Готика Белого Отребья (ЛП)
Искры снова начали потрескивать «к югу от пояса», как говорится. Это проливало свет на одну из загадок Писателя. С тех пор, как всё это началось в кабинете доктора Оффенбаха, у Писателя возникло острое и даже обостряющее чувство сексуального влечения, что совершенно противоречило его натуре. Как уже упоминалось, он чувствовал себя настолько погружённым в свои эрудированные музы и эстетические мысли, что у него не оставалось места ни для желания, ни для вожделения, ни для романтического интереса любого рода, и до провала памяти он не мог представить себе, что он был когда-то иным. Симпатичная девушка, проходящая мимо, потрясающая фотомодель на развороте журнала или на рекламном щите, его несколько случайных встреч с эротическими образами в интернете - всё это не воспринималось в его мозговом существе, известном, как человеческое сексуальное влечение.
Писатель был вполне доволен, что его не отвлекают; он не хотел, чтобы в его уме было что-нибудь, что могло бы помешать его истинной философской природе. И хотя ему казалось, что он занимался сексом в то или иное время в своей жизни, он всё же не мог этого вспомнить!
Он чувствовал себя счастливым и даже превосходящим в своём пренебрежении к смехотворному, неистовому и животному совокуплению, а также ко всем его вязким составляющим. Что касается женщин, то Писатель хотел бы засунуть свой пенис в зловонную плотскую дыру, обрамлённую волосами, не больше, чем в сливное отверстие на дне мусорного бака. Точно так же он не мог понять, что побуждало женщин брать в свой рот выходное отверстие мужского мочевого пузыря, чтобы позволить ему “кончить ей в рот”, не говоря уже о том, чтобы потом глотать продукт оргазма. Когда такая отвратительная мысль пришла ему в голову, он заметно вздрогнул. И сама идея приложить свой рот к отверстию, через которое женщина мочится, истекает кровью и рожает детей… ФУ!
…была очень мерзкой!
А сейчас?
Сейчас?
Со мной что-то происходит, - понял он.
Уже половина его нового пива ушла во время этих размышлений.
Я похотливее шакала, накаченного “испанской мушкой”[13]. Я же НИКОГДА не был таким? Но сейчас?
Он посмотрел на барменшу.
Рини? Прямо сейчас, если бы она хотела взять мой пенис в рот, клянусь Джорджем, она бы его получила! А если бы она захотела секса, я бы повалил её на пол и драл до потери пульса и все такое!
Да, этот поход в бар уж точно не удался. Он чувствовал себя раздосадованным, обманутым и смущенным этими вновь обретенными эмоциями, вобщем, он, как и его штаны… неловко напрягся. Пора расплатиться и вернуться к себе в номер. И кто знает? Может, я столкнусь со Сноуи. А если нет, то у меня, по крайней мере, будет возможность ещё раз полюбоваться ВЕЛИКОЛЕПНЫМИ сиськами её матери…
Он уже собрался было махнуть Рэю, чтобы тот дал ему счёт, как его коснулoсь дуновение приятного аромата, а затем и пара взволнованных рук.
- Я знала, что мой друг будет здесь! - взволновало его ухо горячее женское дыхание. - Моя мама сказала, что ты ушёл из гостиницы, и ты был похож на человека, который ищет выпивку.
Он обернулся и увидел, что Сноуи практически взбирается на него, как на тренажер в спортзале.
- Ах, Сноуи, как я рад тебя видеть! Веришь или нет, я как раз думал о тебе!
- Надеюсь, это были приятные мысли!
- Очень, - сказал он, чувствуя, как напряглась его эрекция.
Сноуи немедленно села на стул и придвинулась как можно ближе к Писателю.
Её правая рука легла на внутреннею сторону его левого колена. Писатель от нежного прикосновения чуть не кончил в штаны.
- Угостишь меня выпивкой? Просто зарплата будет только в пятницу и…
- Ни слова больше. Бери, что хочешь.
Жар её тела, ее присутствие рядом с ним и это проклятое мыло, или шампунь, или что там, чем она ещё пользовалась… Oслепительная мысль пронзила его: У меня нет другого выбора, кроме как пойти в мужской туалет и подрочить. Во имя Валгаллы, дай мне силы!
