Роман в лесу

— В этом сомневаться не приходится, — ответил Ла Мотт, — кому еще пришло бы в голову справляться обо мне? Да и все поведение человека, который обо мне расспрашивал, не позволяет в том усомниться.
— А вдруг все же не так? — сказала мадам Ла Мотт. — Останемся здесь до утра. Может быть, к тому времени выяснится, что бежать и не нужно?
— Вполне может быть — именно это скажут нам королевские приставы. И Ла Мотт удалился, чтобы дать указания Питеру.
— Выехать? Через час? — воскликнул Питер. — Господь с вами, хозяин, вспомните-ка про колесо! Да мне самое малое день нужен, чтобы починить его, вашей чести известно ведь, что никогда прежде я этим делом не занимался!
Ла Мотт совершенно упустил это обстоятельство из виду. Когда они обосновались в аббатстве, Питер первое время был слишком занят ремонтом жилья, чтобы думать еще и о карете, позднее же, уверясь, что она нескоро понадобится, и вовсе забыл о колесе. Тут Ла Мотт окончательно вышел из себя и, осыпав слугу проклятиями, повелел ему приступить к делу немедля; Питер бросился искать ранее приобретенные им материалы, необходимые для ремонта, но, нигде их не обнаружив, припомнил наконец (проявив, впрочем, довольно благоразумия, чтобы скрыть это обстоятельство), что гвозди он использовал, приводя в порядок аббатство.
Итак, покинуть лесное пристанище в эту ночь было невозможно, и Ла Мот-ту оставалось только ломать себе голову над тем, как бы понадежнее спрятаться, если слуги правосудия посетят руины до наступления утра — что из-за безрассудной оплошки Питера, воротившегося из Обуана прямой дорогой, было вполне вероятно.
Сначала, по правде сказать, у него промелькнула мысль, что, хотя увезти отсюда своих домочадцев невозможно, сам-то он мог бы вскочить в седло и еще до ночи бежать из этого леса. Но потом он сообразил, что все же остается опасность быть схваченным в одном из городков, через которые придется проезжать, и ему претила мысль оставить близких без защиты, не ведая о том, когда он сможет к ним вернуться или куда направить их, дабы они последовали за ним. Ла Мотт не был человеком решительных действий и скорее предпочитал страдать вместе с ближними, нежели в одиночестве.
После долгих размышлений он вспомнил о люке в полу кабинета, смежного с комнатами наверху. Люк был неразличим для простого глаза, и, куда бы лестница ни вела, сам-то он будет сокрыт там надежно. Поразмыслив еще, он решил, что воспользуется этим тайником, и даже пришел к мысли, что на какое-то время там можно будет спрятать и всех домочадцев. Времени от замысла до его осуществления оставалось в обрез, так как быстро темнело, и в каждом бормотании ветра Ла Мотту чудились голоса его преследователей.
Он потребовал свечу и поднялся наверх один. Пройдя в кабинет, он не сразу обнаружил дверцу люка, так плотно она прилегала к доскам пола. Наконец он нашел ее и поднял. Из проема на него дохнуло знобкой сыростью затхлого воздуха, и он постоял с минуту, давая ей выветриться, прежде чем он спустится вниз. Стоя над темным проемом, он вспомнил вдруг рассказ об аббатстве, принесенный Питером из Обуана, и его охватило неприятное чувство. Но вскоре оно отступило перед более насущной заботой.
Лестница была крутой и шаткой. Тем не менее Ла Мотт продолжал спускаться, пока не ощутил под ногами пол, и тут увидел, что находится в узком коридоре; но, едва он решил идти дальше, как его обдало промозглым воздухом, и свечу задуло. Он громко позвал Питера, однако не был услышан и, поколебавшись, решил выбраться наверх своими силами. В этом он преуспел, хотя и с трудом; неслышно шагая, он прошел через смежные комнаты и спустился по башенной лестнице.
Безопасность, какую, по-видимому, мог ему обеспечить только что покинутый тайник, была слишком важна, чтобы легкомысленно пренебречь ею, и он решил не откладывая предпринять еще одно обследование; для надежности поместив свечу в фонарь, он вторично спустился в нижний коридор. Потоки спертого воздуха, взвихренного открытой дверцею люка, улеглись, и в помещении посвежело. Ла Мотт без помех зашагал по коридору.
