Приказ №1

— Ну что ж, Роман, как бы там ни было, а наша власть укрепилась. Бери Шяштокаса, заедем в штаб и — ко мне домой. Я думаю, мы заслужили хороший обед...
  
В ГОРОДЕ ДЕЙСТВУЕТ БАНДА
 
Во второй половине марта весна по-настоящему взялась за дело. Все выше поднималось солнце; маленькие проталины раздались, наполнились водой, и возле них весело чирикали воробьи; набухали на деревьях почки; прохожие старались держаться подальше от домов, чтобы не угодить под капель. Однако зима еще не сдалась и по ночам снова занимала отданные днем позиции.
Что-то похожее происходило и в жизни города: не прекращалась борьба между Советом рабочих и солдатских депутатов, в котором главную роль играли большевики, и буржуазной властью в лице губернского комиссариата Временного правительства, где окопались кадеты, меньшевики и буржуазные националисты.
В этой борьбе подчиненная Совету милиция представляла собой важную революционную силу. Было ясно, что приверженцы старого строя не сложили оружия, а лишь притаились в ожидании удобного момента, чтобы вернуть выгодные им порядки. Михайлов, Мясников, Любимов всячески заботились о чистоте рядов милиции. Принимались только тщательно проверенные люди: рабочие-большевики, революционно настроенные солдаты, учащаяся молодежь. Вчерашним полицейским и жандармам, за которых усердно хлопотал губернский комиссариат Временного правительства, в Минскую рабочую милицию доступа не было. Милиционеры разделялись на кадровых и резервных. Кадровые несли постоянную службу и получали зарплату; резервные вызывались в помощь кадровым в необходимых случаях и получали только суточные. К середине марта в Минске было создано пять городских отделений; на всех крупных предприятиях и на железнодорожном узле появились милицейские участки.
Разумеется, первейшая задача милиции состояла в том, чтобы защитить интересы трудового народа от его классовых врагов. Но это было не все...
Чтобы вызвать недовольство населения, облегчить разгром революционных сил, реакция организовывала погромы и грабежи. Выпущенные из тюрьмы уголовники терроризировали горожан. Особенно дерзко действовала банда некоего Данилы.
Михайлов просматривал в своем кабинете поступившие за день бумаги, когда появился Гарбуз.
— Опять этот Данила.
— Что такое?
— Утром ворвались в дом богатой семьи. Левиных. Убили хозяина, взяли золото, ценные вещи и скрылись.
— Сколько их было?
— Шестеро.
— А почему считаешь, что это банда Данилы?
— Он сам с ними был. А когда уходил, напомнил, как обычно, что, мол, хозяин в городе он — Данила.
Михайлов откинулся на спинку стула, устало сказал:
— Во всяком случае, чувствует он себя действительно, как хозяин. За неполные две недели девятое ограбление. Знаешь, если нам в самое ближайшее время не обезвредить банду, то спекулянты-эсеры и их союзнички меньшевики сумеют многих людей настроить против нас. Так что поймать Данилу и его дружков — вопрос, я бы сказал, политический. Приглашай ко мне наших хлопцев, будем решать, что делать.
Гарбуз вышел, а Михайлов встал и, привычно расхаживая из угла в угол, задумался. «Да... выходит, что сложно защищать новую власть! Казалось, народ, униженный и замордованный самодержавием, получив свободу, будет делать все, чтобы укрепить завоевания революции. В общем-то так оно и есть. Но нашлись и такие, кто хочет за счет очистительных перемен обогатиться. Это, конечно, не народ, а так — накипь, пена...» Вспомнился вчерашний разговор с Алимовым. Тот, закончив разбираться с доставленным в штаб спекулянтом, горячо докладывал Михайлову: «Не хватало нам еще спекулянтами да ворами всякими заниматься. Нам же надо революцию делать».
«Нет, Роман, — думал Михайлов, — надо, отстаивая дело революции, одновременно вести беспощадную борьбу и с ворами, и со спекулянтами. Плоха та власть, которая позволяет всякой нечисти обкрадывать, грабить и убивать людей».
Кто-то громко постучался в кабинет. Михайлов как раз проходил мимо двери, толкнул ее рукой:
— Входите.
На пороге стоял незнакомый солдат. Красная повязка на рукаве — милиционер.
