Тень вождя
Стоит ли уделять столько внимания Троцкому и прочим врагам, которых давно уже нет в живых? Не лучше ли предать их имена забвению?
Нет, не лучше! Ничего нельзя забывать, ни хорошего, ни плохого. Забвение приводит к повторению забытых ошибок. И задача моя рассказать не о Троцком и др., а о том, какую огромную работу по очищению нашей партии и нашей страны от разной нечисти провел товарищ Сталин. Начал, возглавил массы, направил их в нужную сторону и разгромил всех врагов до последнего! То был титанический труд, великое дело, растянувшееся на много лет. И главным из врагов был Троцкий. Даже после высылки из СССР он продолжал свое черное дело, создавал новые заговоры, руководил заговорщиками из-за границы. Пример Троцкого доказал, что такая мера борьбы с врагами Советской власти, как высылка из СССР, не может считаться действенной. Пока враг живет, он продолжает вредить.
Я уже приводил в пример Французскую революцию, дело которой погибло в результате контрреволюционного термидорианского переворота. То же самое, только в несколько иной форме, могло бы произойти и у нас. Троцкий начал плести свои интриги уже в 1918 году и плел их до самой смерти. Другие враги при жизни Ленина сидели тихо, а после решили, что их час пробил и пора переходить к решительным действиям. Были среди врагов и такие, которые намеревались тихой сапой захватить большинство в руководстве и повернуть СССР в буржуазный лагерь. Под маской «социализма» может скрываться что угодно. Достаточно вспомнить «национал-социализм» Гитлера или посмотреть на то, что творит кровавая клика Тито-Ранковича [81]. Такие «социалисты» могли бы захватить власть и в СССР, но товарищ Сталин не допустил этого.
И еще о Троцком. Его изощренный цинизм ярче всего проявился в названии программного документа, который Троцкий готовил к XV съезду партии. Документ этот назывался «Проектом платформы большевиков-ленинцев» и имел подзаголовок «Кризис партии и пути его преодоления». Многократно разоблаченные ренегаты [82] – Троцкий, Зиновьев, Каменев со товарищи имели наглость называть себя «большевиками-ленинцами»! ЦК они называли «группой Сталина» и утверждали, что в партии наличествует кризис! На самом деле, как только партия избавилась от таких «большевиков», так кризис тотчас же бесследно исчез [83].
В качестве помощника товарища Сталина и заведующего бюро секретариата ЦК мне приходилось уделять много внимания оппозиционным выступлениям. В сталинском ЦК, унаследовавшем все традиции ленинского ЦК, существует одно железное непоколебимое правило: голос любого коммуниста должен быть услышан. Мнение рядового члена партии значит для товарища Сталина столько же, сколько и мнение секретаря ЦК, а подчас и больше. Говорю об этом без какого-либо преувеличения. Я не раз был свидетелем того, как товарищ Сталин отчитывал тех, кто пренебрегал мнением «низов». Сотрудникам секретариата ЦК подобное пренебрежение обычно стоило должности, а руководящим работникам – должности и партбилета. У секретаря ответственного сотрудника Наркомзема [84] Чаянова [85], впоследствии разоблаченного как враг народа), было две папки – одна для переписки с различными руководителями, а другая – для писем рядовых граждан, которые обращались в Наркомзем. На одном из совещаний, посвященном улучшению организации труда, Чаянов с гордостью рассказал об этих своих папках. Вот как хорошо я организовал работу – «важная» переписка с ответственными товарищами лежит отдельно от «неважной» и мне не приходится тратить время на чтение «неважных» писем, ими занимается мой секретарь. «Ваше счастье, что вы беспартийный, иначе бы я поставил вопрос об исключении вас из партии! К голосу народа обязан прислушиваться любой ответработник», – сказал присутствовавший на том совещании товарищ Сталин. В сталинском секретариате работа с письмами была поставлена иначе. Я и другие помощники просматривали всю несекретную переписку и распределяли письма по группам: жалобы, предложения и т. д. По каждой группе ежедневно готовился отчет. Товарищ Сталин просматривал отчеты и требовал те письма, которые хотел прочесть. Жалобам он неизменно уделял первоочередное внимание и не раз повторял: «Организация работы может считаться хорошей лишь тогда, когда все до единой жалобы будут рассматриваться на местах. Если гражданину из Рязани (города назывались разные) нужно искать справедливости в Москве, значит в Рязани дела обстоят плохо».
