Норвуд (СИ)

- Спускаемся, - коротко скомандовал интерфектор и выхватил свой небольшой топорик.
После просторов крыш, стены домов давили как-то особенно сильно – казалось, что из-за каждого угла смотрят чьи-то глаза. Поэтому мы шли до входа в театр очень осторожно, выставив перед собой оружие. Я переводил арбалет с одного дверного проёма на другой, но никакой опасности не было.
На улицах, близ здания, было по-настоящему тихо – только покрикивания птиц да хлопки их крыльев. Вот оглушительно скрипнула ставня, и лёгкий ветерок, качнувший её, сразу же умчался прочь.
- Не заперто, - господин Глен настороженно потянул на себя одну из створок , опасаясь нападения. Однако за ней никого не было.
Раньше напротив входа находилась сцена, но её давно уже разобрали. Нехорошая репутация не отпугивала, когда можно было чем-нибудь поживиться. Пусть даже простой деревяшкой.
Но и пустым этот зал назвать было нельзя – наоборот, он был заполнен целыми кучами какого-то хлама, который натащили сюда окрестные обитатели.
- Аккуратнее! – шепнул интерфектор, когда я случайно наступил на большую плетёную корзину, зиявшую многочисленными прорехами. – Не шуми!
Я кивнул и сразу же задел плечом полусгнившую бочку, но на этот раз обошлось без большого грохота.
Окружающее пространство тонуло в темноте – крохотные оконца под самым потолком давали мало света. Сквозь них вечернее солнце должно было освещать сцену, но сейчас они были практически бесполезны.
Да и горы мусора мешали разглядеть, есть ли здесь кто-нибудь кроме нас. Однако звука мёртвых шаркающих шагов слышно не было и это внушало надежду, что никто на нас не наброситься из-за очередного ящика или непонятно откуда взявшейся кучи земли.
- Надо было зажечь фонарь на улице, - несмотря на кажущееся спокойствие, я говорил шёпотом. – Здесь опасно использовать кресало – всё может вспыхнуть от одной искорки…
- Не бойся, малыш, - раздался из тёмного угла знакомый голос. – Пожар есть кому потушить!
Не знаю, где Опалённая прятала тлеющий фитиль, но его малиновый огонёк мигнул на мгновенье, а потом темнота разбежалась от пламени кривой свечи, которую девушка держала в руках.
Нельзя сказать, что в театральном зале стало светло как днём, но разглядеть окружающую обстановку теперь можно было довольно уверено. Вдоль стен и в некоторых проходах между гор мусора, стояли мертвяки — отчего-то внучка мастера Фонтена собрала себе в услужение исключительно детей. Невысокие, с белыми застывшими лицам, они были неподвижны, но колеблющийся огонёк заставлял тени слегка подрагивать. Казалось, что покойники вот-вот ринутся на нас.
— Мы пришли, чтобы поговорить, — несколько стелящихся шагов и интерфектор прикрыл меня своей спиной, — а не драться...
— Разве такие как ты разговаривают? — негромко спросила девушка, но через мгновение сорвалась на крик, эхом разнёсшийся по помещению: — Вы только убиваете нас, как зверей!
От этого вопля сердце пропустило удар — Френсис Фонтен явно была не в себе.
— Да, — спокойно согласился господин Глен, которого было не пронять такой ерундой. — Потому что вы и есть звери — дикие, опасные и безжалостные.
Неуверен, что вести беседу в таком ключе — удачная идея. Но, похоже, интерфектор знал, как правильно разговаривать с порождениями тьмы — вместо того, чтобы приказать мёртвым детям атаковать нас, Опалённая визгливо рассмеялась.
— А ты прав, старик! — глаза её расширились. — Но зачем тогда со мной говорить?
— Затем, что сейчас есть звери покрупнее, — господин Глен сдвинулся немного вперёд и пусть совсем чуть-чуть, но стал ближе к девушке. — И ты поможешь мне с ними справиться... Или хотя бы узнать, что им нужно.
— Ха, — усмехнулась Френсис, — это я могу рассказать и так... Им нужны трупы, старик! Много трупов! Много детских трупов. Много маленьких детских трупов...
Она продолжала бормотать ещё какое-то время, а уже в следующий миг вдруг резко отскочила в сторону — к самой стене. Огонёк свечи качнулся — почти потух — но выстоял, а девушка зачем-то поместила над ним свою ладонь, да так, чтобы пламя жалило сильнее всего. Возможно, это был самообман, но мне показалось, что сразу запахло горелой плотью.
