Затерянный поезд
Через два дня Барзюм вошел в свой рабочий кабинет, смежный со спальней, ровно в девять утра. Поезд уже покинул станцию и на тихой скорости следовал к границе Люксембурга, после которого он собирался прибыть в Германию. Было светлое солнечное утро, и только на равнинах, по которым продвигался поезд, еще как-то угадывался легкий ночной туман.
Мсье Барзюм, однако, не обращал никакого внимания на вид за окном. Впрочем, директор был пресыщен разного рода пейзажами. За свою жизнь чего он только не повидал.
– Никто меня не спрашивал? – спросил он.
– Никто, мсье директор.
– Хорошо, – сказал он, жестом отпуская слугу.
Затем вновь взглянул на часы.
– Девятнадцать минут десятого, – констатировал Барзюм. И продолжил, издав легкий вздох: – Опаздывающие люди никогда не внушали мне уважения. И по мере того, как бегут секунды, этот хваленый сыщик падает все ниже в моих глазах.
Импресарио в самом деле был крайне пунктуален и даже суров и терпеть не мог, когда кто-либо не выполнял его приказы.
В послании Жюву оговаривалось: «Будьте у меня в девять пятнадцать утра». Однако сейчас уже девятнадцать минут.
– Ух ты! – воскликнул директор, взглянув на кучу писем на столе. Он собрался позвать секретаря, но передумал.
– Нет, пожалуй, я сам их разберу даже быстрее.
И, вскрыв конверты, он быстро пробежал всю корреспонденцию.
Предложение, сделанное торговцем хищников из Гамбурга, привлекло на мгновение его внимание.
– Надо будет на эту тему перекинуться парой слов с Жераром, – заключил Барзюм.
Директор цирка снял телефонную трубку, раза два или три прокричал «алло», но так и не добился ответа.
– Да я же кретин! Связь-то осталась в спальне, – вспомнил он.
Барзюм прошел в соседнюю комнату к телефонному автомату. Поговорив несколько минут с Жераром, он вернулся обратно.
Но когда сел и снова принялся за просмотр корреспонденции, то вдруг невольно воскликнул:
– Да что же это! Готов поклясться, только что ширма находилась справа от меня!
Барзюм изумленным взглядом окинул китайскую перегородку с изображенными на ней сказочными персонажами в натуральную величину, которая стояла слева от бюро, занимаемого импресарио.
Директор посидел минуту молча, силясь сообразить, в чем дело, затем, пошевелив плечами, бросил:
– Ну и черт с ней!
И он опять принялся за работу с письмами, методично раскладывая их по назначению, и помечал каждое синим карандашом, чтобы его секретарь знал, как с ними поступать в дальнейшем. Но импресарио снова пришлось прерваться. На этот раз его из соседней комнаты нежным голоском окликнула Соня Данидофф:
– Милый, я хочу, чтобы вы пришли ко мне…
Барзюм покинул свое бюро. Он пробыл с Соней некоторое время, но когда вернулся в кабинет, остановился на пороге, как вкопанный, не веря собственным глазам.
– Нет, это уж слишком! То ли галлюцинация, то ли я совсем повернулся…
И впрямь – было чему удивляться. Перегородка, только что находившаяся слева от бюро, теперь вновь была справа. Ширма заняла свое старое привычное место. Но разве могло это успокоить импресарио?!
– Или кто-то насмехается надо мной, или… я сам не соображаю, что вижу и что делаю.
Директор постучал себя в грудь, ущипнул за руку, чтобы удостовериться, что это не сон. Потом, какой-то момент поколебавшись, приблизился к перегородке и осмотрел ее.
Китайские персонажи смотрели на Барзюма с таким насмешливым видом, что ему захотелось мощным ударом кулака сокрушить ширму ко всем чертям. Особенно разозлила его маленькая гейша, кокетливо согнувшаяся под широким зонтиком.
Но Барзюм сдержался. Застыдившись своего желания, он пожал плечами и сел за бюро.
– Ерунда какая-то! – проворчал он.
Директор попытался работать, но никак не мог сосредоточиться, а взгляд его то и дело возвращался к загадочной ширме.
Ему казалось, что китаец, держащий в одной руке рыболовную удочку, а в другой – веер, посматривая на него, улыбается.