Я отвлекся немного, возвращаюсь к оппозиционным выступлениям, которые требовали неусыпного внимания. Любая критика партийной политики и действий руководящих работников тщательно изучалась в секретариате ЦК и получала должную оценку. По заведенному распорядку о всех критических письмах докладывалось Генеральному секретарю. В отличие от того же Троцкого, который всю, как он выражался, «рутину», перекладывал на своих секретарей и совершенно ею не интересовался, Сталин интересовался всем, в том числе (в первую очередь) критическими замечаниями, которые помогали досконально понять настроение масс и обстановку на местах.
Зиновьев, Каменев и прочие оппозиционеры. Попытка переворота в 1925 году. Крупская
Если в отношении Троцкого у товарища Сталина никогда не было сомнений в его подлой вражеской сущности, то Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова [86], Рудзутака [87], Постышева [88] и остальных врагов народа из числа руководителей, товарищ Сталин до поры, пока они не проявили своего истинного лица, считал верными большевиками-ленинцами и доверял им.
У каждого из врагов был свой путь, своя кривая дорожка, которая привела их к предательству. Своя червоточина имелась у каждого, большой недостаток, который в известный момент одержал верх над всеми достоинствами.
Зиновьева погубило его непомерное честолюбие. Он вступил партию в 1901 году, во время раскола [89] примкнул к большевикам, был близок к Ленину и считался его учеником. Хорошее начало славного революционного пути. Многие товарищи так начинали. Но если честными революционерами руководила жажда справедливого переустройства общества, то Зиновьевым руководили его амбиции. Он любил на досуге порассуждать о том, кем он был бы, если бы не пришел в революционное движение. «Был бы я молочником, как мой отец», – говорил Зиновьев с кислым выражением лица и нараспев по-еврейски тянул: «Вкусное молоко, свежее масло…». Зиновьев сильно преуменьшал, когда говорил, что его отец был простым молочником. Не молочником, а владельцем большого молочного хозяйства был его отец. Зачем нужно было скрывать это, обманывая товарищей и партию? Ленин не скрывал того, что его отец был статским генералом [90]. На мой взгляд (и не только на мой), революционеру – выходцу из буржуазных классов, нужно не скрывать свое происхождение, а гордиться тем, что, принадлежа по рождению к угнетателям, он встал на сторону угнетенных. И уж ни в коем случае нельзя обманывать партию. Даже в таких «мелочах», как происхождение.
В большевистском списке кандидатов в Учредительное собрание Зиновьев шел вторым после Ленина. Он любил вспоминать об этом обстоятельстве. Зиновьев считал себя на некоем особенном положении в партии – вторым после Ленина по значимости. Но этот «второй» вместе с Каменевым выдали Керенскому решение ЦК о вооруженном восстании. Ленин был уверен, что это они сделали не случайно. То было первое проявление истинной сущности Зиновьева и Каменева, но им удалось убедить партию в своей преданности делу революции. Да, было дело, выступали против вооруженного восстания, но теперь понимаем, как мы ошибались, и готовы искупить свою вину честным трудом. В то время каждый человек в партии был на счету. Партия поверила Зиновьеву и Каменеву, Ленин тоже поверил, но, как оказалось, не до конца. Впредь Владимир Ильич относился к ним с настороженностью, понимая, что от них можно ожидать всякого. Но на посту председателя Петросовета Зиновьев работал хорошо, а хорошая работа в то время (конец 1917-го – начало 1918-го) ценилась вдесятеро. Когда в партии разошлись мнения по поводу заключения мира с немцами, Зиновьев безоговорочно поддержал Ленина. После этого Владимир Ильич к нему потеплел.