Долгая дорога домой (СИ)

— Папка часто таким приходит, — объяснила она Барнсу.
Подумав, что в рог папке надо настучать, Барнс вздохнул. Ему почему-то было неприятно, что и Лита, и Рада видели Брока таким. Вусмерть пьяным. Он сам его таким никогда не видел. Выпившим — да, а вот таким налакавшимся — нет.
— Лита, куда его можно положить спать? — спросил Барнс, потому что оставлять Брока здесь он не собирался.
— В сарае наверху, там сено лежит, и мамка одеяло вам дала, а то ночи еще не очень теплые, — бойко ответила Лита. — Только как ты его туда занесешь?
— Занесу, не волнуйся. Лестница там стоит? — уточнил Барнс.
— Да, — кивнула Лита.
Подхватив Брока на руки и нежно прижав к себе, Барнс с помощью Литы, которая держала двери, вынес Брока из дому, тот даже не шелохнулся, и понес в сарай. Преодоление лестницы было особым приключением, но он просто закинул Брока на плечо, уверенный, что тот об этом никогда не узнает, и поднялся с ним наверх, на площадку для сена, где различил в темноте лоскутное одеяло.
Устроив в сене что-то вроде гнезда, Барнс уложил туда Брока, стянув с него ботинки, и сам лег рядом, обнял, уложив голову на плечо, прижался весь, укрыл их одеялом.
— Пьянь ты подзаборная, — тихо заговорил он, зная, что Брок не услышит, не проснется. И можно дать волю чувству, можно даже поцеловать желанные губы, и об этом никто не узнает. — Но я даже рад. Когда еще я окажусь к тебе так близко. Я люблю тебя, и эта любовь гложет меня, сжирает изнутри, потому что хуй ты мне ответишь взаимностью. Хоть подрочу на тебя, на пьяную скотину.
Обхватив свой стоящий колом член, Барнс уткнулся спящему Броку в шею, вдыхая его запах, резко, быстро двигая живой рукой по члену. Возбуждение было острым, жарким, первый раз Брок был так близко и можно было безнаказанно трогать его, целовать, и плевать, что не ответит, что никогда не узнает об этом душном чувстве, которое терзало Барнса. На все плевать. Он приподнялся, касаясь губами губ Брока, вылизывая их, остервенело двигая рукой по члену, и кончил неожиданно быстро, задохнулся, продолжая терзать безответные губы, и обмяк.
— Как же я хочу тебя или иметь, или ненавидеть, — горько сказал Барнс, вытирая руку об одеяло.
Завозившись, Брок тяжело вздохнул и обнял Барнса, навалившись сверху, прижал его к одеялу всем собой, облегчённо выдохнул куда-то в плечо, касаясь губами, и, успокоившись, засопел.
— Сука ты, Рамлоу, — вздохнул Барнс, тоже обнимая, и прикрыл глаза.
То, что, проснувшись утром, Брок не оценит подобного положения вещей, Барнса заботило мало, он наслаждался близостью, как мог. Сейчас у него было время немного поспать, пока, как он надеялся, его не позовут к ужину, потому что поднимать на вилы надо сонных людей, так сподручнее.
Но поспать Барнсу не дала совесть, потому что чугунок в печи был реально неподъемным, и его надо было вытащить. Выбравшись из-под Брока и пожалев о том, что позже вряд ли так сможет устроиться, он вернулся в дом помогать Раде. Ренат еще не появился, и это все больше укрепляло Барнса в мыслях, что он что-то замышляет с еще какими-нибудь мужиками.
— Рада, а ты давно нам с Броком место приготовила для сна? — спросил Барнс, уже сидя за столом, дочери, хоть и малявки, а сами помогали матери накрывать. Ему позволили только чугунки из печи вытащить.
— Нет, перед тем, как готовить пошла, — удивилась Рада.
— А Ренат ужинать придет? — на самом деле, Барнс надеялся, что не придет, и вечер будет спокойным, но нужно было знать, к чему готовиться.
