Надгробие для живых (СИ)

— Сэм, пора, — Кас сел рядом, по привычке проверяя патрон в затворе винтовки.
— Хорошо… — мне даже не пришло в голову сдвинуться с места. Кас чего-то недоговорил.
— Ты уверен, что хочешь идти с ним? Его план звучит попросту бредово.
— И всё же, другого подобного плана сейчас нет. Я не горю желанием бесцельно выживать, почему бы и не поучаствовать в этаком приключении?
— Стоило понять, что тебя за ним потянуло: жажда найти проблем на задницу. Вечно молодняк стремится пойти против правил и найти что-то интереснее окружающей их действительности.
— Ты тоже таким был, разве нет?
— Мне было не до того. Я охотник, а не парень с улиц. Охотником родился, им же и умру.
— Так ведь и я охотник.
— Мы сейчас, Сэм, просто выжившие. Просто я охотник по натуре, а ты к такому прийти, к счастью, не успел.
— Почему к счастью?
Кас ответил не сразу. Да и по его молчанию было всё ясно.
— Иди уже. Завтра долго идти придётся.
Сон пришёл сразу, как я лёг. Как и всегда, самым тяжёлым занятием стала систематизация всех тех картин, что пришли в наполовину рабочую голову, хотя в этот раз вспоминать отдельные моменты было не так тяжело: спал я чутко, словно находился на границе между сном и бодрствованием.
Снова пришла эта девочка с прокушенной шеей. Она что, теперь будет меня преследовать? Или такой образ выбрало моё чувство вины, не дающее покоя? Как же хочется проснуться, да только кто даст мне выйти из своего кошмара? Кажется, я отсюда и вовсе не выйду, пока не досмотрю до конца.
Посреди ночи прозвучал выстрел, а может, мне это тоже приснилось, и потому я не проснулся. Отчётливее слышались крики, ярче разгорался пожар на чёрном фоне, и громче ревела сирена. И вот уже город, раскрытые нараспашку ворота, так и приглашающие внутрь. Вроде не хочется, но ноги сами тянут внутрь, после и глаза загораются интересом: город кажется незнакомым, и везде хочется заглянуть, подсмотреть, подслушать, но только вперёд тянут за собой прозрачные, мутно-голубые крылья.
А на улицах-то чисто. Громкие шумы тревожат сознание, от выстрелов всё сжимается в груди, пламя взрывами горячо обдаёт лицо, и теперь ты уже не можешь не идти дальше. Снова эта девочка… нет, не идти, бежать! Бежать за оружием, бежать на выстрелы, понять, кто с кем воюет, кому нужна помощь и кому я обязан её оказать, бежать подальше от кровавого шлейфа, тянущегося за этой страшной, улыбчивой девчонкой. Куда угодно, но чтобы её не было и бегом!
Выстрелы шли с площади, в центре, под памятником, стояли в кругу баррикады, постоянно увеличивающиеся за счёт падающих на них мертвецов. Нескончаемым огненным градом сыпались на них пули со всех окружающих их окон, не давая высунуть носу из укрытия до первой перезарядки, после которой особо смелые вставали в полный рост и тут же падали на прошлых храбрецов. Во всей суматохе боя терялся снующий туда-сюда художник с наброском какой-то зарисовки. Лишь подойдя ближе, стало понятно, что картина достаточно старая, а её автор наполовину сгнил.
— Что вы делаете?
— Я?! Я творю! Я запечатлеваю!
— Запечатлеваете?
— Конечно! На наших глазах творится история, идиот! — он улыбнулся чёрными зубами и побежал дальше, отпрыгивая от падающих на него трупов.
Какую историю? Зачем ей посвящать картины? Чтобы потом вот так же плясать вокруг них, восторгаясь непонятном чем? Как по мне, посвящать истории памятники искусства — дело столь же неблагодарное, как переносить гору снега лопатой. Нарисуй, чтобы через несколько лет о твоей картине забыли, напиши, чтобы весь твой труд превратился рано или поздно в прах, сделай монумент, и сама природа сточит его обратно в камень. Сейчас нет места искусству: на кону выживание, некогда думать о памяти, если помнить будет некому. Я ещё раз оглядел гудящее сражение, выстрелил в первое попавшееся окно и вдруг всё стихло. Из него вылезла та самая девочка, с той же улыбкой и маленькой дыркой в голове. Это что… я её так?
Руки павших солдат зашевелились, словно в них не было костей, а ближайшие начали сдавливать мне ноги, буквально ломая их и утаскивая под землю. Отстреливаться не было возможности: руки тоже скрутили, а после и вовсе вывихнули другие, бледные и грязные руки.
  
