Только небо (СИ)

— Там есть один альфа, его зовут Ройс…
Ел Берг мало и неохотно. Оставил половину супа, больше половины паштета, а от пудинга и вовсе отказался.
— Я говорил ему сто раз: «Я не люблю сладкого». Хочешь, съешь ты. Ну съешь, что тебе стоит. А то он вечно ко мне цепляется…
Пудинг был действительно вкусным, кремовым и пышным. Келли подумал: интересно, кто его готовил, Лавендер или Элоиз?
— А почему ты папу называешь по имени? — спросил он Берга.
Тот улыбнулся, вспоминая.
— Ты же видел, какой он у меня. Молодой, красивый. Я ещё мальчишкой начал подшучивать, перед друзьями прикалываться, будто он — мой омега. Не всерьёз, конечно, все же знали. Вот тогда и начал его так называть, а потом мы оба привыкли.
— Зря отказался от пудинга, я теперь его всегда за тебя буду есть, — улыбнулся Келли, складывая посуду на поднос. — Что хочешь делать сейчас? Стричься налысо ещё не передумал?
— Может быть, позже, — вздохнул Берг. — А ты иди, тебе, наверное, заниматься надо. Я посплю. Зайди через пару часов.
Келли убрал полотенца, влажной салфеткой осторожно вытер губы Берга, подбородок, шею. Убедился в правильном положении злосчастного пульта. Ответил:
— Я зайду через полчаса. А потом уже оставлю тебя в покое до четырёх. Хорошо?
Он успел отнести на кухню поднос, помыть посуду, бросить в грязное белье использованные полотенца. Вернувшись в свою комнату, открыл ноутбук, достал материалы утренних лекций. Прошёлся по предложенным ссылкам, сделал закладки, внёс в календарь расписание лекций и семинаров. И через полчаса вернулся к Бергу.
Приоткрыл окно, впуская в комнату дыхание прохладного осеннего дня, осторожно сложил одеяло. Келли показалось, что Берг спит. Но тот неожиданно сказал:
— Мне очень жаль, что тебе приходится это делать.
— Мне это совсем не трудно, Берг, — ответил Келли.
— Копаться в дерьме, в буквальном смысле, не трудно? — та же злость в голосе, та же горечь. Как будто не было этого тёплого и странного, что протянулось между ними.
— К этому проще всего привыкнуть. Любой папа убирает за ребёнком и при этом не чувствует никакого отвращения.
— Ты мне не папа! И я не ребёнок…
Он снова нашёл неверные слова. Он снова ошибся. Насколько же легче было с Окнардом, тот совсем его не стеснялся.
Келли убрал мусор в специальный пакет, вынес в ванную комнату, вымыл руки, закрыл окно. Взглянул в лицо Берга, оценил крепко сомкнутые веки, сжатые челюсти. Вспомнился Лавендер. Может быть, он хотел эту работу для себя или для кого-то из своих знакомых?..
— Я не хочу, чтобы кто-то другой касался тебя. Кроме, конечно, Элоиза. Никому другому я тебя не доверю, Берг.
Тихонько прикрыл за собой дверь и снова пожалел о сказанном. Как он посмел так раскомандоваться? Завтра же его могут выбросить из этого дома. А он: «Не доверю!» Кто его будет спрашивать?..
Сильно расстроиться не успел, из глубин самобичевания его выдернул резкий сигнал телевизора. Берг глядел в потолок. Его голос звучал сдержанно и почти спокойно.
— Не сердись, Келли. Я перестану истерить, дай мне ещё пару дней привыкнуть. Просто ты такой… Ну, ты не должен этого делать. Ладно, забей. Давай, что ли, фильм посмотрим?
Над выбором фильма пришлось поработать. Пока Келли не понял, что Берг элементарно разводит его, нарочно выбирая самые слезливые омежьи мелодрамы. В конце концов сошлись на фильме о Семилетней войне с Марионом Эстер в главной роли. Поразительная мысль посетила Келли.
— Берг, тебе же можно попкорн!
— Серьезно? — проронил Берг, не проникшийся важностью момента.
— Я не знаю. Но по-моему, можно!
Келли вскочил, заметался по комнате, нашёл папку с номерами телефонов, адресами и явками.
— Сейчас я уточню…
— Может, у нас и нет… — начал Берг, но затих, остановленный энергичным сигналом Келли, уже набравшим заветный номер.
— Здравствуйте! — с сухой вежливостью проговорил Келли. — Вас беспокоит ассистент господина Берга. С кем я разговариваю? Очень приятно, доктор Бесслер. У меня к вам такой вопрос: входит ли попкорн в число разрешённых продуктов? Да, вы не ослышались, попкорн. Да… Понятно… Спасибо, понял. Всего хорошего, приятного вам дня.
