Роман в лесу
Питер подчинился приказанию своей хозяйки с тем большим рвением, что оно вполне отвечало его собственной любознательности. Однако все его попытки оказались безрезультатны: он ни разу не осмелился следовать за Ла Моттом так близко, чтобы углядеть, куда же он, в конце концов, исчезает. Проволочки лишь подстегивали нетерпение мадам Ла Мотт, трудности разжигали ревность, и наконец она решила обратиться прямо к мужу и потребовать от него объяснений.
Обдумав, как ей следует говорить с ним, чтобы добиться успеха, она вошла в комнату, где сидел Ла Мотт; но тут, забыв приготовленные заранее фразы, она упала к его ногам и несколько минут горько рыдала. Изумленный и позой ее, и отчаянием, он спросил о причине и услышал в ответ, что причиной тому его поведение.
— Мое поведение? — спросил он удивленно. — Но скажите же, в чем именно?
— Ваша отчужденность, ваше тайное горе, частые отлучки из аббатства.
— Неужели столь удивительно, что человек, потерявший почти все, иногда оплакивает свои несчастья? Или попытки скрыть свою тоску столь преступны, что его вправе порицать за это именно те, кого он желал бы уберечь от горькой необходимости разделить ее?
С этими словами Ла Мотт покинул комнату, оставив мадам Ла Мотт в растерянности; она была озадачена, но все же ей стало легче на душе от того, что прежние подозрения отпали. Однако она так же испытующе приглядывалась к Аделине, и маска доброжелательности нет-нет да и спадала, обнаруживая недоверие. Аделина, сама не зная в точности почему, чувствовала странную неловкость и была теперь не так счастлива в присутствии мадам Ла Мотт, как прежде. У нее становилось тяжело на душе, и нередко, оказавшись одна, она плакала над своей несчастной долей. Еще недавно память о былых страданиях бледнела благодаря дружескому участию мадам Ла Мотт; теперь же, хотя последняя слишком внимательно следила за собой, чтобы сколько-нибудь явственно выдать тайное недоброжелательство, в ее манере появилось нечто такое, что охлаждало надежды Аделины, бессильной разобраться в этой ситуации. Впрочем, вскоре произошел случай, который на время притупил ревность мадам Ла Мотт и вывел ее мужа из состояния мрачного оцепенения.
Однажды Питер, ездивший в Обуан за еженедельным запасом провизии, возвратился с сообщением, которое разбудило в Ла Мотте новые опасения и тревоги.
— Ох, хозяин! Слышал я кое-что такое, что, прямо скажу, совсем меня с толку сбило! — закричал Питер еще издали. — Да и вы удивитесь, когда узнаете, в чем дело. Стою это я возле кузни, пока кузнец лошади подкову подбивает — а потеряла она ее очень даже странно, вот я вам расскажу, хозяин, как дело было…
— Нет уж, будь добр, оставь это до другого раза и расскажи, что там случилось.
— Так я же про то и говорю, хозяин… стою это я возле кузницы, и тут подходит какой-то человек с трубкой во рту, а в руке кисет держит, табаком набитый…
— Послушай, ну какое отношение имеет к твоей истории эта трубка?
— Эх, хозяин, все-то вы меня сбиваете; эдак я нипочем не продвинусь, ежели вы не даете мне по-своему рассказывать… Так про что это я говорил… с трубкой, значит, во рту… Кажись, на этом я остановился, ваша честь?
— Да, да.
— Ну, садится это он на скамейку, вынимает изо рта трубку и говорит кузнецу: «Послушай, сосед, не знаешь ли ты кого здесь в округе по имени Ла Мотт?» Верите ли, ваша честь, меня враз холодным потом прошибло… Ох, что это с вами, ваша честь, вам дурно? Может, надо чего?
— Нет… только рассказывай покороче.
— Кузнец говорит: «Ла Мотт!.. Ла Мотт… Кажись, слыхал я это имя». — «Слыхал? — говорю я ему. — Уж больно ты востер!.. А только нету в округе, как я знаю, такого человека».
— Болван! Зачем ты сказал это?
— Как зачем? Не хотел, чтобы они проведали про вашу честь, что здесь вы. Да если б я не сказал ему такого по-умному, они б враз поняли, кто я таков. «Нету, — говорю им, — такого человека в округе, по моему разумению». — «Бона что! — говорит тут кузнец. — Выходит, ты больше моего знаешь про наши места». — «И впрямь, — говорит тот человек с трубкой. — Больно много ты знаешь про наши места. Откуда бы? На Михайлов день [34]двадцать шесть лет стукнет, как я здесь живу, а ты, выходит, больше моего знаешь? Это как же?»
