В свете луны
– Я шокировал тебя, Энни? – с металлом в голосе спросил Пейтон.
– Да, – пробормотала девушка, не в силах оторвать взгляд от своих рук, затянутых в перчатки.
– Если тебе интересно, Ройсу удалось избежать этого греха.
Аннабель закрыла глаза. Даже ее загрубевшие от работы в саду руки, прикрытые перчатками, показались ей непристойными. Идеальная жизнь в «Излучине» оказалась всего лишь иллюзией, за которой скрывалось множество проблем. Кто-то встал у нее за спиной, и на плечо ей легла чья-то тяжелая рука.
– Мне жаль, дочка, – мягко сказал Пейтон. – Слишком долго настоящая леди не удостаивала нашу семью своим присутствием. Но ты должна понять правду, если хочешь быть сильной. Самое ужасное, что я сделал в своей жизни, это продал одного из рабов «Излучины», и я уверен, что ни Бог, ни Ройс никогда не простят меня. – Он нежно похлопал девушку по плечу. – Я говорю тебе ужасные вещи, но ты должна их знать.
Аннабель накрыла руку Пейтона ладонью и посмотрела на Гордона, чье лицо стало вдруг белым как мел.
– Кого ты продал, отец?
Аннабель почувствовала, как напряглись мышцы Пейтона.
– Сейчас это не имеет значения.
– Имеет.
– Гордон…
– Это имеет значение, отец. Ты продал отца Клема, потому что мать заставила тебя! – Он вскочил на ноги. – Или это еще одна отвратительная сплетня, которую рассказывают рабы? Что якобы несчастный просто оказался не в том месте и не в то время. Именно тогда меня зачали, отец, или ты не знаешь?
Аннабель шумно выдохнула в тишине, которая и послужила Гордону ответом. Она сжала руку Пейтона и услышала, как он вздохнул.
– Я любил твою мать, – сказал Пейтон с болью в голосе.
– До чего же ты глуп, отец! – Гордон со стуком поставил свой бокал на стол.
Аннабель направилась было к нему, но Гордон повернулся и вышел из кабинета. Аннабель подумала о портрете, висящем в гостиной. Только что Гордон получил ответ на мучившую его тайну. Портрет висел в гостиной, потому что седовласый хозяин этого дома не переставал любить свою жену, несмотря на все грехи, которые Селеста совершила. Впервые за все время Аннабель поняла, что любовь может сделать жизнь счастливой, но может принести и много горя.
Пейтон вновь рассеянно похлопал девушку по плечу, а потом вернулся к окну и стоял там, сцепив руки за спиной. Аннабель посидела еще несколько минут, потом подошла к нему.
– И все же я кое-чего не понимаю, – тихо сказала она.
Пейтон опустил голову и посмотрел на девушку, подняв бровь.
Аннабель продолжала:
– Вы так сильно любите «Излучину». Почему же согласились отдать ее мне, особенно… ну, ведь условия Ройса – это не что иное, как взятка, чтобы я развелась с ним, и все же вы согласились, зная, что ваша семья потеряет поместье, если я приму эту взятку.
На губах Пейтона появилась странная улыбка.
– Энни-детка, люди нашего круга никогда не разводятся.
Аннабель подумала о его жене, которая живет неизвестно где, и ощутила любовь и жалость к этому уже немолодому мужчине.
– Теперь я тоже Кинкейд, как вы однажды сказали. Только мне не хватает смелости. – Пейтон как-то сразу сник, а Аннабель добавила: – Защитите «Излучину», узаконив ваши бумаги, когда вам будет угодно.
Пейтон кивнул.
– Но ты ведь не захочешь, чтобы ваш брак стал достоянием гласности?
– Я лишь прошу вас дать нам с Ройсом шанс найти в этом браке что-то помимо обязательств.
– Мы не хотели причинить тебе вреда. Я и твой отец. Надеюсь, ты понимаешь это, Энни.
– Я-то понимаю, а вот ваш сын не понимает. – Аннабель захотелось встать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но она не сделала этого. Несмотря на то что он прикрывался своей гордостью как доспехами, сегодня он был слишком раним, чтобы Аннабель могла показать ему свою привязанность.
– Хотите, я прикажу принести вам ужин в кабинет? – спросила девушка.
Он кивнул. Аннабель уже была возле двери, когда услышала за спиной голос Пейтона.
