Смертоносный груз «Гильдеборг»

— Почти…
— Гм… Вы способны привести в порядок машинный парк?
Я непонимающе посмотрел на него,
— Как это — в порядок?
Гофман встал, прошел к холодильнику, стоявшему в углу комнаты, и принес две банки мюнхенского пива.
— Наш корпус, — сказал он и подал мне одну из них, — получает новые машины только в обмен на машины, уничтоженные в бою. Так это определено контрактом. Террористы, конечно, не имеют тяжелых орудий и уничтожают машины редко и, скорее всего, случайно. Как сегодня ночью транспортер сержанта Додеса. Однако идет усиленное изнашивание. Запасные части, правда, я могу получить бесплатно, это тоже есть в контракте, только у меня нет никого, кто был бы способен квалифицированно производить ремонт. Я не могу притащить бронетранспортеры с границы и послать их в ремонтные мастерские. Этим я нарушил бы контракт. — Он медленно открыл банку и долго пил. — Понимаете, о чем я думаю?
Я торопливо обдумывал. Могу я сказать «да»? Справлюсь ли я с этим? Никогда ничего подобного я не делал. Моя профессия была совсем иной, Гофман, очевидно, думал, что инженер-механик должен справиться со всем.
— А что водители? — спросил я.
Он махнул рукой:
— Умеют только крутить баранку. Они — солдаты, а иногда даже и этого нет. Солдат из них мы должны сделать здесь.
Это было ясно. Авантюристы со всего света имели другую квалификацию.
— Один я с этим не справлюсь, — сказал я.
— Конечно, мы создадим ремонтное отделение, а вы будете им командовать. Людей можете отобрать себе сами. Но это не освобождает вас от участия в боевых действиях. Будете получать доплату и время на проведение ремонтов.
— Может быть, я попытаюсь взяться за это, но не ждите чуда. Без квалифицированных работников…
— Отлично. Вы получите звание сержанта и скомплектуете ремонтное отделение. Просмотрите все машины, до конца недели я хочу получить список самых необходимейших запасных частей. Мне кажется, что период спокойствия кончился. Мы должны подготовиться к регулярным боям. Политические совещания в Солсбери не ведут ни к чему, это делается для того, чтобы выиграть время, а этим партизан никто не остановит. Мы будем завалены работой. И должны выжать из командования все, что удастся.
Мне пришло в голову, что это — случай, значение которого я не могу еще определить. У меня будет большая свобода передвижения и, может быть, даже возможность привозить из Солсбери запасные части. И таким образом пересечь на транспорте границу, отправиться через всю Африку… Я улыбнулся; разумеется, это была бессмыслица. Фантазия.
— Это все, можете идти!
— Слушаюсь, капитан!
Я бросил пустую жестяную банку от пива в корзину и вышел на двор.
На следующий день я взялся за работу. Машинный парк был страшно изношен и запущен. С утра до вечера я лежал под транспортерами и грузовиками и искал неисправности. Всюду они были одинаковы. Амортизаторы, втулки и рулевое управление. Только подшипники еще чудом не вышли из строя. Всю транспортную технику "Анти-Террористической Унии" Гофмана можно было отправить в металлолом. При движении по здешней пересеченной местности эти неисправности скоро бы проявились. Капитан эту возможность, вероятно, уже давно предвидел; мне пришло в голову, что он предвидит еще кое-что. Использует случай или у него есть какой-то план? Вовремя передвинуться со всем корпусом и техникой, пока это еще возможно, туда, где ситуация не будет такой горячей и где ему охотно заменят старый металлолом на новые боевые машины? Заключить контракт с другим правительством? Сообщения в газетах не предвещали ничего хорошего. Если начнутся всеобщие бои черных против белых, что тогда станет он делать с не способным к передвижению корпусом?
Ситуация в стране была для легионеров неблагоприятна. Давление иностранных держав, направленное на то, чтобы правительство Яна Смита ушло в отставку, постоянно возрастало, а англичане и американцы вели переговоры с негритянскими группами. Местный Республиканский альянс обвинял Смита в излишнем либерализме по отношению к африканцам и требовал жесткой позиции и ориентации на Южно-Африканскую Республику. Патриотический фронт отвергал переговоры с белыми и был полон решимости добиться своих прав боем. Схватки на местах могли в любой момент перерасти в вооруженный конфликт. Однако политические трения корпуса не касались. Мы должны были только стеречь границы и препятствовать «гориллам» проникать с иностранных баз в страну. Жалованье выплачивалось регулярно, и пища была отличной. Никто, кроме капитана, о будущем не беспокоился.
