Burning for your touch (ЛП)

Он собирается завтра пойти к Исаку.
========== Глава 4 - Философия вины - часть 2 ==========
Эвен заворачивает за угол и внезапно задумывается, сможет ли почувствовать Исака, когда окажется у его дома. Это глупая мысль, но он считает, что было бы очень удобно чувствовать присутствие, например, Элиаса в доме, когда он его ищет.
Не смешно.
Он думает, сможет ли Исак почувствовать его, расстроится ли он, попросит ли его уйти, или сбежит ещё до прихода Эвена.
Эвен думает о многих вещах, и ничего не может поделать с наполняющим его разочарованием, когда подходит к двери и не чувствует присутствия Исака. Возможно, это не его дом.
ЗДЕСЬ ЖИВУТ
Терье и Марианна Вальтерсен
Исак и Леа
Леа. У Исака есть младшая сестра? Эвен какое-то мгновение смотрит на табличку на двери, прежде чем смириться с мыслью, что Исака нет дома.
Он думает о том, чтобы уйти, но потом убеждает себя, что нужно как минимум попросить кого-то из членов семьи передать Исаку сообщение или попросить номер телефона.
И, проглотив ком в горле, он звонит в звонок.
.
— Ты не Юнас, — констатирует девочка со светлыми вьющимися волосам, открывшая ему дверь и с любопытством разглядывающая его. Ей не больше двенадцати, и она невероятная милашка.
Сестра Исака?
— Боюсь, что нет, — улыбается Эвен в ответ и машет рукой, чувствуя себя немного неловко. — Прости, что разочаровал.
— Ты не разочаровал, — сухо отвечает она, прежде чем Эвен успевает перевести дух.
— Спасибо? — пытается пошутить он, продолжая улыбаться.
— За что? За то, что я решила, что на тебя довольно приятно смотреть? Ты, вероятно, и так это уже знаешь.
Эвен смеётся, полагая, что это шутка, но сердце колотится в груди. Видимо, это семейное, сарказм и остроумие. Эта девочка могла бы, наверное, уничтожить его, используя лишь слова.
— Ну, я Эвен… — начинает он, неловко протягивая правую руку, пока не спохватывается. А что если она тоже…
Девочка, Леа, хватает его руку в тот момент, когда он хочет её убрать, обрывая его мысли, и пожимает её.
— Он единственный с проклятьем. Не беспокойся, — говорит она. — Приятно познакомиться. Я Леа. И я могу прикасаться к людям.
Проклятье. Эвен морщится. Задумывается, часто ли она говорит это Исаку, так ли они все называют его заболевание. Он всегда был единственным ребёнком, поэтому не знает, как обычно шутят друг над другом братья и сёстры. И всё же он бы не вынес, если бы у него была сестра, которая говорила бы о его биполярном расстройстве как о «проклятье».
Они обмениваются рукопожатием, и она осматривает его с головы до ног. И ему неловко, потому что она даже не знает, кто он, однако уже предполагает, что он знаком с Исаком.
Эвен уже хочет задать вопрос, когда понимает, что громкая барабанная дробь звучит не у него в голове, что это не звук его собственного сердца. Весь дом вибрирует от оглушительного звука: откуда-то доносится очень громкий барабанный бой под тяжёлый рок.
Исак. Он здесь.
— Он тебя ждёт? — спрашивает она, и взгляд зелёных глаз холодный и пронзительный.
— Я… э-э-э… не думаю.
— Ты тот парень, что отнёс его к врачу, когда он потерял сознание в школе?
Эвен моргает. Как она узнала?
Она коротко улыбается, прежде чем он успевает что-то сказать, словно прочитала его мысли. Это у них тоже семейное?
— Я рада, что ты в порядке, — говорит она. — Исак сказал, что ты, возможно, придёшь.
— Э-э-э, что?
Айли сказала Исаку, что он придёт? Исак попросил её дать адрес Эвену? Эвен забыл, что Исак хитрый и расчётливый. Он забыл, что Исак всегда получает, что хочет, что, если бы он захотел остаться в школе, он по-прежнему бы там был.
— Он сказал выгнать тебя, если ты придёшь, — дёргает плечами Леа, сжимая дверную ручку.
— Что?
— Но, видишь ли, из-за выходок моего брата нам пришлось отдать мою собаку. И я только что поняла, что до сих пор не пережила это. Поэтому я проигнорирую его просьбу и впущу тебя. Что скажешь?
