В тупике бесконечности (СИ)
Он обходил лабораторию по второму разу, когда наткнулся на запаянный пакетик с горсткой коричневатой травяной смеси. Присел на корточки, вскрыл пакет и взял щепотку. Растер пальцами, понюхал. Не наркотики и не табак, хотя сходство с последним определенно имелось: резкий тягучий запах, янтарные волокна сухого листа, легко превращающиеся в труху. Егор высыпал траву обратно и сунул пакет в карман.
На вызов Дмитрий Кротов ответил сразу же, его веснушчатое лицо заняло почти весь экран коммуникатора. Рыжие курчавые волосы торчали завитками и блестели от геля, по подбородку расползлась редкая золотистая щетина, которая абсолютно не красила Димку. Напарник упорно пытался отрастить бороду, мол, так брутальнее, но каждый раз та походила на клочья шерсти плешивого пса. А модифицировать не хотел, и Егор подозревал, что для Димки это дело принципа.
– Дим, отбой, — сказал Егор. — Тут пусто, лаборатория съехала как минимум вчера вечером. Я вызвал криминалистов, теперь это их работа.
– Отбой? Да мы как бы уже на стройплощадке… Ладно, отправлю спецназ обратно. Ты где находишься? Хочу на лабу глянуть.
— Небоскреб-заброшка, номер четыреста сорок пять Вэ. Только без фильтров не заходи, тут все в хлорке, еще и газ распылили.
– Понял. Буду ждать тебя внизу, – ответил Дима, экран коммуникатора погас.
Провести полночи в отделе за бюрократическими пытками Егору не улыбалось. Он не спал уже третьи сутки, зверски устал, тайком грезил о койке с подушкой, и хотел, чтобы побыстрее вернулся нюх. Поднимаясь по бетонным ступеням он думал о том, как завтра поедет домой, в Питер. Последний раз он навещал родителей в канун Нового Года. Тогда Санкт-Петербург горел огнями разноцветных гирлянд и лазерных снежинок, с голограмм на фасадах домов подмигивали Снегурочки, улыбались бородатые Морозы в синих шубах. И те и другие тискали умилительно пушистых кроликов или котят — символ наступающего 2119 года. «Традиции — это нить, которая связывает людей вместе и не дает рассыпаться подобно бусинам по болоту», — говорил отец.
Однако в последнее время с традициями у Егора не складывалось. В тот вечер он заехал к своим на Площадь Мужества, поздравил второпях, выпил с отцом по стопке и рванул обратно в Москву. Расследование дела о незаконном применении нанотека поглотило его без остатка. Завтрашний семейный ужин — отличный повод исправить давнюю оплошность, и Егор в красках представлял, как сестренка радостно кинется на шею, как отец будет ворчать на вечную занятость, а мать побалует очередным кулинарным шедевром. Брат тоже обещался завтра быть… Егор вздохнул. С недавних пор брат больше не Лёнька Бестужев, а новый марсианин Лео.
Лелея мысли о встрече с семьей, Егор поднялся в вестибюль, как вдруг в сознании что-то дернулось, треснуло, расплылось. Нечто необъяснимое; нечто, за что его считали лучшим из ищеек, заставило остановиться.
Бак в коридоре. Егор не осмотрел его как следует. Надев на этот раз маску, чтобы ненароком не надышаться парами, он вернулся в подвал, подошел к баку. Высотой в половину человеческого роста и в диаметре метра полтора, он был закрыт металлической крышкой. Подняв оную, Егор заглянул в бак и криво усмехнулся: элементарно, Ватсон: в жидкости лежал полурастворившийся труп. Скорее всего, это H2SO4 [1], и судя по тому, что кислота стала цвета чайной заварки, тело здесь маринуется минимум двенадцать часов. Сходу было сложно определить пол и возраст жертвы, но одно ясно наверняка: о поездке в Питер придется забыть.
***
Остаток ночи Егор провел в отделе БНМ на Автозаводской — занимался отчетами и прочей волокитой. Отснять материал, загрузить в сеть, пробить по базе, снова загрузить. Одним словом, морока. Писанину он не любил, уж лучше сутками бегать «в поле», чем протирать штаны в кабинете, пялясь на голограммы. Только с рассветом удалось немного покемарить, свернувшись на диване, что стоял в углу их с Димкой рабочей конуры.