Тут он опять сунул в рот трубку и пыхнул мне дымом прямехонько в лицо. Ох, Господи, я дрожал как осиновый лист, ваша честь. «Не, — говорю, — что до этого человека, так я знаю про него не больше других, только, верное слово, и слыхом не слыхал про такого». — «Постой, постой, — говорит тут кузнец, на меня уставясь, — а не ты ли давеча расспрашивал про аббатство Сен-Клэр?» — «Ну и что ж из того? — говорю я. — Что это доказует?» — «В общем, слух идет, что в аббатстве живет кто-то, — говорит кузнец тому, другому. — И сдается мне, что он самый Ла Мотт-то и есть». — «Похоже на то, — говорит тот, что с трубкой, — а ты, парень, знаешь про это больше, чем говоришь. Да я голову свою готов прозакладывать, что как раз мсье Ла Мотт и живет в аббатстве». — «Ну и ошиблись, потому как его там уже и нету!»
— Проклятье! Вот болван! — вскричал Ла Мотт. — Ну, говори, говори же, чем все кончилось?
— «Мой хозяин теперь уж там не живет», — говорю я, значит. «Ого! — говорит тут человек с трубкой. — Так он, выходит, твой хозяин? А ну-ка скажи, как давно он покинул аббатство и где теперь проживает?» — «Постойте-ка, не так быстро. (Я-то ведь знаю, когда говорить, а когда и попридержать язык!) А кто ж это, — говорю, — про него расспрашивает?» — «Вот как? Значит, он ожидал, что кто-то станет про него расспрашивать?» — говорит он. «Не-а, — говорю я, — не ожидал, да если б и так, что это доказует? Ничегошеньки не доказует». Тут он поглядел эдак на кузнеца, и они вместе вышли из кузницы, так и не подковавши мою лошадь. Да мне уж и не до того было, едва они ушли, я сразу в седло и ускакал во всю прыть. Вот только со страху, ваша честь, позабыл про кружной путь, так прямиком и помчал домой.
Ла Мотт, совершенно потрясенный сообщением Питера, вместо ответа выругал его за глупость и поспешил отыскать жену, которая гуляла с Аделиной по берегу речки. Он был слишком взволнован, чтобы смягчить известие, как-нибудь предварив его.
— Мы обнаружены! — воскликнул он. — Королевские приставы расспрашивали обо мне в Обуане, и Питер повстречался с ними на мою беду.
Затем он рассказал жене то, что узнал от Питера, и велел готовиться покинуть аббатство.
— Но куда же нам бежать? — сказала мадам Ла Мотт, едва державшаяся на ногах.
— Куда глаза глядят! — ответил он. — Оставаться здесь — верная гибель. Думаю, мы найдем убежище в швейцарских горах. Если и есть место во Франции [35], где я могу укрыться, то это именно там!
— Ах, как преследует нас судьба! — продолжила мадам Ла Мотт. — Едва аббатство приобрело хоть немного жилой вид, как нам приходится его покинуть и бежать неизвестно куда.
— Неизвестно куда! — отозвался Ла Мотт. — Да пусть бы и так, это все же наименьшая из бед, что нам угрожают. Только бы избежать тюрьмы, а уж куда ехать, мне безразлично. Однако возвращайтесь в аббатство немедля и уложите все, что можно взять с собой.
Из глаз мадам Ла Мотт, облегчая душу, полились слезы, и она, трепещущая, молча повисла на руке Аделины. Аделина, которая не могла позволить себе искать утешения в стенаниях, постаралась держать свои чувства в узде и выглядела спокойной.
— Ну же, — сказал Ла Мотт, — мы теряем время; оплакивать себя успеем и после, а сейчас готовьтесь к бегству. Наберитесь немного мужества, оно необходимо нам для спасения. Вот ведь Аделина не рыдает, а между тем ее положение столь же плачевно, как и наше, ибо я не знаю, как долго буду в состоянии поддерживать ее.
Несмотря на испытываемый мадам Ла Мотт ужас, этот упрек задел ее гордость; не удостоив мужа ответом, она отерла слезы и метнула на Аделину взгляд, исполненный откровенной неприязни. Все трое молча зашагали к аббатству; по дороге Аделина спросила Ла Мотта, уверен ли он, что расспрашивали о нем именно слуги короля.