Эвен поражённо моргает, глядя на неё сверху-вниз, потрясённый тем, как сильно она напоминает Исака, несмотря на то, что она вдвое его меньше. Её зелёные глаза лишены эмоций, обычно переполняющих двенадцатилетних детей — по крайней мере, если сравнивать с младшими родственниками Микаэля и Мутты. Эвен не может представить, что же у них за родители, если оба ребёнка получились такими жёсткими.
— Скажу, что это отлично, — кивает Эвен.
— Иди за мной.
Леа приглашает его войти и закрывает за ними дверь. Первое впечатление о доме, складывающееся у Эвена, что он стерильный и практически зловещий. Стены белые и чистые, а мебель немного старомодна. Нигде нет никаких предметов искусства, хотя бы какого-нибудь пейзажа или натюрморта. У Эвена мурашки бегут по коже. Единственными украшениями являются христианские распятия и статуэтки Иисуса и Девы Марии, странно контрастирующие с сердитым грохотом барабанов, доносящимся снизу.
Эвен практически дрожит, недоумевая, действительно ли здесь холодно или дело в общей странной атмосфере.
— Соберись, — говорит Леа, когда они доходят до лестницы, ведущей в подвал, откуда, кажется, и доносится громкая музыка.
Эвен хочет спросить, что она имеет в виду, как вдруг чувствует это. Тепло. Жар. Всепоглощающий жар. Эвен внезапно оказывается объятым огнём, и все чувства открываются ему навстречу. Теперь он чувствует его, Исака, повсюду, он окружает его, поглощает целиком.
Эвен не осознаёт, как сильно боялся, что лишился этой странной связи, пока не чувствует её снова.
Исак. Исак. Исак. Исак.
Его кровь поёт.
— Ты в порядке? — Леа оборачивается и смотрит на него, пока они спускаются по лестнице.
— Да. Нормально.
.
Эвен находит вдохновение во всём. Это может быть слово, или жест, или песня. Эвен может найти вдохновение в самых будничных вещах — ну или по крайней мере мог раньше. Но не так много из увиденного им вдохновляло его на написание бесчисленных страниц сценария, на съёмки фильмов и создание вселенных ради единичного кадра, единичного снимка.
Такое прежде случалось в тот раз, когда Микаэль заснул на его кровати, пока они вместе работали над проектом — именно в тот день Эвен понял, что влюблён в него; в то время, когда Юсеф танцевал на заднем дворе Мутты, словно никто его не видит, полностью погрузившись в музыку, в её ритм и в себя; в тот момент, когда он увидел Элиаса и его сестру Сану, сидящих на качелях рядом с их домом и разговаривающих друг с другом с такой близостью, которой Эвен завидовал всем своим существом; и, конечно, в тот день, когда его мама нарядилась, чтобы пойти на свидание, но, передумав, вернулась домой спустя десять минут, чтобы посмотреть с ним фильм, лёжа на диване в красном платье и чёрных туфлях на шпильках.
Не так много из увиденного им заставляло ком подкатывать к горлу, переполняло душу до предела и охватывало огнём его мозг. Но это, то, что Эвен видел перед собой прямо сейчас, наполнило его голову бесчисленными идеями для бесчисленного количества фильмов.
У Эвена кружится голова, кровь стучит в ушах, бурлит в его груди, подстраиваясь под ритм, задаваемый Исаком.
Исак — ударник. У Эвена подгибаются ноги.
Эвен чувствует, что вторгается во что-то личное, потому что глаза Исака закрыты, а на голове — наушники, и он явно не в курсе их прихода. Его ударная установка огромна: в ней и тарелки, и барабаны, и томы, и другие части, названия которых Эвен не знает.
Эвен смотрит, потрясённый, ошеломлённый, и не может поверить своим глазам. Волосы Исака — копна мокрых кудряшек, лицо раскраснелось и блестит от пота, на нём насквозь промокшая серая футболка с надписью RAMONES — футболка! Эвен никогда раньше не видел его рук без одежды. У него впечатляющие руки для такого, казалось бы, хрупкого парня.
Исак настолько потерялся в музыке, в игре, в ритме, его лицо перекошено, глаза зажмурены, словно он сейчас где-то не здесь, руки движутся так быстро, но не нарушают ритм и темп, и Эвен краснеет. Он знает, что краснеет. Он это чувствует. Это зрелище разжигает в нём огонь, и внезапно он вспоминает, каково было обнимать этого мальчика, нести его, как правильно это было, как они подходили друг другу, как совпали, кожа к коже, сердце к сердцу.