В свете луны
Но в ответ на галантность она все же сделала книксен, кивнула и улыбнулась, после чего села в дамское кресло, единственное, на которое могла сесть в такой широкой юбке. Аннабель мысленно поблагодарила Джулза за предусмотрительность – ведь это он принес кресло из гостиной в библиотеку Пейтона, настоящее мужское царство.
– Бокал хереса?
Девушка посмотрела на Пейтона и задумалась. По мнению Карлайла, бурбон и другие напитки такого рода действовали успокаивающе. А именно в этом Аннабель сейчас и нуждалась.
– Да, пожалуй, немного хереса.
Джулз наполнил бокал и подал Аннабель. Девушка сделала глоток, внимательно наблюдая за Пейтоном.
Как обычно, его одежда выглядела безупречно, однако ванна не стерла с его лица следов усталости. Внезапно Аннабель осознала, что он уже далеко не молод, это особенно было видно сейчас, после событий последних трех недель. И девушка мысленно добавила его к списку мужчин, о которых необходимо заботиться и молиться.
Джулз снова наполнил бокал Пейтона бренди и вышел из кабинета. Аннабель бросила взгляд на Гордона, который вернулся на свое место и вытянул перед собой ноги. Казалось, все его внимание было сосредоточено на янтарной жидкости, налитой в бокал, который он держал в ладонях.
Пейтон облокотился бедром о стол и откашлялся.
– Энни, то, что я хочу обсудить с тобой, может показаться тебе бестактным, но у меня и в мыслях не было оскорблять тебя.
Аннабель резко подняла голову. В серых глазах Пейтона, обычно таких же непроницаемых, как и у Ройса, проглядывало беспокойство. Девушка подумала, что оно вызвано выходом из Союза, но когда Пейтон заговорил, ощутила страх. Сбитая с толку его словами, она лишь кивнула в ответ.
– В отличие от большинства девушек твоего возраста, – начал он, – ты обучалась наравне с братьями. Разбираешься в истории и политике, а женские добродетели отошли на второй план. Я не раз говорил твоему отцу, что он неправильно воспитывал тебя… – на лице Пейтона мелькнула улыбка, – или вообще не воспитывал… – Аннабель улыбнулась в ответ. – Но должен признать, что сейчас я ценю качества, которыми ты обладаешь. Они пригодятся тебе, когда наступят тяжелые времена.
Аннабель подумала, что мама наверняка перевернулась бы в гробу, услышав такое.
– А теперь не совсем деликатная часть разговора. – Пейтон глотнул бренди и поставил бокал на стол. – Вы с Ройсом подписали брачный контракт, согласно которому «Излучина» перейдет в твою собственность после моей смерти. Но я не собираюсь умирать в ближайшее время и, предвидя возникновение некоторых проблем, решил предпринять кое-какие меры, чтобы предотвратить их.
Аннабель повернулась к Гордону и почувствовала облегчение, когда он подмигнул, встретив ее взгляд. По крайней мере он знал, о чем идет речь, и при этом не был расстроен.
– Ты знаешь, что в Ричмонд я поехал как представитель Союза. Дэвис совершил большую глупость, допустив обстрел Саммера. Открыв огонь первым, он подтолкнул Линкольна к ответным действиям, которые могут последовать в любой момент. Но что произошло, то произошло, и нам придется с этим смириться. Для тех из нас, кто предпочел остаться в Союзе, все изменилось, когда Линкольн призвал Виргинию собирать войска для вторжения. Это не мятеж, это выход из состава Союза, то есть законное право каждого штата. Не мы инициаторы объединения, но мы не станем вооружать наших мужчин и собирать армию для того, чтобы напасть на соседние штаты только потому, что правда на их стороне. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Аннабель снова кивнула и сделала глоток хереса.
– Но это глобальная проблема, и она может быть решена только на поле боя. Однако меня больше волнует, что будет с «Излучиной» сейчас и потом, когда война покажет, кто был прав.
Аннабель обдумала слова Пейтона и ощутила тот же холодок, что и во время разговора с Пэтси. Так много проблем, так много разногласий… И вообще знал ли кто-нибудь, ради чего началась эта война? И имело ли это все какое-нибудь значение? Но она понимала опасения Пейтона.