— Можно! — объявил Келли. — Я сейчас! Без меня не начинай!
Келли был настроен решительно. Если бы на кухне не нашлось нужного продукта, он побежал бы в магазин, специально, чтобы привнести немного банальности в их исключительную ситуацию, чтобы разбавить драму элементом дешёвого китча. Но заветная пачка нашлась, хоть и с помощью вовремя подвернувшегося Гарета. В комнату Берга Келли вернулся с большой миской горячего, сильно пахнувшего непотребства. Он придвинул свой стул вплотную к кровати Берга, опустив сиденье так, чтобы оказаться на одном уровне с альфой. Миску с попкорном поместил на кровати. Первый кусок, особенно пышный — ему. Прикосновение теплых губ и влажность рта уже не посылали по телу острого сигнала, но были по-прежнему приятны. Показалось Келли, что во вкусе попкорна он различает чуть заметный оттенок, запах чужого альфы, внезапно ставшего своим.
На экране юный Марион кружил в вальсе в паре с высоким офицером.
Келли вздохнул мечтательно:
— И все же, он так красив…
И услышал неожиданное:
— Ты в сто раз красивее.
Обернулся, ожидая насмешки, шутки, чего угодно, а увидел улыбку, ласковую и мечтательную. И маленькую крошку попкорна на нижней губе. От мгновенного острого желания подхватить эту крошку губами потемнело в глазах. Нет, хотелось большего: поцеловать, чуть касаясь уголка губ, провести языком, прикусить, прижаться… Не сразу удалось Келли взять себя в руки, улыбнуться в ответ на комплимент, промокнуть губы больного салфеткой. Хорошо, что был ещё фильм, а значит, была возможность подменить настоящие чувства выдуманными.
А фильм оказался красочным и роскошным, батальные сцены потрясали, актёры блистали красотой. Но проблемы вымышленных героев казались Келли бесконечно далекими, никак не применимыми к его жизни. Никому из них не приходилось работать, чтобы прокормить себя и детей. Никто из них не был прикован к постели. Пожалуй, единственный эпизод нашёл отзыв в сердце Келли — зареванный и растрёпанный Марион у постели раненого бывшего жениха. Вот это показалось настоящим. Остановившийся взгляд умирающего альфы, граничащее с безумием отчаяние омеги — вот это имело значение. Это было правдой, его, Келли, правдой. Или могло бы быть, сложись его жизнь чуть по-другому. Если бы не клиент, платящий ему жалование, лежал сейчас прикованным к постели, а действительно «кто-то из родных».
Тяжёлый вздох разбил его размышления.
— Что? Берг? Что-то нужно?
— Голова разболелась. Наверное, потому что в одном положении…
— Я могу принести тебе таблетку. Но давай сначала попробуем массаж. Хочешь?
— Давай…
Келли откатил своё кресло к изголовью кровати Берга, обхватил ладонями крупную голову, погладил виски подушечками больших пальцев. Он часто массировал скальп Окнарду, но никогда этот простой акт не казался ему чем-то чувственным, почти интимным, ощущение теплой, чуть влажной кожи под пальцами никогда не волновало. Он пытался отвлечься от ненужных эмоций, сосредоточиться на знакомых движениях. Получалось плохо. А потом послышался голос, низкий и хрипловатый:
— Поцелуй меня…
Не думая, подчиняясь лишь инстинкту, он склонился над знакомым лицом и осторожно коснулся губами бледного лба.
========== Глава 6 ==========
Дни и ночи сменяли друг друга, как кадры черно-белого фильма, и трудно было понять, когда заканчивался один день и начинался другой. Планета Берга, замкнутая в опротивевших стенах, жила по своим законам, вращалась вокруг собственного солнца, зеленоглазого и белокожего, с ласковыми и лёгкими руками. День начинался, когда его солнце появлялось на пороге, и заканчивался, когда оно уходило. Он и сам старался не создавать лишних проблем: никаких истерик, никаких жалоб, от еды не отказывался, процедуры, хоть и неощутимые, но по-прежнему унизительные, переносил молча. Всё больше времени они проводили вместе: смотрели фильмы, читали книги, просто разговаривали. После ужина Келли приносил учебники, садился с ноутбуком к столу, устраивался так, чтобы Берг мог его видеть. И Берг смотрел на тонкие пальцы, замирающие над клавиатурой, на пушистые ресницы, на приоткрытые губы, шепчущие беззвучные тайны, на отливающий медью локон, выбившийся из скромного хвоста. Свет настольной лампы ложился на матово-белую кожу, теплым золотом вспыхивал на высоких скулах, превращая живое лицо в безупречный лик, слишком красивый, чтобы быть соблазнительным.