– Спасибо, Энни-детка, – сказал он не оборачиваясь.
– Не стоит… отец.
Она подождала, пока его плечи распрямились, и тихонько закрыла за собой дверь.
* * *Пейтон прислушался к удаляющимся шагам своей невестки. За окном царила тишина, нарушаемая лишь кваканьем лягушек, комариным писком, приглушенным плес ком волн о берег и вздохами ветра.
Совсем как в ту ночь, когда он впервые заглянул в глаза женщины, ставшей его второй женой. Тогда он устроил барбекю на лужайке перед домом, а эта женщина появилась под руку с мужчиной, конгрессменом из Луизианы. Но как только их взгляды встретились поверх тушки жарящегося на вертеле поросенка, он понял, что она должна принадлежать ему. Позднее он подумал, что это был всего лишь сиюминутный каприз, но красота незнакомки буквально поразила его – безупречная кожа цвета слоновой кости, блестящие черные волосы, губы, нежные как лепестки роз, и ее глаза… У Гордона были такие же темно-синие глаза. Дело было вовсе не в том, что Пейтон не мог забыть эту женщину. Он просто не мог позволить себе малодушия. Она подарила ему Гордона, зачатого от одного из ее многочисленных любовников, но отцом ему стал он, Пейтон. Он полюбил этого мальчика в тот самый момент, когда увидел его еще младенцем, завернутым в бледно-голубое одеяльце. Эта любовь заставила его солгать сегодня Гордону, и он был шокирован тем, что мальчик давно все знал.
Пейтон мог запугать Ройса разоблачением тайны, связанной с рождением Гордона, чтобы вынудить его заключить брак, на который он никогда не согласился бы по доброй воле. Но самого Гордона он ни за что не подверг бы прилюдному унижению. Ройс…
Пейтон вздохнул. Он связывал со своим старшим сыном много надежд, но ни одна из них не сбылась. Он очень хотел, чтобы Аннабель смогла достучаться до сердца Ройса. Бог свидетель, самому Пейтону это не удалось из-за показной гордости и холодности Ройса, которые сопровождали его взросление. Он не заслуживал прощения Ройса и не собирался просить о такой милости, но готов был пожертвовать всем, что имел, чтобы спасти сына от горького одиночества, которое испытал сам.
Аннабель… Шанс Ройса обрести счастье… если только война не убьет его.
Пейтон не сказал ничего, когда вошел Джулз. Он услышал знакомое шарканье слуги и звон стекла о серебряный поднос, когда тот собирал бокалы.
Джулз, его смуглый сводный брат, был подарен Пейтону общим отцом в его пятнадцатый день рождения.
Ему единственному Пейтон подписал вольную, но Джулз отказался.
Это была первая годовщина смерти Ребекки. Целый год Пейтон прятался от несчастья, своего крохи сына и обязанностей в «Излучине». Занятия политикой пришлись как нельзя кстати. Он не хотел быть губернатором, просто ему нужно было заполнить ноющую пустоту в душе. Пейтон был в шоке, узнав, насколько одиноким может быть человек.
Ему хотелось чувствовать себя в ладу с самим собой, а может, он искал чего-то большего – связи со своим непризнанным братом, которая смогла бы хоть немного растопить лед в его душе. Тогда он позвал Джулза в этот самый кабинет.
Ройс в тот момент только учился ходить. Малыш ковылял на своих маленьких пухлых ножках по ковру к Джулзу, протягивая к нему ручки.
Джулз посмотрел на вольную грамоту, потом на ребенка – а Ройс был очень красивым – и произнес:
– Вы не приехали вчера на первый день рождения мальчика.
Пейтон медленно опустил бумаги на стол.
– Я знаю. – Он проглотил постоянно возникающий в горле ком. Когда он полюбил Ребекку? Слишком поздно – вот все, что он знал. – Я не смог уехать вовремя.
Джулз фыркнул, и это была вполне естественная реакция на откровенную ложь. Чернокожий камердинер, который не служил камердинером уже в течение нескольких месяцев, наклонился и взял малыша на руки, не обращая внимания на грязный подгузник, распространяющий по комнате резкий запах.
Джулз понес мальчика к двери. Он уже взялся было за ручку, но потом обернулся:
– Приведите в дом жену, которая стала бы подходящей матерью мальчику, и я возьму эти бумаги. А до тех пор не уйду.