– Слава, если мы победим, – тихо произнесла Аннабель. – И обвинение в государственной измене, если потерпим поражение.
– Я не увижу «Излучину» конфискованной наступающей армией, потому что проголосовал, как подсказывала мне совесть.
– Каким образом вы собираетесь этого избежать? – спросила Аннабель.
Пейтон встал, обогнул стол, открыл ящик и достал оттуда листок бумаги.
– Зарегистрировав этот документ, подписанный судьей Пизонтоном в тот день, когда ты вышла замуж за моего сына. Он датирован 1 апреля 1861 года. Это случилось задолго до Саммера, задолго до того, как я голосовал за выход из Союза. Если ты дашь мне свое согласие, заведомо зная, что твое новое имя станет известно каждому, кто заглянет в регистрационный журнал суда, я запишу этот документ на право собственности и тем самым сохраню «Излучину» для твоих будущих детей. – Он замолчал и остановил на Аннабель жесткий взгляд, такой же, как и у его старшего сына. – Ты разрешишь мне это сделать, Энни-детка?
Ошеломленная Аннабель почувствовала, что ей трудно дышать.
– А Ройс? – выдавила она. – Вы сказали об этом Ройсу?
Пейтон посмотрел на нее грустно и в то же время удивленно.
– Мы разговаривали в Ричмонде. Он счел решение весьма удовлетворительным.
– И при этом смеялся, как идиот, – вставил Гордон.
– А он упоминал рабов? Он не хочет их освободить? – спросила Аннабель, вспомнив свой разговор с Пэтси.
– Я хочу оставить за собой право владеть рабами и не собираюсь освобождать их накануне войны, – резко произнес Пейтон.
Аннабель напомнила себе, кем она является и как много дал этот человек ей и Бо. Но сейчас она вела себя как настоящая трусиха. Она была благодарна Пейтону за то, что он взвалил этот груз на свои плечи, освободив ее тем самым от моральной ответственности.
Пейтон положил документ на стол и, подойдя к окну, устремил взгляд в сгущающуюся темноту. Он долго стоял, не произнося ни слова, потом наконец заговорил:
– Что будет со стариками и детьми, если их сейчас освободить? Что будет с теми, кто работал в поле? Ведь они не обладают никакими другими навыками, у них нет ни земли, ни образования. – В голосе Пейтона слышалась печаль. – Северу они нужны не больше, чем иммигранты из Ирландии.
Аннабель думала, что знает Пейтона Кинкейда, но она ошиблась. Девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
– Дядя Пейтон…
Пейтон обернулся.
– Дай мне закончить, – сказал он, протестующе махнув рукой. – Кто бы ни победил в этой войне, жизнь, как мы ее понимаем, закончилась. Если хочешь дать этим людям свободу, нужно брать на себя определенные обязательства, Энни. Ты рискуешь своей репутацией и их жизнями, обучая их. Пообещай мне, что ни один слуга не будет лишен крыши над головой. Что ты будешь кормить стариков и больных, даже если придется самой голодать. Будешь защищать их от этого белого мусора – патрульных. Это бремя, которого ты пыталась избегать до сегодняшнего дня. И все же оно ложится на плечи каждого южанина. Мои, моих сыновей, всех нас. Я дам им свободу, но только тогда, когда они будут к этому готовы.
– Я не знала, что вы к этому так относитесь, – произнесла Аннабель.
– За последние тридцать лет я мог сделать это в любой момент, но не сделал, – сказал Пейтон, взглянув на Гордона.
Аннабель тоже посмотрела на Гордона, но его обычно выразительное лицо было начисто лишено каких-либо эмоций.
Пейтон покачал головой, и уголок его рта слегка дрогнул.
– Не скрою, Кинкейды много грешили. В жилах каждого мулата, которого ты видишь в поместье, течет кровь Кинкейдов. Но в отличие от многих плантаторов мы не продаем плоть от плоти своей, и все же это не останавливало нас от увеличения численности своих рабов.
Кровь прилила к лицу Аннабель. Святые небеса, она, должно быть ослышалась. Ведь в благородном обществе даже при разговоре о пианино никогда не употреблялось слово «ножки», так как считалось, что оно слишком оскорбительно для женских ушей.