– Зараза! Проклятье! – завопил Барзюм, нервным жестом отбросив свой карандаш, подбежал к стенке и уставился на китайца в упор. Нет, здесь, судя по всему, не было никакой мистики. Просто ширма чуть приходила в движение от тряски поезда.
Но, тем не менее, разве могла она пересечь таким образом всю комнату, заняв (причем, дважды!) место в противоположном углу?
Директор решил обойти перегородку со всех сторон. Он сделал это, соблюдая наивысшую осторожность, как если бы кто-то притаился за ширмой. Но за ней было пусто.
Однако, когда Барзюм, обойдя все вокруг, вернулся к своему рабочему месту, он, человек флегматичный, привыкший никогда ничему не удивляться, все же не удержался от возгласа изумления. За его бюро, в кресле, преспокойно положив локти на стол, восседал незнакомец, небрежно вертя в руках синий карандаш, оставленный импресарио полминуты назад, и насмешливо, даже вызывающе, поглядывал на Барзюма.
Директор побледнел. Кто был этот незнакомец, позволивший себе сыграть дерзкую шутку? Барзюма охватила ярость. Он собрался уже выругать невоспитанного пришельца, но тот уверенным, четко поставленным голосом первым нарушил молчание.
– Мсье Барзюм, – сказал он, – разрешите дать вам один важный совет. Человек, занимающий такое место, как вы, должен быть постоянно настороже и не доверять никому. Между тем, я полагаю, что это предельная неосмотрительность – хранить в своем кабинете столь опасную перегородку.
– Простите, – сказал импресарио, – но…
– Позвольте мне договорить, – прервал незнакомец. – Я думаю, в вашем кабинете вообще не должно быть места никаким ширмам. Знаете почему?
Директор собрался что-то возразить, но странный собеседник опередил его:
– Вы скажете, когда закончу я. А сейчас – выслушайте мои соображения по поводу перегородки. Она безвредна только на вид, на самом же деле… Поверьте, нет предмета более опасного при вашей работе. Во-первых, персонажи, изображенные на ней, рассеивают внимание, во-вторых, от малейшего толчка стенка приходит в движение, и они как бы оживают, даже делают жесты, что, согласитесь, весьма озадачивает. Но и это еще не все! Третье, и самое главное, за этой ширмой очень удобно прятаться. Практически любой может забраться сюда, подслушивать разговоры, шпионить, выведывать все ваши намерения, а затем напасть, ограбить или убить.
Барзюм, пораженный, слушал эту небольшую речь, произносившуюся спокойным, чуть насмешливым тоном. Застигнутый врасплох директор не шевелился. Пришелец же поднялся из кресла и открыл одно из боковых окошек вагона. Потом, подойдя к ширме, он быстрым движением сложил ее и, ловко просунув в окно, выбросил на пути.
Затем закрыл раму и посмотрел на Барзюма.
– Как-то вы очень уж бесцеремонно обошлись с такой ценной меблиной, – сказал импресарио.
– Не сердитесь, это в ваших же интересах, – ответил незнакомец и добавил:
– Впрочем, это все детали. Итак, вы назначили мне встречу, желая сообщить что-то важное. Я вас слушаю.
Внезапно мрачное лицо Барзюма озарилось широкой улыбкой.
– Вот как?! Ну, вы и оригинал, я погляжу! Что ж, это мне даже нравится. Я вас только что мысленно оклеветал за опоздание. А между тем, вы находитесь здесь, видимо, довольно давно?
Директор на секунду прервался и спросил:
– Я угадал, вы – мсье Жюв, инспектор парижской Службы безопасности?
– Он самый, – отрапортовал знаменитый полицейский. Приблизившись к нему, Барзюм протянул руку:
– Очень рад, мсье! Как вы поживаете?
Жюв пожал руку:
– Спасибо. Превосходно!
И, расположившись в глубоком кресле, на которое указал ему хозяин, инспектор повторил:
– Итак, я вас слушаю.
Манера поведения Жюва понравилась американцу, не очень-то ожидавшему от французских полицейских жестких решительных действий, так характерных для людей Нового Света. Поэтому Барзюм немедленно проникся симпатией к сыщику.
Он был благодарен княгине Соне Данидофф, порекомендовавшей такого детектива.