Звук твоих шагов (СИ)

  *
В начале был Звук.
Именно так.
Из вязкой, похожей на болотную тину тишины сознание вдруг выхватывает звук. Звук негромкий, неровный, прерывистый, странный, поначалу не вызывающий у меня ровно никаких ассоциаций. Потом становится ясно: это шаги. Сначала — три в одну сторону, потом – три в другую, потом – один скользящий шаг ближе… Это значительно позже я стал с легкостью складывать слова в картинку, а в тот момент… Я даже не могу вспомнить простое слово «звук». Слова всплывают медленно, одно за другим, в такт движению шагов рядом. Потом я начинаю осознавать, что такое «слова». Потом я вспоминаю слова, какими когда-то называл себя: «Гарри… Гарри Поттер…»
И будто странное эхо моих мыслей рядом звучит:
— Кончайте придуриваться, Поттер! Вы уже совершенно определенно пришли в себя. Открывайте глаза.
И этот голос мне знаком. Только… Нет, безусловно, иногда информации становится слишком много! Но глаза я все-таки открываю.
— Профессор, это вы?
Он стоит рядом: привычно черный, мрачный, недовольный всем на свете. Точно такой, каким я его знал… до того… до того, как…
— А что, имеются сомнения? – и это — совершенно точно! — тот самый, похожий на карканье ворона голос, которым он когда-то пугал учеников на уроках Зельеварения.
— Нет… Но вы же… умерли?
Каюсь. В этот момент я пребываю не в самой лучшей форме. Иначе ни за что не посмел бы задать подобный вопрос Северусу Снейпу. Сейчас он достанет из складок мантии палочку и хладнокровно произнесет: «Авада Кедавра!»
Но «Авада» не прозвучало.
Снейп ухмыляется уголком рта, так, как умеет только он, и слегка наклоняет голову.
— Умер, Поттер. Так же, как и вы.
Это звучит жестоко. Хотя и абсолютно полностью вписывается в стиль наших с ним непростых отношений. Правда, раньше я не замечал за Снейпом склонности к настолько черному юмору. К любому юмору, по правде-то говоря. А еще… Мне казалось, мы оставили годы взаимной ненависти там, на залитом его кровью полу Визжащей хижины.
Веки опускаются сами собой. Мне не хочется участвовать в очередном злом и глупом фарсе. Слегка мутит.
— Поттер, не уплывайте, — голос профессора Снейпа не ощущается злым. Скорее – если бы я мог поверить в подобное – обеспокоенным. – Лучше выпейте вот это. Сразу полегчает.
Зелье, поднесенное к моему носу в толстостенной керамической кружке, пахнет просто божественно. Пришлось снова открыть глаза. Хотя и очень-то и не хочется. Кружку держит рука – рука профессора Снейпа. Из-под завернувшегося рукава черной мантии, накинутой, по-видимому, прямо на голое тело, видны знакомые очертания волдемортовской черной метки. Меня передергивает.
— Все в прошлом, Поттер, — слышу я голос Снейпа. – Потом можете сколько угодно поливать меня презрением. Повод, я чувствую, найдется. А сейчас – пейте, если не хотите умереть во второй раз.
Я и в первый-то раз не особенно рвался, а уж во второй…
Зелье не только пахнет, словно целый райский сад, но и на вкус лучше всего, что мне когда-нибудь доводилось есть или пить. Густое и теплое, оно скользит по пищеводу, точно сияющая вечность – и я не могу подобрать других слов, чтобы его описать. Это довольно странно. Обычно вкусовые качества зелий, которые варил Снейп, приближались к кошачьей моче. (Не то чтобы я когда-нибудь пробовал ее на вкус.) Но тут…
— Вы наконец-то сварили амброзию, профессор?
Мне кажется, что Снейп слегка вздрогнул. Разумеется, мне это только кажется.
— Не совсем.
И он протягивает мне вторую кружку.