Однажды после обеда, когда у нас было свободное время, мы сидели в столовой и не знали, как убить время, Тенсер сказал мне:
— Если дело дойдет до конфликта раньше, чем истечет срок контракта, с Гофманом будет покончено. Мы первые поплатимся, нас пошлют в самые горячие места — это, я надеюсь, тебе ясно.
Я поддакнул. Радиокомбайн орал самые новейшие шлягеры, кругом пили пиво и шампанское. Игра в карты никого не интересовала, ничто никого уже не интересовало. Как можно быстрее нализаться и дождаться вечерней поверки. Сегодня оказалась бы кстати тревога — просмотреть деревню черных, а заодно всех женщин. Мне было ясно, что на самые опаснейшие места послали бы нас, за это ведь нам и платят.
— Однако, — сказал Тенсер, — шефу будут нужны свои люди живые, а не мертвые. Поэтому я не боюсь. Прилив новичков не так велик, чтобы не обращать внимания на потери. Без людей он здесь ничего не значит. Держу пари, что он уже ведет переговоры бог знает с кем, и как только истечет срок контракта или, возможно, еще раньше…
— Поднимем якоря, — усмехнулся я. Он кивнул.
Только вот все еще не решено, как из этого выберусь я. Может быть, потянусь с Гофманом вдоль по Африке. И что дальше? Где раздобуду документы? Документы хочет иметь каждый, только для Гофмана это нежелательно.
— Сержант!
В столовую ввалился поручик Беневенто, пропотевший и запылившийся. Он осмотрелся, кивнул мне и ринулся прямо к стойке с пивом.
— Привез вам бизнес, — выдохнул он через плечо. — Идите к шефу!
Я поднялся. Поручик жадно пил пиво, и по вискам у него стекали огромные капли пота. С того времени, когда я предложил капитану образцово разработанный, на многих страницах, план ремонтных работ и заявку на запасные части, ко мне изменилось отношение всего офицерского состава. Я стал специалистом, человеком, с которым считаются. Запасные части мы еще, конечно, ждали, и я не знал, чем это все кончится на практике. Я боялся этого.
Тенсер дружески улыбнулся и многозначительно постучал пальцем по рюмке. Это означало, что рассчитываться буду я. Разумеется, я буду платить — за все в жизни платят. Мне потребовалось много времени, прежде чем я это понял.
Я вышел на раскаленный лагерный плац. Открытая печь! Воздух опалил меня. Назойливый, никогда не исчезающий запах дезинфекционных препаратов против москитов и бог знает какой еще нечисти, которыми вся площадь лагеря и окрестности регулярно опрыскивались с вертолетов, стоял над задыхающейся землей. Я направился к командирскому зданию. За бронеавтомобилем, на котором только что вернулся поручик Беневенто, стоял привязанный тросом гражданский вездеход «форд» с двумя детьми на задних сиденьях. Перед ним стоял капитан Гофман со стройной белой женщиной. Ей могло быть, по всей вероятности, тридцать-тридцать пять лет. Широкая тропическая шляпа на голове и легкое хлопчатобумажное платье песочного цвета.
— Наш специалист, миссис, — сказал Гофман с услужливостью официанта, когда я подошел. — Ручаюсь за то, что вечером вы будете дома. — Потом он посмотрел на меня. — У миссис Шиппер по пути из Солсбери случилась неисправность в машине, сержант. К счастью, ее встретил Беневенто на патрульной машине и взял на буксир.
Я вежливо поклонился. Давно я не видел белую женщину — конечно, кроме старенькой госпожи Хармер и ее некрасивой внучки. В этой было нечто такое, что не вызывало сомнения в том, что это настоящая африкаанер, старожилка, которая здесь родилась и предки которой колонизировали эту страну. Смуглая, нежная, но уже слегка увядшая кожа, продолговатое энергичное лицо и светлые коротко остриженные волосы. Это была не красотка с обложки журнала, а женщина, привыкшая решать и приказывать. Я не мог ее представить себе в постели: не из-за ее тела, оно было, без сомнения, в порядке, а из-за выражения лица, Строгого и непреклонного. Ничего такого настоящая дама не позволяет, а если и позволяет, так только один-два раза в жизни (в прочной непросвечивающей рубашке), если желает рожать детей.