- Рэй, это мой друг ______, - сказала Сноуи бармену. - Он известный писатель!
- Черт, правда? - удивился бармен. - Хочешь хороший совет…
- На самом деле я не такой уж и известный, - поспешил добавить Писатель, но тут все его мысли замерли. - А, ладно, забудь, - oн повернулся. - Сноуи, я разве говорил тебе, что я писатель?
- Не ты, а ма. Рэй, я буду то же, что и он, - oна схватила его за рукав и притянула к себе. - Мне всегда хотелось попробовать это пиво, но оно слишком дорогое для меня!
Писатель заказал ещё пива. Куча вопросов теснилась в его голове, и он горел желанием задать их, но ему было крайне тяжело не смотреть на Сноуи. Её внушительные бёдра в джинсах, её грудь - как он полагал, без лифчика - под пурпурной блузкой. Он был уверен, что на её джинсах не было никаких линий трусиков, и всё, что он мог себе представить, это её лобковые волосы, такие же бело-жёлтые, как и волосы на её голове.
Я что, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собираюсь пойти в туалет передёрнуть? У него не было никакого вежливого способа сказать ей, что его эрекция протекала, как кран у плохой стиральной машины, и Сноуи только усугубила ситуацию, когда сжала его колено без видимой на то причины.
Он изо всех сил пытался отвлечься из оцепенения похоти:
- Сноуи? А ты знаешь, как твоя мать узнала, что я писатель?
Когда она пожала плечами, её потрясающие груди приподнялись на несколько дюймов, а затем опустились.
- Я думала, ты ей сказал.
Писатель неопределенно кивнул.
- А ты случайно… не видела кого-нибудь похожего на меня в городе?
- Ты шутишь! Я бы упала в обморок на улице, если бы увидела парня даже вполовину такого красивого, как ты!
Да, должно быть, у неё проблемы со зрением.
Он надеялся, что не покраснел, но в одном был уверен: после того, как она произнесла эти слова, из его пениса вытекло гораздо больше семенной жидкости, предшествующей эякуляции.
- Это… э-э… очень мило с твоей стороны, Сноуи.
Она наклонилась ближе.
- Мне бы очень хотелось знать, о чем ты пишешь?
По крайней мере, его стандартный ответ отвлечёт его от тяжелой ауры сексуальности, исходящей от неё, словно дым; и весь этот ответ был основан на том, что он сформулировал, прочитав все свои романы - которые он не помнил, как писал - и его философской идеологии, которая была у него в крови.
- Я - писатель, - с нажимом произнёс он. - Я путешествую по всей стране. Мне необходимо видеть разные вещи, разных людей. Мне необходимо видеть жизнь в разных социальных слоях.
- Стратас, - сказала Сноуи.
Или это “cтратум” во множественном числе? Или нет! “Стратум” - единственное число, а ”cтратa” - множественное! Чёрт! “Стратас” - это неправильно![14]
- Я приезжаю в такие отдаленные города, потому что они на самом деле живые. Они живут своей собственной жизнью, отдельно от остального общественного мейнстрима страны. Такие города более реальны. Я - писатель, но в более эзотерическом смысле, я - провидец, потому что то, что я пишу - это переосмысление того, что я испытываю, а происходящее вокруг является необходимым опытом.
Претенциозное и, по сути, нелепое самовыражение, казалось, обворожило Сноуи. Её розовые глаза остановились на нём, и рот на её, почти неестественно, узком лице открылся; показалось, что его скучный, фальшивый интеллектуальный ответ подействовал, как любовное зелье. Это, безусловно, превратилось в самые странные несколько часов его жизни, пришло понимание Писателю в голову. Будут ли часы его пребывания в этом городке такими же странными?
Она смотрела на него так пристально, что ему показалось, будто она вот-вот наклонится и поцелует его. Писатель знал, что должен держать себя в руках. В конце концов, он был лет на тридцать старше, если не больше; к тому же, как бы это ни было приятно, если бы она поцеловала его, он несомненно испустил бы спонтанное семяизвержение в свои штаны.