Когда я понимаю, что больше не в состоянии выпить ни капли, кружка исчезает из поля моего зрения. Кстати, о зрении… Что-то с ним явно не так. У меня уходит несколько секунд, чтобы понять: очки больше не давят на переносицу, а между тем, Снейпа я вижу просто отлично, можно сказать, в деталях: потрепанную старую мантию, худые руки с обкусанными под корень ногтями (у меня и самого имелась подобная гнусная привычка, но вот, никогда не думал, что и непрошибаемый Снейп…), традиционно немытые волосы, висящие вокруг изжелта-бледного лица унылыми прядями, длинный хищный нос и странные обреченные глаза. И шрамы… Давно затянувшиеся шрамы на шее, там, куда на моих глазах вонзились клыки Нагайны. Мне делается ужасно неловко. Почему-то чужие шрамы всегда вызывают странное желание и смотреть, и не смотреть – одновременно.
— Любуетесь, Поттер? – Снейп демонстративно откидывает назад волосы и оттягивает воротник мантии, будто предлагая разглядеть во всех подробностях длинную тощую шею, расчерченную уродливыми жгутами и узлами шрамов. Их много. Слишком много. Выжить с подобными ранениями попросту невозможно. Это… У меня такие странные галлюцинации?
— Расскажите. Про то, как вы умерли.
— Мы умерли, Поттер, — педантично поправляет меня Снейп, будто речь идет о каком-то элементарном рецепте зелья, который я, в своей обычной манере, сумел безобразно переврать — и усаживается на край моей постели.
Стоп. Это не моя постель. И вообще – совершенно незнакомое место. Я наконец исхитряюсь оторвать свой взгляд от созерцания Снейпа и оглядеться по сторонам.
Кровать напоминает корабль. Огромный парусник, осененный достаточно ветхими и пыльными складками бордового бархатного балдахина. Мы со Снейпом могли бы поместиться на ней вдвоем и совершенно потерять друг друга в ее пуховых глубинах. Почему-то эта ненормальная мысль: мы со Снейпом в одной постели — даже в качестве метафоры (Гермиона любила это странное слово «метафора») не вызывает у меня никакого отторжения. И совершенно не хочется передернуть плечами, словно при виде средних размеров акромантула. Ладно. Об этом я подумаю потом.
Мне, конечно, не с чем сравнивать, но и кровать-корабль, и весь остальной интерьер комнаты несут на себе отпечаток того, что принято называть «благородная роскошь увядания». И запах… Теперь я чувствую его очень отчетливо: странный запах воды, как будто где-то-рядом находится река. Или озеро. Слизеринские подземелья? Не-е! Слишком шикарно. Да и окно… Если повернуть голову налево, то через плечо Снейпа можно увидеть огромное стрельчатое окно, украшенное разноцветным витражом. Самое настоящее, не зачарованное окно, за которым – ночь. Совершенно точно: не подземелья, не башня, не больничное крыло. Спальня директора? Ой, вряд ли! Вообще, похоже, не Хогвартс.
— Поттер! – внезапно Снейп щелкает своими костлявыми пальцами у меня перед носом, и я вздрагиваю. – Сосредоточьтесь уже, наконец! У нас проблема.
Ах да! Мы же умерли! Я не хотел смеяться, правда. Это было с моей стороны невежливо и неосмотрительно. Но я не могу удержаться. Конечно, шутка получилась так себе, но Снейп, который, оказывается, умеет шутить…
— Поттер!
А бьет он жестко. И от души. Снейповская пощечина – именно то, чем кажется — замечательный способ на корню прервать мою зарождающуюся истерику. Сразу вспыхивают огнем щека и почему-то — уши. Становится нестерпимо стыдно. Даже привычная в моем отношении к Снейпу злость куда-то уходит, растворяется и не желает прийти на помощь.
— Полегчало? — голос Снейпа, спокойный и как будто даже усталый, уже не кажется мне вороньим карканьем, напротив, он вдруг почему-то напоминает ночь, ту самую бархатную ночь, что раскинулась за нашим окном.
За нашим окном… Ты болен, Поттер!
— Все в порядке, профессор. Благодарю.
— Готовы к серьезному разговору?
Почему у меня возникает внезапное ощущение, что он сам к этому серьезному разговору категорически не готов? Латентные способности к прорицанию?
Просто молча киваю. Да, я готов. Кажется… Не уверен… Может быть, завтра?
Хочется залезть под одеяло с головой, как когда-то в детстве, когда я еще наивно верил, что одеяло может спасти от страшных монстров, скрывающихся под кроватью. Монстры под кроватью, кстати, такая ерунда, по сравнению с чудовищами, сидящими НА кровати.
А чудовище смотрит на меня хищным черным глазом и спокойно изрекает:
— Трусите, Поттер?