Макс Сагал. Контакт (СИ)

— Тогда чего сидишь тут? Иди доложи капитану. Приведи его к аномалии, глядишь, и награду заслужишь.
Паша глянул на Макса. Не найдя поддержки, полным глотком осушил стакан, налил себе еще и снова выпил.
— Улетишь же.
— Улечу, и что? Будто тебе дело есть, — огрызнулся Паша в ответ на Танькины слова.
— Дурак ты.
— Самый что ни на есть — дурак, — покивал он. — Столько хвостом за тобой бегал. Всегда помогал, выручал. И даже спасибо не заслужил. А он, как появился, так ты поплыла сразу.
— Что ты сказал?! Быстро извинись, или я с тобой больше никогда не заговорю.
Паша, ухмыльнувшись, поднял кружку высоко над головой, уронил в себя — точно утопиться в водке хотел.
Он не просто дурак, а дурак влюбленный.
Что Паша нашел в Таньке — Макс не понимал. Своенравная, холодная, да и внешне, что уж говорить, — совсем невзрачная. Паша мог бы найти любую другую девушку, но выбрал Таньку. И выбор этот ему как груз — тяжелый и двинуться не дает, но привык он уже, не сможет без груза волочиться по жизни.
Паша схватил бутылку и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
— Он расскажет.
— Пускай.
Через пятнадцать минут Паша вернулся. Шатаясь как неваляшка, парень сел на край кровати и уставился недобрым взглядом на Макса.
Танька старалась на него не смотреть.
— А ведь это я создал фан-сайт Сагала, — Паша рассмеялся, дивясь собственному признанию. — Но вы это уже и так поняли. Вы же такой проницательный.
Макс кивнул.
— Я месяцами сидел в сети, искал крупицы информации о вас. Гадал, что за человек скрывается под этим именем. Как живет, где работает, кого любит. Я был будто одержим. В какой-то миг я даже решил, что вы сверхчеловек, — Паша напомнил Максу отца в тот вечер, когда тот рассказывал сыну о нобелевской премии. — Я готов был идти за вами куда угодно, хоть в преисподнюю. У меня даже мысли не возникало, что вы можете в чем-то ошибаться, — Паша сделал многозначительную паузу. — Все это время вы дурили меня, дурили всех. Комаров ведь говорил правду. А вы уничтожили его, и я помог в этом, распространяя вашу ложь.
— Ты сам выбрал этот путь. Я тебя не заставлял.
— Еще как заставили! Вы несете ответственность за всех, кто посмотрел ваши ролики.
— Тогда я не знал всех обстоятельств.
— А как же остальные ваши жертвы? Может, и там не хватало данных? Может это вы обманывали людей, а не они? Это вы искусный иллюзионист.
— Паш, не надо так, — попросила Танька.
— Я хочу все сказать, — Паша осушил еще рюмку. Подавился — чуть не вырвало. — Я слишком долго пел под чужую дудку. Сначала бабкину, потом его. Надоело. Осточертело. Теперь я понял, что все надо проверять самому, думать своей головой.
— Именно это я и пытался до тебя донести.
— Вот ответьте мне, как вы к этому пришли? Почему решили, что можете судить людей? Если бы Комарова услышали тогда, человечество смогло бы подготовиться. Вы осознаете, что из-за вас в том числе теперь умрут миллионы?
— Ты сгущаешь краски, Паша. Еще ничего не ясно.
— Он прав, — согласился Макс. — Всё из-за меня.
— Ты ошибся, все люди ошибаются. Нет идеальных.
— Я убил собственного отца!
Танька обомлела. Паша хмыкнул, удостоверяясь в собственных подозрениях.
Макс помолчал, потом заговорил:
— Мой отец — Михаил Сегалетов, знаменитый на весь мир ученый, нобелевский лауреат, светила науки, как его называли тогда. Всю жизнь я боготворил его, мечтал когда-нибудь стать достойным его имени. Его слово было для меня законом, — Макс прервался, чувствуя, что подошел к запертой многие годы двери. Протянул руку, отпер. — Однажды я узнал, что главное открытие отца, работа всей его жизни, сделано другим человеком. Мой отец просто присвоил его себе. Михаил Сегалетов, гениальный ученый, оказался всего-навсего гнусным вором, построившим весь свой авторитет на лжи, — он посмотрел на вытаращившихся на него парня и девушку. — Все это время я верил в пустышку. Мой мир рухнул. Я был ужасно зол на него за этот обман. Я его возненавидел. — Макс выпил, глубоко вздохнул. — Вскоре я написал письмо от имени Арона Квартовича, автора работы, и подделал его так, будто оно затерялось на тридцать лет. В академии наук получили его и начали проверку, нашли свидетелей и старые черновики. Отца обличать не стали, слишком стыдно было выносить сор из избы. Отправили его на пенсию, лишив всех должностей. Коллеги и друзья отвернулись. Вскоре у него случился инсульт. Он выжил, но до конца жизни больше не мог говорить. До последних дней я видел в его взгляде, что он понимал — это сделал я.