Недолгие минуты, которые Егор назвал бы бледной тенью сна, были прерваны шумом. Из коридора и соседних кабинетов доносились громкие голоса, стук дверей, смех, брань, разговоры по делу и ни о чем. Отдел просыпался, оживал, наполнялся духом и силой тех, кто несет службу на благо Земной Федерации. Лучи солнца горели огнем на шпиле, венчающем башню, где располагался БНМ, придавая ему сходство со стрелой, несущейся в бесконечность.
Запах кофе и корицы Егор уловил задолго до того, как дверь распахнулась, и в кабинет вошел Дмитрий Кротов. Напарник поставил пухлый бумажный пакет и два стаканчика кофе на стеклянный стол, где мерцала трехмерная карта метроплекса. Затем щелкнул по сенсорной панели -- окно посветлело, впустив пульс и ритм утреннего города.
– Хоть немного успел поспать? – спросил Дмитрий, шурша пакетом в попытке достать бутерброд.
– Неа, даже полчаса выкроить не получилось. С отчетами промучился, а толку никакого, скорее всего, опять ошибок наделал. Как оно все дорого… Мне к вечеру позарез нужно быть в Питере, обещал своим, что отложу все дела.
– Обещания нужно выполнять. Не переживай, сейчас проверю отчет и где надо подправлю, успеешь в свой Питер, – Кротов еще не договорил фразу, а голограмма с ночными сочинениями уже парила рядом. – М-м-да… – протянул Димка, глядя на изображение миловидной блондинки с острыми скулами, короткой стрижкой и васильковыми глазами. – А вот и наша красотка, любительница принимать кислотные ванны. Что американская журналистка Валери Соларес забыла в черной лаборатории? Дай-ка угадаю: вела журналистское расследование?
– Ага. О том, какие голо очки подойдут к красному платью и зеленой сумочке, – усмехнулся Егор. – Читай внимательнее, капитан. Она вела модный стим-фан на канале «Вау!» в Лос-Анджелесе. Потом вдруг бросила работу, около года о ней ни слуху ни духу, а два месяца назад Соларес объявилась в Москве.
Хлебнув кофе, Дмитрий спросил:
– Может, хотела добавить веснушек на носике, да окочурилась на операционном столе?
– И все так перепугались, что законопатили ее в бочку и сбежали со стройки? – спросил Егор, жуя бутер с ветчиной из мод-белка. – Брось, не думаю, что у этих шарлатанов она первая или последняя умершая пациентка. Они ведь врачи в последнюю очередь.
– Какого хрена она вообще приперлась оперироваться в Москву еще и к черным модификаторам? Ближе к Лос-Анджелесу легальных клиник не нашлось?
Бутерброд заставил Егора окончательно проснуться. Он вдруг понял, что зверски голоден и принеси напарник вместо еды гвозди – и те пошли бы в ход.
– Может, она не на операцию приезжала. Сейчас пойду к Эдуардовне, узнаю причину смерти Соларес, – пробубнил он с набитым ртом. – На тебе разговор с американской родней журналистки.
Дима недовольно пригладил рукой колючие от геля рыжие волосы. Егор понимал, извещать родственников о смерти американки – то еще удовольствие. Но что поделать, это часть работы.
– Потом надо будет осмотреть гостиничный номер. Может, там удастся нарыть что-нибудь полезное, – сказал Егор, поспешно надевая куртку. Темно-серая ткань с черными пластинами на груди и плечах плотно прилегла к телу, застежки тихо клацнули. На груди вспыхнул номер: 36489, шеврон и часы на запястье синхронно мигнули и загорелись оранжевым светом. Егор полез в карман за коммуникатором, однако вместо устройства пальцы наткнулись на что-то мягкое. Пакет! Тот самый, что валялся на полу в лаборатории… Тот самый, что нужно было отдать криминалистам на анализ. Твою ж налево! Глядя на сверток с сушеными травами, Егор понимал: эта оплошность – простая забывчивость, вызванная усталостью, – дорого ему обойдется.
– Что у тебя там, Бес? – спросил Кротов, пристально глядя на пакет.
Секунду-другую Егор колебался, решая: стоит ли спрятать пакет обратно в карман и промолчать, или лучше признаться в ошибке? У ищеек не принято врать друг другу, потому как напарники – братья, связанные чем-то большим, нежели генетика. Родились в один год, получили идентичный набор модификаций, мыслили почти одинаково. Они с Кротовым даже внешне были похожи: оба высокие, широкоплечие, поджарые, как гончие. Иногда их путали на улице, хотя Егор не понимал, как можно спутать рыжего с блондином? Скорее всего, дело было в форме. Для граждан Федерации люди в форме все на одно лицо.