— Входите, товарищ! — повторил Михайлов.
— Благодарствуем. — Солдат снял шапку, оглядел кабинет и спросил: — Ты, значит, и будешь начальником милиции?
Солдату было лет двадцать пять. Лицо покрыто веснушками, огненно-рыжие волосы смешно топорщатся на голове.
— Да, я начальник милиции. Присаживайтесь, слушаю вас.
Солдат, несколько смущенный чистотой и порядком в кабинете, заговорил:
— Хочу испросить разрешения на женитьбу.
Михайлов улыбнулся:
— А почему у меня надо спрашивать? Не лучше ли у родителей невесты спросить?
— Она не местная, а мне комиссар третьей части сказал, что милиционеры на особом положении и надо предупреждать, на ком жениться хочешь, чтобы жена классовым врагом не оказалась.
— А вы давно в милиции?
— С пятого марта. Как прикомандировали меня сюда, так и служу.
— Ну и как, не в тягость служба?
— А чего ж она в тягость будет? Коль революцию сделали, надо ее и защищать, да и люд простой от жуликов да ворюг разных ограждать.
— Правильно мыслите, товарищ. Как ваша фамилия?
— Прохоров. Андрей Святославович.
— А кто же невеста?
— Рабочая завода «Энергия».
— Значит, пролетарка.
Михайлов подошел к столу, по телефону связался с третьей частью. Поинтересовавшись у комиссара ходом дел, спросил, знает ли тот солдата-милиционера Прохорова. Выслушав ответ, сказал:
— Какие тут могут быть вопросы? Создается рабоче-крестьянская семья. Да-да, нужно благословить. — Положил трубку на аппарат, повернулся к Прохорову. — Слышали? Идите в свою часть, вам выдадут справку. Женитесь и живите счастливо.
— Благодарствуем.
Солдат не видел, как Михайлов, улыбаясь, смотрел ему вслед: «Вот и первая милицейская семья в Минске появится, — думал Михаил Александрович. — Новая жизнь вступает в свои права!»
Тем временем в кабинет начали входить вызванные Гарбузом люди. Михайлов выждал, пока все рассядутся вокруг стола, и заговорил:
— Перед нами задача — обезвредить банду Данилы. Чувствуется, что она состоит из отпетых головорезов. Понимаю, опыта борьбы с этой публикой ни у кого из нас нет. Но вот о чем я подумал: если мы могли жить и сражаться в подполье, то неужто сейчас не справимся с такими вот данилами? Немного смекалки — и никуда банда от нас не денется. Предлагаю следующее: Шяштокас и Алимов будут искать бандитов по притонам и другим злачным местам. Данила дал знать о себе после того, как распоряжением Самойленко из тюрьмы выпустили уголовников. Так что ты, Альгис, — Михайлов положил руку на плечо Шяштокасу, — можешь встретиться со знакомыми. Думаю, вам обоим надо сыграть роль получивших свободу уголовников.
Шяштокас с сомнением покачал головой:
— Боюсь, что Роману будет трудно. Он, насколько я знаю, даже в тюрьме никогда не сидел. Я — другое дело, насмотрелся. А Роман сойдет за моего дружка.
Михайлов кивнул и продолжал, обращаясь уже к Дмитриеву и Крылову:
— Вам, товарищи, надо взять на себя железнодорожные станции и базар. Где-где, а там бандиты могут появиться.
Теперь на очереди был Щербин. Ему поручалось изучить дела, связанные с вылазками банды, еще раз опросить, если понадобится, пострадавших и постараться установить приметы бандитов.
Не забыл Михайлов и о своем заместителе:
— Ты, Иосиф, займешься личными делами бывших полицейских. Не все же они были живодерами и убежденными слугами самодержавия. Некоторые могут оказаться нам полезными. Например, помочь разобраться в старых полицейских бумагах. Должен же быть на учете в полиции хоть кто-нибудь из бандитов. Обязательно побеседуй с бывшими тюремными надзирателями: они могут знать в лицо некоторых уголовников.
Гарбузу оставалось только удивляться: когда Михаил Александрович успел разработать такой широкий и обстоятельный план действий? Разве мало у него неотложных организационных забот? Скажем, создание при штабе милиции судебных камер для безотлагательного рассмотрения всех дел. Да, это позволит быстро разбираться с задержанными, наказывать виновных и оправдывать невинных. Но ведь все на нем, на Михайлове, — от юридического обоснования идеи до проведения ее в жизнь.