом заведовал какой-то ебнутый джинн. Нет, не тот, что в «Аладдине» сеял херню под видом добра. А пидарюга из арабской или какой-то там мифологии, который исполняет желания через задницу. То есть вроде как все сделано — не придраться, но только лучше бы не делал.
Так-то Киму повезло. Прям с рождения. Потому что он даже не человеком был, а оборотнем. Существом, так сказать, высшего порядка. Плюс сто к силе, влиятельности, обаянию и прочим ништякам. И с каждым-то какая-нибудь жопа!
Начать с того, что родители Кима, очень сильные оборотни, способные потягаться, пожалуй, с правящей верхушкой, жили в самой что ни есть глуши, занимались сельским хозяйством и ни о какой иной судьбе даже не мыслили. Вот то есть прозябание в деревеньке в ста сорока километрах от Архангельска им казалось высшим счастьем. Ким, ясное дело, их мнения не разделял. Его блевать тянуло от одного вида из окна. И он спал и видел, как бы поскорее свалить — похуй уж на Москву и Питер! — хотя бы в Архангельск или Северодвинск.
Что там следующее? Обаяние? Его было завались. Омеги млели, конечно. Недостатка в них Ким никогда не испытывал, но… Ебаное «но», отравляющее ему жизнь, почти каждое лето приезжало в соседнюю деревню. Звалось оно Константином Антиповым и было любимым сынком и наследником главной стаи. Сраный волчий принц перетягивал внимание омег сразу же. Киму казалось, что стоило тому выехать из Архангельска, как у омег километров на пятьдесят вокруг его деревни клинило мозги. Да и все остальное время он словно был в тени Антипова. Типа «ну, это не Костя, конечно, но сойдет». Хотя Ким ведь был охуительный просто. Даже без волчьей харизмы. Но Антипов был старше и породистее. Так что да, даже в зверином обаянии имелись изрядные пробелы. И Ким лез из кожи вон, но как-то выходило, что омег он выбирал не для себя, а типа для Антипова. Долго окучивал Ромашку — главного красавчика на километры вокруг, которого за все лето так и не смог уломать Антипов, чтобы потом, когда тот вдруг согласился попробовать — попробовать! — встречаться, не знать, что с ним делать. В итоге Ким чувствовал себя лохом, потому что хотелось просто трахаться — это смешно в таком возрасте ходить за ручки! — но при малейших поползновениях Ромашка кривил губы и делал надменное лицо. Ким злился, Рома злился, так что спустя месяц пыточных отношений они, ко взаимному облегчению, расстались. И лучше бы не встречались, на хрен, потому что тем же летом сраный Антипов привез своего друга, и на него — даже не на Антипова! — Ромка смотрел совершенно по-другому. И не надо было быть экстрасенсом, чтобы понимать, что и позволяет куда больше, чем Киму.
Ким перестал ездить на дискотеки. Окопался в периметре. В общем-то, в окружении своих парней, привычных и почти родных благодаря массовым приключениям на общую на всех метафорическую задницу, было спокойнее и в разы приятнее, чем под тяжелыми, хотя и редкими, взглядами Антипова. Вот только впечатлений меньше. Нового почти ничего. Тогда-то Ким и обратил внимание на приезжего омегу. Из Питера вроде бы. Он, конечно, знал о его наличии, но просто никогда не имел никаких точек пересечения. Тот хоть и дружил со многими омегами в деревне, но не тусил и на дискачах не появлялся. А тут закончилась вода, и отец с утра пораньше выгнал Кима с ведрами на реку.
Омега, видимо, полоскал белье, но залип на что-то. Смотрел пустым взглядом на противоположный берег и не двигался. Он был худенький, аккуратный, с острыми скулами и огромными глазами. Ким стоял и жадно разглядывал его всего, прямо вштыриваясь от длинной тонкой шеи. Хотя всегда обращал внимание исключительно на лицо и задницу. А тут словно наваждение какое! Ким представил, как славно будет обхватить ее сзади ладонью, сжать, чуть-чуть, самую малость, и тяжело сглотнул. Он быстро сбежал вниз, ни разу не звякнув пустыми ведрами, и остановился возле плота. Можно было подкрасться, но пугать и без того стеснительного омежку не хотелось.
— Привет, — вкрадчиво поздоровался Ким.
Омега вздрогнул и повернулся, тревожно глядя серыми глазищами.
— Привет, — тихонько выдохнул он и быстро облизнул верхнюю губу. — Я… — неуверенно начал он, а у Кима аж сворачивалось все от этой боязливости. Кайф. — Я, наверное, воду замутил…
— Наверное, — проурчал Ким.
Омега смешался и потеребил зажатое в пальцах белье.
— Ты ведь за водой пришел?
