Burning for your touch (ЛП)

— Я тебя позвал сюда не ради лекции, — стонет Эвен, по-прежнему держась левой рукой за правое запястье, словно оно вот-вот отвалится.
— Тогда зачем ты меня сюда позвал?!
— Ты знаешь, что с этим делать? — спрашивает Эвен, поднимая руку и стараясь не морщиться. — У тебя ещё остались антибиотики, и повязки, и мази? Я не хочу ехать в больницу или пугать маму.
— Да что вообще случилось? — теперь Мутта хмурится. — Ты в него врезался или что? Ты пьян? Я знал, что нужно пойти за тобой!
— Мутта! — стонет Эвен, пытаясь скрыть смущение, замаскировать его раздражением.
— Эх, ладно! Мы можем пойти ко мне и разобраться с этим. Но ты ответишь на все мои вопросы!
— Договорились.
.
— Что ты сделал? — спрашивает его Мутта позже, когда заканчивает бинтовать руку и охлаждать кожу.
— С чего ты взял, что это я что-то сделал? — Эвен изгибает бровь, чувствуя, что у него совершенно не осталось сил, чтобы демонстрировать эмоции.
Мутта многозначительно смотрит на него, и Эвен понимает, как глупо звучат его слова.
Очевидно, что именно он что-то сделал. В конце концов это у него сейчас забинтована рука.
— Ты пошёл за ним, — говорит Мутта, но в его голосе нет осуждения.
— Пошёл, — признаёт Эвен, опустив глаза на пострадавшую руку. Пытается убедить себя, что ему не очень больно.
— И что случилось потом? — спрашивает Мутта.
— Я дотронулся до него, когда не должен был.
— И он обжёг тебя.
— И он обжёг меня.
.
Оказавшись дома, Эвен принимает обезболивающее и пытается уснуть. Но всё напрасно.
Его рука пульсирует острой, но странно успокаивающей болью. Мутта, ставший экспертом после собственного инцидента, объяснил, что у него ожог первой степени, так что Эвен не слишком переживает. «Это пройдёт», — говорит он себе. По крайней мере он чувствует, чувствует его, чувствует хоть что-то.
Однако вина, злость, опустошение не дают ему заснуть.
Лицо Исака не даёт ему заснуть.
.
— Отпусти меня! — голос Исака звучал напряжённо и слабо, будто ему понадобились все силы, чтобы произнести эти слова. И каким-то образом Эвен услышал, что просит он об обратном, каким-то образом понял это как «продолжай меня обнимать».
Сумасшествие — Эвен не знает, какое ещё слово подобрать — овладело им, когда он сцепил руки у Исака за спиной, обвил их вокруг всего его тела и прижал к своему.
Тогда он и почувствовал, как каждый мускул, каждая мышца Исака расслабляется от соприкосновения с его плотью, с его сердцем, словно кубик Рубика складывается магическим образом. Он понял это по тому, как Исак перестал вырываться спустя всего несколько секунд, по тому, каким слабым и прерывистым стало его дыхание, по тому, как его руки безвольно повисли вдоль тела, по тому, как он полностью сдался и практически захныкал…
Эвен не уверен, как долго они стояли под этим нелепо огромным деревом, чья тень будто бы обнимала их. Эвен не уверен, как долго он прижимал Исака к себе, не уверен, как долго огонь полыхал в его груди. Эвен не уверен.
Но когда они наконец отодвинулись друг от друга, Исак дрожал. Исак плакал.
Что я наделал?!
Эвен впал в панику, пока не заглянул в глаза Исака. Его лицо было мокрым от слёз, но в глазах не отражалось эмоций. Они по-прежнему были стеклянными, по-прежнему были зелёными, по-прежнему были пустыми. И если бы не его тяжёлое дыхание и дрожь, сотрясающая тело, Эвен бы предположил, что он ничего не почувствовал, что слёзы были вызваны физиологическим сбоем, а не эмоциональной разрядкой. Катарсис.
Но Исак что-то почувствовал. Эвен точно знал. Исак выглядел поражённым, не осознающим, что у него по щекам текут слёзы, словно человек, который давно отказался от подобной концепции, словно человек, который так долго и много плакал, что теперь сама мысль об этом кажется ему абсурдной.
Эвен почувствовал, как разбивается его собственное сердце.
— Исак… — начал он.
Исак сделал шаг назад, отшатнувшись от него. — Нет! — прошипел он, прижимая руку к лицу и касаясь мокрых дорожек, словно не мог поверить, что плачет.
