Тонкий лед (СИ)
Девушка кивнула и без возражений покинула дом; Мейнард нахмурился было, но тут же понял, в чем дело.
— Всему есть предел, даже снисходительности лекарки, — сказал Сайф и развязал тесемки большого мешка, который принес с собой. — Вот, я подобрал тебе одежду. Помогу облачиться и выйти на порог.
Пока Мейнард болел, кто-то переодел его в рубаху и штаны из домотканого полотна, однако предложенная Сайфом замена выглядела лучше. Уже по этой одежде можно судить, что поселение богатое. Довольно узкая рубаха надевалась на голое тело, суконные штаны подпоясывались кожаным ремнем, а ботинки, сшитые из куска толстой шкуры, натягивались на теплые носки и привязывались к ноге ремешками. Мейнард запутался в них, но сарацин справился ловко. Еще имелась короткая шерстяная куртка, едва прикрывавшая бедра.
— Вот так, — сказал Сайф, удовлетворенный своей работой. — Пойдем.
— Я не хочу никуда идти. — Мейнард внезапно снова почувствовал слабость. Только бы не вернулось то, чего он опасается больше всего!
— Ты провел в трюме корабля много дней, а потом лежал здесь, весь в веревках, словно жертвенный ягненок. Тебе стоит выйти и вдохнуть немного свежего воздуха. Давай, я подсоблю тебе.
Сайф помог Мейнарду встать, и тот обнаружил, что на ногах стоит уже лучше, чем вчера. Вместе они вышли на крыльцо, навстречу сентябрьскому ветру. Мейнард остановился и ухватился за резной столбик, чтобы удержать равновесие.
Вокруг было очень много света, воздуха, земли и воды — словно все стихии сошлись в одной точке, чтобы поразить человека, долгое время проведшего в окружении деревянных стен. От подножья дома сбегала тропинка, терявшаяся в кустах и перелеске, а дальше были дома, разбросанные по изумрудно-зеленому полю, ещё не тронутому осенней желтизной, и невероятно синяя, королевская вода фьорда, и горы, встававшие во всем их сумрачном великолепии. День выдался ясный, но немного облачный; длинные белые простыни облаков путешествовали между горными спинами, отражаясь в водной глади. От ферм поднимались узкие полоски дыма, ветер сносил их куда-то на запад. Солнце, бледное и невысокое, согрело лицо мягкими лучами. Мейнард стоял и дышал открытым ртом.
— Ты, видно, совсем отвык дышать, если сейчас вывалил язык, словно пес, — необидно засмеялся Сайф. Мейнард помотал головой и закрыл рот. Только сейчас стало понятно: тишина слегка давит на уши, а значит, поселение находится довольно высоко. Мейнарду доводилось и раньше бывать в горах, выше этих. Он уже не должен бы ощущать высоту, проведя здесь сколько-то дней, однако слишком ослабел от болезни и чувствовал ее, встав на ноги.
— Ты бы сам хватал воздух, как рыба, если бы оказался на моем месте.
— Я был на твоем месте, — сказал Сайф. На свету стало видно, что он не так смугл, как показалось в домашней тени, однако глаза не утратили черноты, а взгляд — остроты. — Меня так же привезли в трюме.
— Где тебя захватили? В Испании? Я слышал, что северяне нападают на тамошние берега.
— О, да. Они не гнушались хорошей добычей. Корабль Бейнира дошел до испанских берегов, и он был не один, даже северяне не отваживаются в одиночку плавать в тех водах. Хотя… может, в тот раз добычи было столько, что им должно было хватить на всех, вот они и отправились стаей, точно волки.
Мейнард усмехнулся. Свежий воздух сделал мысли яснее, и по всему выходит, что сарацин оказался прав — действительно следовало выйти из дома. Хотя столбик пока отпускать не стоит, вдруг земля закружится под ногами…
— Ты живешь здесь почти свободно, как я понял, если даже дочка вождя спокойно уходит, оставляя тебя без присмотра, — а называешь их волками?
— Волк сильное животное, — не принял насмешки Сайф. По-франкски он говорил довольно чисто, да и понимал неплохо. — Я благодарен, что меня не убили.
— Но ты теперь раб.
— Верно. — Сарацин кивнул и обвел рукой окружающее. — Только здесь неплохо, даже тому, кто привык к иссушающему зною юга. И при том, местные законы говорят, что рано или поздно ты можешь освободиться; об этом я тебе после расскажу, если захочешь слушать. Я даже растерял искушение сбежать. Для человека, которому интересны другие народы, не найти лучшего места. Мне нравится жить здесь.