День 4
 
— Сэм! Скоро идём дальше, хватит спать!
— Да дай ты ему выспаться, — зевая, сказал Джон.
— Интересно это оно выходит! Как меня будить, так «вставай, принцесса», а как ему спать, то пусть дрыхнет?!
— Он дежурил, в отличие от тебя.
— Теперь ты будешь это использовать до скончания времён! Давайте я тоже буду дежурить, а потом спать сколько влезет!
— Ты и получаса не продержишься, как заснёшь! — давясь смехом, выпалил Джон.
— Ах, так вот как мы заговорили? Следующую ночь я одна дежурю! Вот увидите, я смогу за себя постоять!
— Ну-ну. Ловлю на слове.
— Чего?
— Выражение такое — «ловлю на слове». Теперь не отвертишься.
— Да пошёл ты, ненормальный!
— Во, таких девушек в бункере добрая половина: сама орёт, другим спать не даёт. Доброе утро, Сэм.
— Ага, — добрым, впрочем, оно для меня не было. — Какой план на день?
— Идти дальше. Кас пошёл осмотреть местность. По прикидкам, через пару дней подойдём к этому вашему лесу.
— А за ним что?
— По старым картам, возле него находился небольшой городок. Небольшие дома наверняка уже ушли в снег, но кто знает: вдруг там были многоэтажки.
— Что-что?
— Дома многоэтажные. Ну, девятиэтажные там, семнадцатиэтажные и прочие. А были ещё такие, которые под облака уходили! Их так и называли: небоскрёбы.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Да отовсюду. Бабушка ещё в детстве мне про них рассказывала: она родилась тогда, когда люди с поверхности на связь выходили. Плюс нам в школе объясняли, как оно всё раньше было.
— Круто…
— А вас что, этому не учили?
— Охотников точно нет. Нас в детстве учили оружие держать и правильно ногу ставить, чтобы снег тише хрустел.
— Жестоко, но я понимаю. Выживание, все дела…
— А откуда вы в бункере еду берёте?
— О-о, парень! У нас там всё схвачено. Даже животные есть! Ты таких сейчас на поверхности не найдёшь!
— Серьёзно?
— Конечно! Погоди, дай-ка секунду, — он залез в рюкзак. — Как знал, что стоит взять несколько лишних банок. Лови.
Он кинул мне в руки какую-то железную банку без крышки. Что ещё за шутки.
— Свинина! Она в такой банке может годами храниться где угодно, и ничего с ней не станет.
— А открывать как?
— Так ножом! Надавил и пошёл по кругу. Это тебе на завтрак, за то, что поддержал план.
Как и посоветовал Джон, я попробовал открыть банку с помощью ножа, что вышло на удивление легко. Внутри оказался розовый замёрзший кирпич, застывший в жире, но несмотря на вид, пахло чудесно.
— Только разогрей для начала. Тушенку холодной есть крайне не рекомендую.
— Я уже понял. И что, прям так можно?
— Ну да, это ж металл. Не расплавится.
Я поставил банку максимально близко к костру и через пару минут жир растаял и забурлил, раскачивая большой кусок мяса. Я попробовал небольшой кусок и просто не поверил, что бывает такой вкус.
— Это божественно!
— И это-то без хлеба! Мечта любого, скажу я тебе. Но дают такую у нас редко: запасают на случай чьего-то ухода или какой-нибудь чрезвычайной ситуации.
— Какие в бункере ещё могут быть проблемы? Сиди себе, радуйся, что не снаружи!
— Ну, помню, как кто-то пролез в систему вентиляции, народ начал чуть ли не с ума сходить. Мы три дня искали, что это было, а оказалось, что датчики движения дали сбой из-за скачка напряжения. Казалось бы, такая мелочь, а почти хаос начался.
— У нас так тоже напряжение скакало. Когда зимой буря начинается, купол искрил порой.
— Потому часть людей в бункерах и укрылась. Представь, если бы из-за этих искр в других куполах случился сбой, и все внутри мгновенно погибли? Кому возрождать цивилизацию? Ты ешь давай, нам идти скоро.