Надгробие для живых (СИ)
Я зажал винтовку в руках и трусцой засеменил по следам, ведущим всё дальше на юг. Хорошо бы ещё и не потеряться в случае чего, но не об этом мои мысли, когда на снегу мелькает добыча. Хотелось выпустить пар, и охота помогала это сделать. Хотя спустя двадцать минут пробежки пара наверняка только прибавилось, и теперь он мог бы послужить сигнальным огнём. Типа: «смотрите, я бегаю по неизведанным полям по чьим-то следам, убейте меня!»
Убивать было решительно некому, что даже казалось необычным на фоне прошлых дней. Удача явно мне улыбалась, и за мелким пригорком в сторону другого холма неспешно шёл пятихвост. Стрелять с такого расстояния не хотелось из боязни не пробить, потому я начал сокращать дистанцию, идя против ветра и с замиранием сердца видя, как зверь сбавляет темп или наоборот его наращивает. Такое поведение вряд ли относилось к нормальному, скорее пятихвост был насторожен и готов в случае чего реагировать на опасность, а единственная опасность в данный момент, по видимому, была во мне. Это говорило об опыте особи даже больше, чем отсутствие одного кончика хвоста, оторванного во время драки с кем-то из местных животных. На кого он, интересно, напоролся?
Вбежав где-то на середину возвышенности, пятихвост остановился и начал копать. Не до конца понимая его намерений, я тоже поспешно зарылся в сугроб, чтобы меньше выделяться. Смотреть через обваливающийся с шапки снег неудобно, но я заметил, как, раскопав приличную гору снега, наружу с тявканьем вывалились четверо детёнышей пятихвоста. Так у этой одиночки есть потомство…
Я подумал, что в такой ситуации сделал бы Кас. Хороший вопрос: а какой из двух Касов? Второй, может, и перестрелял бы всех, а первый… нет, хватит. Нет двух Касов, на одного из которых можно ровняться. Есть один, нераздельный, со своими, как оказалось, минусами, а не рисованными мною плюсами. Значит, и нечего на него в такой ситуации ровняться. Тогда…
А что сделаю я?
Я щёлкнул выключателем и десять минут наблюдал за выводком. Я охотник, но ни за что не выстрелю в детёныша или их родителя, если знаю об этом. Наверняка я пристрелил немало таких родителей, но никогда не поздно делать правильные выборы. Оставить их на своём холме нетронутыми выглядит правильным решением.
Возвращался я по своим следам, чуть приободрённый. У меня получается думать не только о выживании, как бы важно оно ни было, и это давало надежду. Я могу стать лучше, чем Кас. Подходить к делу серьёзно, но не фанатично, держать свои чувства на поводке, но не забывать про них, не забывать, что я — человек. И животные ни в чём не были виноваты, по крайней мере, сейчас уж точно. Меня даже не сильно волновало, что теперь я сам буду виноват в голоде, а Кас наверняка решит, что без него я ни на что не годен. Возможно, я не хотел мириться с мыслью, что мне до сих пор есть, чему учиться у него. Правду всегда тяжело принимать, особенно такую и от такого человека.
С юга подул холодный, порывистый ветер. Явление совершенно обычное для зимы или северного ветра, но от южного это чуть ли не очередное природное предательство, почти как если бы зимой с севера повеяло таким теплом, что и шапку стянуть не грех. В Гринмане ветер гулял только по крышам, да и тот имел холод, свойственный «уличному» ветру. Я явно многое пропустил, раз никогда не ощущал настоящий летний бриз, или весенние порывы, такие, какими они были двести лет назад. И в то же время у меня так и не возникло представления, кем бы я был, родись в эпоху Старой Истории. А если не двести, а, скажем, пятьсот лет назад? На кого бы я тогда охотился, и был бы от охоты прок? Почему-то хотелось спросить у Джона о староисторическом быту, но нельзя. Не сейчас.
Как-то так вышло, что закопанный по уши в собственные мысли, я дошёл до лагеря, где никто, кажется, даже с места не сдвинулся. Хотя я был сейчас милосерден по отношению к обоим, но бездействие это быстро во мне убивало. В самом деле, кто тут старший?
— Что дальше делаем? — спросил я, стараясь придать голосу как можно более многозначную булатность. — Торчим здесь, пока вы не вспомните про ваши «благородные цели»?