Ещё мгновение и интерфектор бросится на Опалённую — это ощущалось так явно, что я будто уже видел его рывок. Но если начнётся бой, то конец у него может быть только один — чья-то смерть.
— Не надо, Френни! — я не знал, зачем она это делает, но чувствовал — ничего хорошего ждать не следует.
Удивительно, но девушка сразу убрала руку от свечи и спросила:
— Откуда ты знаешь моё имя?
— Его нам сказал твой дед — мастер-писарь Фонтен, — вместо меня ответил господин Глен.
Он слегка расслабился и больше не казался готовым к прыжку. Интерфектор быстро посмотрел на меня, и во взгляде читалась благодарность и облегчение. Похоже, рука над огнём — это и правда очень плохо.
— Ты пытал его для этого? — в голосе девушки вновь зашумела буря. — Ты пытал деда, чтобы вызнать моё имя?
— Нет! — торопливо прокричал я. — Он сам сказал!
А интерфектор добавил:
— Но сейчас его действительно пытают. Только не мои братья, а твои бывшие друзья. И если бы не толстые стены, возможно, ты могла слышать крики.
Даже в неверном свете свечного пламени было видно, как от этого известия потускнели глаза девушки.
— Кто? — с трудом выдавила она. — Кто его мучает?
Интерфектор молчал. Не знаю, почему он не хотел отвечать, но спустя несколько мгновений, глядя, как бледнеет лицо Опалённой, я не выдержал.
— Карл Рокитанский!
— И он хочет, чтобы ты явилась вызволять своего деда, — сразу же добавил господин Глен. — Поэтому, его крики слышны почти во всём городе — всё специально для тебя. Что ты такого натворила, Френсис? Что ты сделала?
— Наоборот, — губы девушки едва шевелились. — Я кое-что не сделала... Не смогла... Не смогла начать всё это... Но пришли другие и справились без меня. Если бы не я, дети остались в живых...
Речь Опалённой разрывалась — то опускаясь до еле слышного шёпота, то поднимаясь до резкого вскрика. Что именно она имела в виду, понять было трудно, но ясно одно — охватившее город бедствие запустила всё же не она.
— Блэлок? — быстро спросил интерфектор. — И другие упыри? Это они начали?
Девушка будто не слышала вопросов. Она продолжала говорить.
— А теперь меня ждёт кара... И дед пострадает из-за моей слабости... Но я не могла... Дети не должны становиться такими...
— Но они стали, — господин Глен говорил неожиданно мягко. — Посмотри на них, девочка... Видишь их слёзы? Слышишь их стоны?
Разумеется, мертвяки не плакали и никаких звуков не издавали, но Опалённая, слушавшая интерфектора как завороженная, только кивала.
— Это слёзы по потерянным родителям, девочка, — голос мужчины набирал силу. — А стонут они по непрожитой жизни. Всё это забрала у них ты, девочка!
По щекам Френни побежали мокрые дорожки, блестевшие в пламени свечи.
— И дед, спутавшийся с тьмой только ради тебя, — не знаю, откуда интерфектору это известно, но говорил он очень уверенно, — из-за тебя же принимает ужасные муки. Мы с Норвудом слышали его крики — он умирает, девочка. Умирает, из-за твоей трусости, из-за твоей слабости, из-за твоей нерешительности!
Под конец господин Глен уже просто кричал. Да так, что даже зазвенело в ушах — всё-таки мы находились в театре, и, казалось, любой звук здесь в несколько раз громче, чем обычно.
И когда я уже хотел попросить его прекратить, мужчина вдруг перешёл практически на шёпот:
— Но всё ещё можно исправить... Ты поможешь нам, Френни?
Девушка смотрела прямо перед собой, не мигая и, похоже, даже не дыша. На руки стекал горячий воск, но её это совершенно не беспокоило.
— Я помогу, — спустя несколько долгих мгновений ответила Френни. — Но как справиться с Карлом Рокитанским мне неизвестно...
Почти прогоревшая свеча негромко и очень уютно потрескивала.
— Убивать его нет необходимости, — Бернард Глен с облегчением выдохнул. — Нам нужно только узнать, что затевается и освободить твоего деда. И для начала — расскажи нам всё...