Коридор оказался довольно длинным и привел его к запертой двери. Он поставил фонарь на некотором отдалении, чтобы его не задуло током воздуха, и попытался взломать дверь. Она содрогалась под его ударами, но не поддавалась. Приглядевшись внимательнее, он обнаружил, что дерево вокруг замка, возможно, от сырости, стало трухлявым, и это придало ему решимости. Некоторое время спустя его усилия были вознаграждены, и он оказался в квадратном каменном мешке.
Ла Мотт постоял немного, осматриваясь. Стены, по которым стекала вредоносная влага, были совершенно голы, в них не было даже окон. Воздух проникал сюда через крохотную железную решетку. В противоположном конце комнаты возле низенькой ниши была другая дверь. Ла Мотт направился туда и, проходя мимо ниши, бросил туда взгляд. Там стоял на полу большой сундук; Ла Мотт решил заглянуть в него и, подняв крышку, увидел человеческий скелет. Ужас сжал его сердце, и он невольно отпрянул. Однако чуть-чуть спустя он поборол первое впечатление. То пронзительное любопытство, какое часто возбуждают в душе человека предметы, вселяющие ужас, заставило его еще раз глянуть на зловещую картину.
Ла Мотт, замерев, смотрел на скелет. То, что он видел, как будто подтверждало слухи о неизвестном, который убит был в аббатстве. Закрыв наконец крышку сундука, он подошел ко второй двери; она, как и первая, оказалась запертой, однако в замке торчал ключ. Он с трудом повернул его и тут обнаружил, что дверь задраена еще двумя крепкими засовами. Отодвинув их, он увидел лестницу и спустился по ней. Внизу от лестницы шла длинная галерея с низкими сводчатыми углублениями, вернее, кельями, которые, судя по стилю и нынешнему их состоянию, сооружены были одновременно с наиболее древними частями аббатства. Ла Мотт, в его угнетенном состоянии духа, счел их местом упокоения монахов, прежде населявших здание наверху; но скорее то было место покаяния для живых, нежели усыпальница для мертвых.
Ла Мотт миновал длинный ряд келий, и тут еще одна дверь преградила ему путь. Ла Мотт засомневался, идти ли ему дальше. Место, где он находился, по-видимому, сулило ему желанную безопасность. Здесь можно было провести ночь, не опасаясь быть обнаруженным, и к тому же вполне вероятно, что приставы, найдя аббатство пустым, покинут его еще до утра или, на худой конец, прежде, чем ему потребуется выйти из убежища. Эти соображения несколько вернули Ла Мотту присутствие духа. Единственной его неотложной заботой было как можно скорее укрыть здесь своих домочадцев, чтобы преследователи не застали их врасплох; однако он не двигался с места, хотя и корил себя за промедление.
Неудержимое любопытство не позволяло ему уйти, и он повернулся, чтобы отворить дверь. Дверь оказалась запертой, но только он нажал на нее посильнее, ему послышался сверху шум. Он сразу решил, что это явились его преследователи, и поспешил вернуться к люку, чтобы послушать, что происходит. «Там, — сказал он себе, — я смогу переждать в безопасности и, быть может, что-то услышать. Моих домочадцев никто не опознает, или, во всяком случае, не обидит, ну а тревожиться за меня им придется привыкнуть».
Так рассуждал Ла Мотт, и в этих его рассуждениях, мы вынуждены признать, эгоистической осмотрительности было больше, чем нежного беспокойства о жене своей. Тем временем он был уже у подножия лестницы и, взглянув вверх, увидел, что дверца люка осталась открытой; он поспешил подняться, чтобы закрыть ее, и вдруг услышал в комнате наверху приближавшиеся к кабинету шаги. Не успевши спуститься, дабы совсем скрыться из виду, он опять глянул вверх и сквозь проем увидел взирающую на него физиономию.
— Хозяин! — завопил Питер.
Услышав его голос, Ла Мотт несколько успокоился, хотя и рассердился на слугу, который так сильно испугал его.
— Зачем ты здесь и что происходит внизу?
— Ничего, сэр, ничего не происходит, просто хозяйка послала меня поискать вашу честь.
— Значит, внизу никого нет, — сказал Ла Мотт, ставя ногу на ступеньку.