— Никто не говорил о благородстве, Сэм, — Джон перевёл взгляд с костра, уже изрядно просевшего в снег. — Это изначально было авантюрой, каких поискать надо. Мне дали задание, я попросил помочь, ты согласился и вот нас четверо, что где-то и к лучшему. А за вчерашнее и сказать нечего: получать по морде тоже полезно для здоровья, но только иногда, — Кас невзначай фыркнул. — Да-да, я о тебе! Хватит дуться, а то как дитя малое. Ну, сцепились мужики, набили друг другу лица, кому-то набили больше. Будто никто так не делает!
— У нас — никто.
— У вас не делают, ладно. Но это всё равно обычное дело, тем более я сам напросился. Хоть в чувство меня привёл. Считай, это было по плану.
— Ну да, как же.
— Серьёзно! — Джон чуть оживился. — Знаешь, для меня позорнее было бы упасть на собственный нож и так умереть, попадание в плен деревьям стоит на втором месте по позорности во всём списке. Будешь думать, что я таким образом этот позор смывал.
Кас молчал. Я бы тоже, ничего не сказал, будь на его месте.
— Замяли? — Джон протянул руку.
— Куда денешься.
— Теперь, когда ваши детские ссоры ушли на второй план, думаю, будет правильно спросить о дальнейших планах? — включилась Сара. — Мне уже надоело ждать, пока вы снова начнёте шевелиться!
— План прежний. Если никто не против, снимаемся прямо сейчас и идём. Мы близко к берегу.
— Как? А Лондон?! — настало моё время удивляться.
— Я немного ошибся: Лондон в восьмидесяти милях на северо-восток. Мы прошли его три дня назад с погрешностью в десять миль, а город не заметили потому, что даже если бы мы были на идеально ровной местности, линия горизонта в четырёх-пяти милях от человека.
— И как ты это всё узнал? — спросила Сара. — Как по мне, мы всегда идём по одной и той же местности: поля да равнины.
— Так и есть, но в условиях холода нормальные леса распространяются крайне неохотно. Частично, благодаря этому я и определял местоположение. Плюс некоторые ориентиры ландшафта помогли: мы сейчас сидим посреди шоссе, если я всё правильно понял. От Лондона на юг идёт не так много трасс, а значит, мы на верном пути.
— Что с заливом? Не думаю, что там деревья растут, — заметил Кас.
— Верно. Придётся идти так быстро, насколько возможно, так как неизвестно, что нас ждёт на месте, какие условия. Понятно, что будет так же холодно, но никто ведь не знает, что там с животными, с растениями, с людьми в конце концов. Ближайший бункер в округе Парижа, и я не собирался там останавливаться. Говорят, у них намечался бунт. Если всё пойдёт гладко, на остаток пути уйдёт не больше двух недель.
— Это только если повезёт.
— Я тоже не питаю иллюзий. Это здесь люди как-то ужились с новыми соседями, а там… знать бы хоть, какие там соседи вообще.
— Довольно болтовни. Хотели выйти, значит выходим. Каждый докладывает в рюкзак столько дров, сколько может унести, оружие проверить дважды.
— Узнаю старого Каса, — шепнула Сара. Впрочем, я был с ней согласен.
Путь до побережья занял где-то полтора дня пути. Я сначала даже не заметил изменения, разве что местность стала абсолютно плоской, и совсем немного изменился запах воздуха, но Джон заверил, что мы уже идём по Ла-Маншу, и всё говорил про то, как иронично это должно выглядеть со стороны, бормотал, что уже завтра мы выйдем в Нормандии. Его приподнятого чувства никто так и не разделил, может, дело в том, что он знает что-то интересное об этих местах. В его уме вся наша переправа Нормандию выглядела как грандиозная шутка. У меня же выглядело так: мы идём по воде, которая возможно заледенела до дна, а теперь её замело снегом настолько, что не отличить от суши. Вот это мне казалось шуткой, а что мне дела до какой-то Нормандии?
Мы даже успели переночевать на воде, но Джон сказал, что всё идет по плану. Никто сопротивляться не стал: уставали за день все без исключения, и вроде бы стоило дать хорошо отдохнуть, но дежурство отменять не стали. Часы летели с такой скоростью, что я даже не успел задремать, а уже снова утро, снова завтрак, снова поход. Может, я начал привыкать к режиму?