— Нет, — вздохнула Рада, — он с друзьями… Пьет он.
Больше они тему не поднимали. На этот раз стол был не в пример богаче обеденного. Зверьки, которых набил Барнс, были и запеченные, и похлебка из них с овощами и даже одного Рада зажарила. По случаю гостя горело много свечей.
Одного запеченного зверя Рада уложила в сковороду, прикрыв крышкой и поставила обратно в уже негорящую печь.
— Другу твоему… Броку. Чтобы поел утром. Без ужина ведь, — посетовала она. — Я крынку с рассолом в сенях поставлю, чтобы утром не искали, там, на полке в углу.
Рада еще хлопотала по хозяйству, а Барнсу вспомнились тридцатые, когда так же хлопотала его мать. И тоже он и три маленькие девчушки, его сестрички. А отец вечно пропадал, но не пил, а впахивал как проклятый, чтобы содержать семью. Тогда, несмотря ни на что, тоже было так же тепло и уютно. Только было это так давно, что казалось Барнсу волшебным сном. Да так оно и было с его-то дырявой памятью.
— Рада, так что за пророчество напрорчил ваш этот слепец? — напомнил Барнс хозяйке дневной разговор и свой вопрос, на который так и не получил ответа.
С нежностью посмотрев на ужинающих детей, которым, по всей видимости, не часто доставалось мясо, Рада села на широкую скамью, сложила узкие чуть подрагивающие ладони на коленях.
— Я не расскажу, с чего всё началось, как Кабуру повадился деревни разорять, вырезая весь скот подчистую, сколько людей перемёрло, и кто первый догадался к оракулу в Варлавские пещеры пойти, а вот его слова, предсказанные почти двести лет назад, до сих пор передаются из уст в уста, именно им мы и учим детей в первую очередь, чтобы не забывали, — она ласково погладила Литу по волосам. — На изломе веков с переломами в жизни придут уничтожать великую скорбь два воина из мира, воспетого тризной и пёстрого, словно тафурский ковёр. Они, не боясь, заслоняют друг друга, друг к другу идут сквозь морозы и боль. С железной рукой, — она покосилась на руку Барнса. — И упрямством по кругу, ведёт их судьба, чтоб вернуться домой.
Дети затихли за столом, слушая, лишь сверкая глазами. Рада улыбнулась.
— Вы с Броком слишком явно не отсюда, не боитесь говорить, смотреть и думать, не боитесь оказаться не правы. Но боятся вас, очень боятся, что вы зароните семя сомнений в умы людей, уже зародили, — грустно улыбнулась она, непроизвольно коснувшись заколки, удерживающей волосы в пучке. — Но многие боятся перемен. Я вас не гоню из своего дома, наоборот, рада, словно воздуха свежего глотнула, увидела, что ещё бывают искренние чувства, но вам уходить надо прямо утром, как Брок проснётся, через заднюю дверь сарая, не показываться больше людям. Как бы они что плохого не удумали. Я объясню, как дойти до оракула, соберу вам одежды и припасов, и умоляю, бегите. Вы сильные, за вас не страшно, а вот остальные… — Рада покачала головой. — Они вам не соперники, но люди хорошие, у них тоже есть… дети.
Двести лет даже для Барнса было много, а уж для этих людей без медицины, с лекарем в другой деревне, и подавно. Он не был уверен, что пророчество говорит именно о них, но раз они вляпались в него, надо расхлебывать. И оракул должен дать хотя бы намек на то, что делать дальше. Хоть в какую сторону идти, чтобы не сбиться с пути и найти выход. Ладно, с этим он разберется позже.
Выслушав, как добраться до оракула в Варлавских пещерах, Барнс обрадовался, что не придется тащиться в горы, что это пещеры, выдолбленные усердными монахами в высоком каменном берегу реки. Или эта река там намыла этих пещер. В общем, не горы — и хорошо, потому что где тут искать снаряжение, чтобы в эти горы тащиться, Барнс не представлял.