— Тебя как зовут? — совершенно не обращая внимания на его блеяние, спросил Ким.
— Гера, — ошеломленно выдал омега. — Герман.
— Я Ким.
— Я знаю.
— И я не за водой. — Ким поставил ведра и подошел к Гере. — Я за тобой.
Он присел на корточки и легко мазнул согнутым пальцем по гладкой щечке. Омеги млели от этого. Почти теряли разум. Разве что у долбанутого Ромашки иммунитет имелся. И вот у Геры, по всей видимости. Потому что он, вместо того чтобы покраснеть, побледнел чуть ли не до синевы, покидал белье в корзину и, не сводя с изумленного Кима глаз, бочком убежал прочь.
Охуеть просто! Ким враз перегорел и больше даже не смотрел в его сторону. У него и без припизднутого омеги были дела: он уезжал в Архангельск. План был прост. Зацепиться там, а потом засветиться в Питере и Москве. При Кимовых талантах это было достаточно просто. Родители, как ни странно, совершенно спокойно отнеслись к такому его решению.
— Это твоя жизнь, — рассудительно заметил папа. — Какой прок сейчас тебя убеждать? Нельзя найти место для другого человека. Он должен сделать это сам.
— А если я не вернусь? — с вызовом в голосе спросил Ким.
— Твое право, — ровно ответил отец.
— Только навещай нас, пожалуйста, — тепло попросил папа.
— Ключи от квартиры, — отец протянул новенькую блестящую связку. — Не новая, но с ремонтом. Хороший дом и звукоизоляция. Не злоупотребляй.
— Может, вы и машину мне подгоните? — Ким спросил просто так, чтобы поерничать и скрыть свое смущение и невыразимую благодарность.
— На восемнадцатилетие — обязательно. Как только права покажешь, — улыбнулся папа.
Ким не знал, как их благодарить, так что просто крепко пожал руку отцу и обнял папу. Оказалось — достаточно.
Время в Архангельске летело стремительно. Ким вливался в новую жизнь, и она ему нравилась. Он совершенно не понимал отца и папу, которые добровольно отказались от этого всего. Костя Антипов внезапно пропал со сцены. Периодически до Кима доносились слухи, один другого тупее, но Костя перестал бесить. Потому что у Кости был брат. Младший. Слабый, наглый до крайности кусок дерьма, кичащийся своей родословной и считающий всех вокруг жалкими плебеями. Кима прямо морозило рядом с ним. И такой эмоциональный бум непременно вылился бы в открытый конфликт, если бы Тимофею — тому самому младшему брату — не было бы решительно насрать. И на Кима, и на его переживания. А открыто выступать против одного из Антиповых… Ким идиотом не был и хотел еще пожить — в Архангельске и на белом свете. И все-таки позиция «вечно второй» ужасно раздражала. Ким маялся до самого лета. Вроде мечта осуществилась, только казалась синицей в руке. Дома было хуже, но легче. Такой парадокс.
Возвращению Кима на каникулы родители обрадовались безмерно. Кормили, холили и лелеяли своего «волчонка». Ничего не запрещали, даже то, на что раньше осуждающе качали головами. Поняли, наверное, что вырос, что стал сильным и самостоятельным. Да и сам Ким чувствовал, что меняется. Тянуло в лес. Ким, пару раз протаскавшийся с корзинкой, на третий даже не взял ее. Внутри замешивалось что-то настолько большое, что взгляд периодически мутнел, такое, что будто было несовместимо с жизнью. Ким испугался и бледный притащился к родителям.
— Дурашка, — потрепал его по голове папа и притянул к себе — спасибо, не на коленочки.
— Аким, — весомо проговорил отец, — а почему, по-твоему, твои друзья нервные такие и таскаются за тобой хвостом, м?
Ким ахнул и рванул в лес, начисто забыв, что весь день не ел и собирался хотя бы поужинать. Через пару часов он охотился на четырех лапах, подтягивая остальных членов стаи. И тут снова накатило подзабытой обидой — ему в стаю достались те, кого отбраковал Антипов месяц назад. Но своя стая — это было все же круто. Грело и подстегивало, заставляя дрючить новоявленных волков под присмотром родителей. Отец наедине осторожно пенял ему, объясняя, что стоит быть мягче. Папа поддерживал его молчаливыми кивками. Но Киму было все равно. Это была его жизнь и его стая, с которой он намеревался продвинуться как можно выше и дальше. Дальше в первую очередь от глуши, в которой родился. И для этого нужно было вымуштровать стаю, сделать ее сильнее, быстрее и лучше. Вообще-то, Киму тоже пришлось кое-чем поступиться. В частности, Ленькой, другом детства, который внезапно оказался весьма посредственным волком, а потому из возможной правой руки перешел в статус едва ли не последнего в стае.