Мейнард в другое время (далекое, очень далекое) с интересом послушал бы рассказ Сайфа, который обещал быть интересным, — кто же не любит хорошие рассказы? Однако сейчас еще не ушла слабость, и не совсем исчезла тоска и злость, и хотелось знать, что будет дальше. Об этом Мейнард и спросил.
— Дальше ты будешь жить там, где и я живу, и остальные рабы, — объяснил Сайф. — Как только госпожа Альвдис даст позволение и скажет, что ты здоров, тебе поручат работу. Ее тут много: чистить, латать, пасти скот, многое еще. Вождь хочет, чтобы мы трудились, мы трудимся. Все просто. — Он повернулся и пристально взглянул на Мейнарда. — Тебе не нужно объяснять, что не стоит думать о побеге? Ты, по всему видать, силен, когда не ранен и не болен; и ты вольнодумец, как и тот, что назвался Лукой…
— Брат Лука? Он здесь?
— Да, так он себя зовет, и есть еще двое: Конрад и Фредеганд.
— Значит, остальные…
— Да, — пожал плечами Сайф. — Лука слишком задирист для христианского монаха, как я знаю это племя; все по сторонам смотрит, и я за ним приглядываю. Тут глупости не прощают, особенно те, что против воли вождя. Да и куда уйдешь. — Он оглянулся на горы, величественные в дневном сиянии. — Лишь северяне знают все тропы и перевалы, лишь они могут пройти здесь быстро и скрыться от погони. Я постарался объяснить это всем, но кто-то временами решается, и тогда… — Он не закончил и пристально глянул на Мейнарда. — Ты ведь неглуп, да?
Мейнард промолчал. Он понимал правоту сарацина: не стоит и пытаться покинуть эту землю, не зная ее, но зная ее хозяев. Северяне живут тут многие годы, они срослись с этими склонами, с каждым ручьем, с каждым валуном. Так Мейнард когда-то знал землю, где родился… И если бежать, то куда идти? Если ему каким-то чудом удастся освободиться, ускользнуть от воинов Бейнира, то что его ждет? Монастырь разграблен, да и не найти успокоения в монастыре, Мейнард это уже узнал. Скитаться по дорогам? Просить подаяния на паперти? Возвратиться туда, откуда пришел? Наняться к дюжему мельнику и ворочать жернов?.. Последнее он и здесь может делать, а значит, и вовсе нет смысла куда-то идти.
— Я не стану убегать и злоумышлять против северян не стану.
— Я верю тебе, — сказал Сайф. — Ты похож на человека слова.
Мейнард усмехнулся.
— И еще одно я должен спросить. Несешь ли ты в себе колдовство?
Так иногда называли дар. Мейнард не очень-то понимал, почему. Колдовство — это нечто из бабушкиных сказок, где волшебники повелевают бурями и катаются на драконах. Дар — то, что есть на самом деле. Подарок Бога… или богов, как вот здесь, на севере. Кусочек вечной силы, многоликой, со множеством имен и названий. Нечто скрытое в тебе: промолчишь, и никто не узнает.
— Я не нарушу никаким колдовством спокойствие этих мест. — Мейнард выговорил это равнодушно и отвернулся от Сайфа. Пусть думает, что хочет.
Альвдис не хотелось отпускать своего подопечного — она и не знала, почему. Халлотта предложила вначале, что теперь она займется выздоравливающим, однако Альвдис воспротивилась.
— Я его почти вылечила, дай мне довести дело до конца и увидеть, как он встанет на ноги, — попросила она наставницу. Халлотта отступила, полагая, что в таком решении девушки есть нечто полезное — и для нее самой, и для лекарского дарования, все ещё растущего, обретающего форму и силу.
Чего не предполагала старая лекарка, так это того, что Альвдис не просто варит Мейнарду питье с лекарственными травами и нашептывает над ним. Конечно, девушка не все время проводила в маленьком домике, который вскорости опустеет, а потом достанется какой-нибудь паре молодоженов. В поселении всегда находилось, чем заняться, и большую часть дня Альвдис проводила в большом доме и его окрестностях, а за Мейнардом приглядывали подростки. Но утром и вечером Альвдис приходила к нему туда, проверяла, как затягиваются раны, составляла отвар и — говорила с чужаком.