— Исак…
— Блядь, не подходи ко мне! — закричал он.
Эвен видел, что Исак пытался осознать произошедшее, понять причину своих слёз, понять, почему Эвен не корчится от боли, почему он не обжёгся. Вероятно, он потрясён собственной реакцией на объятья, тем, как полностью капитулировал в руках Эвена.
— Боже мой! — восклицает Исак, скорее про себя, заставляя что-то в груди Эвена задрожать.
— Исак, прости…
Остальное он помнит смутно. Эвен потянулся к Исаку правой рукой, чтобы накрыть ею его левую щёку, не особо задумываясь о том, что делает. Он не надел перчатки, потому что не подумал, что они ему понадобятся. Исак не причинит ему боли. Исак не может причинить ему боль. Они уже это выяснили, по крайней мере Эвен. Правда, ему ещё нужно поделиться своими выводами с Исаком. И он так и сделает, сразу после этого. Сразу после того, как погладит его по лицу. Эвену интересно, гладил ли кто-то когда-нибудь Исака по лицу. Эвену интересно…
Исак обжигает его.
Ну то есть на самом деле он не обжигает его. Если уж на то пошло, Эвен сам обжёгся об Исака. Ведь это он решил до него дотронуться. Исак не прижимал щёку к ладони Эвена. Это была не его вина.
Эвен вскрикнул, мгновенно отняв руку и подпрыгнув на месте. Глаза Исака широко раскрылись. Он выглядел одновременно грустным и рассерженным.
Видимо, он может обжечь меня.
— Блядь! Да что с тобой не так?! — закричал Исак, перестав дрожать и казаться слабым и потрясённым, словно произошедшее вернуло его к реальности. Он отступил назад и начал искать что-то в рюкзаке, пока Эвен тряс рукой и стонал.
Исак вынул бутылку с водой и мгновенно вылил её содержимое Эвену на руку, не касаясь его. И Эвену ничего не оставалось делать, как стоять на месте. Ему было больно, но ещё больнее было от осознания, что он ошибся.
Исак обжёг его. У него нет иммунитета к его прикосновениям. Исак обжёг его.
— Блядь, ты такой дебил! Ты что, пытаешься разрушить мою жизнь? Ты хочешь, чтобы меня заперли где-нибудь?! — Исак продолжал кричать, вынув из рюкзака ещё одну бутылку и смочив водой маленькое полотенце, которое, кажется, также было у него с собой.
На мгновение Эвен задумался, носил ли Исак эти вещи с собой весь вечер, взял ли он их на вечеринку, ожидая, что кого-нибудь обожжёт.
— Я не… я… я не подумал.
— Да что ты! — прошипел Исак, потом начал осторожно прикладывать полотенце к ладони Эвена. Прикосновение было слишком мягким, слишком неуместным по сравнению с тоном Исака, с ядом, сочившимся из каждого его слова.
У Эвена начала кружиться голова, поэтому он решил сконцентрироваться на чём-то, чтобы не утонуть в ненависти к самому себе.
— Ты всегда носишь это с собой? — спросил он, имея в виду бутылки с водой и полотенце в его рюкзаке.
— Да, на случай, если такой идиот, как ты, попытается дотронуться до меня, — резко ответил Исак. Он был слишком грубым, учитывая количество боли, испытываемой Эвеном.
— Я не хотел, чтобы это произошло, — пробормотал он.
— А на что конкретно ты надеялся? Что я магическим образом вылечусь, потому что ты из вежливости решил прикоснуться к моей щеке? Что ещё мне нужно сделать, чтобы ты держался на расстоянии? Я и так уже ношу двадцать слоёв одежды. Мне что теперь, маску на лицо надевать? — пробормотал Исак, не отрывая глаз от руки Эвена.
Он сосредоточенно нахмурил брови, а его слова продолжали жалить ядом. Но осторожность его действий выдавала Исака. И когда Эвен заметил, что у него из глаз по-прежнему текут слёзы, нежность, которую он испытывал к Исаку, снова наполнила его душу.
— Стой спокойно, — прошипел Исак, почувствовав, что Эвен немного пошевелился, слегка покачнувшись.
— Ты всё ещё плачешь, — тупо сообщил ему Эвен, инстинктивно подняв руку и заставив Исака вздрогнуть и отступить назад.
— Какого чёрта? Ты что, снова пытаешься до меня дотронуться? — взорвался Исак. — У тебя склонности к суициду или что? Тебе нравится причинять себе боль?