— А вы страшный человек, — протянул Паша.
— Отец хранил оригинальную работу, хотя мог давно ее уничтожить. Думаю, он хотел признаться, но боялся потерять нажитое. Почет и лизоблюдство ценились им гораздо больше науки. Всю жизнь он ненавидел себя за то, что не смог создать ничего по-настоящему ценного. Он хотел сделать из меня ученого, которым не смог стать сам. Я должен был исправить его ошибки. А я этого не хотел, — Макс выпил не чокаясь. — Тем письмом я поставил его на место, которое он заслужил. Так я думал тогда. Я был очень возбужден, ведь я сделал это сам, это было моим решением. Не его. Моим! Впервые в жизни я почувствовал себя полноценной личностью. И тогда я понял, что хочу снова испытать эти ощущения. Я стал искать новых жертв, и поиск привел меня к мракобесам. Ломая их жизни, я раз за разом испытывал тот же кайф.
— Значит, это для вас просто игра, — с ужасом заключил Паша.
— Я строил безупречные планы, но всегда оставлял в них брешь. Не знаю, зачем я это делал. Меня ловили, избивали, удивительно, что вообще не убили.
— Ты наказывал себя за то, что сделал с отцом, — сказала Танька.
— Мой авторитет борца с мракобесием такой же ложный, как и авторитет гадалок, обманувших твою бабушку. Сам того не желая, я стал тем, кого презирал. Выкладывание видео в сеть никогда не было самоцелью, это лишь необходимый этап разоблачения. Поначалу я старался не замечать обрушившейся славы, но потом мне стали приходить тысячи писем — в них люди просили о помощи, называли меня героем, приглашали к себе в гости, желали одарить богатствами, отблагодарить. Однажды мне написала девушка. У нее был трехлетний сын. Раковый. По совету бабки, она отказалась от химиотерапии и отвела его к целителю, который клялся, что вылечит его силой «божественного слова». Когда она одумалась, стало уже поздно. Мальчик умер. А потом она подкараулила того целителя и всадила нож ему в бедро, пробила артерию. Кровотечение своими чарами он, как видится, остановить не смог. Не знаю, почему я продолжал читать то письмо. Наверное из-за тех подробностей, которые она описывала. В конце она просила меня не останавливаться, помогать таким, как она, потому что я — их единственная надежда. Вот тогда я с ужасом понял, в какую ловушку себя загнал. Люди ждали от меня помощи, а я себе-то помочь не мог. Это было моим развлечением, способом сбежать от депрессии, которая охватывала меня, когда я оставался один в огромной квартире.
Сказанное произвело на Пашу сильное впечатление. Он молча откинулся к стене, сполз по ней на подушку и моментально уснул. Танька накрыла его одеялом.
— Что стало с той девушкой? — спросила она после долгого молчания.
— Ее посадили на семь лет. Она присылала мне письма раз в неделю. Больше я ни одно из них не открыл.
— Почему ты не ответил ей?
— А что я мог сказать? Что я не борец за права ущемленных, а просто танцор на костях? Что я хочу, чтобы мракобесов было больше, потому что тогда моя игра будет продолжаться? Что мне не жалко ее и подобных ей, потому что это только их вина?
Танька села рядом ним. Хмель вычистил холод из ее глаз. Она подняла его руку, положила себе на плечо, прижалась к его груди.
Они еще выпили. Захмелела Танька быстро. А вот Макса все не брало.
— Как и ты, я раньше думала, что люди достойны уничтожения. Мы столько совершили ошибок, столько пролили невинной крови. Когда пыталась это осознать, чувствовала опустошение. Я поняла, что должна поверить в то, что мы можем стать лучше. Я приехала сюда, чтобы найти доказательства своей теории. Но теперь… — она всхлипнула. — Неужели у нас нет будущего?