Кожное лекарство (ЛП)
Рулевые не могли справиться с лодкой. Они даже не могли толком разобраться, где заканчивается река и начинается пойма.
Лодки то и дело увязали на илистых отмелях.
Время от времени солдатам приходилось сходить на берег и искать дрова для костров и приготовления еды… А в такой бедной и богом забытой местности это занимало много-много времени.
В конце концов, лодки прибыли в крохотный Камарго — плевок на карте, который принадлежал то одной, то другой стороне. Небольшой мексиканский городок на берегу реки Сан-Хуан в трёх милях от её впадения в Рио-Гранде. Когда-то он был довольно большим, но теперь, после наводнения, превратился в руины.
Измученные и злые солдаты выгрузились с лодок в лагерь, который одолевали рои насекомых, змеи и удушающая жара.
В этом грязном, заброшенном месте, где бушевали жёлтая лихорадка и дизентерия, мужчины мыли лошадей и стирали бельё в одной и той же воде. Больничные палатки были переполнены заболевшими и умирающими.
Кобб и другие добровольцы проводили большую часть времени в спорах, отмахиваясь от мух и хороня мертвых.
Вот такое это было место.
Смерть повсюду… а сражение ещё даже нее началось.
* * *
Добровольцы из отряда Кобба выискивали среди скал оставшихся мертвецов и сбрасывали тела в огромную кучу.
Теперь их было уже двенадцать. Двенадцать мексиканских повстанцев.
Из тех, что охотятся на небольшие отряды американских солдат. Вырезают их и отстреливают. Хватают живьём в плен, если получается, и пытают. Бьют их, пока солдаты не лишаются сознания, или отрезают от них плоть по небольшим кусочкам, пока те не истекут кровью.
Может быть, регулярная армия и не знала, как обращаться с этими свиньями, но добровольцы, без сомнения, знали. Когда они захватывали мексикашек живыми, они играли с ними в игру.
Закапываешь их по шею в песок, мажешь лицо мёдом — и дальше огненные муравьи сами делают своё дело.
Или тащишь их, привязанных к лошадям, по камням, пока тела не ломаются, как детские игрушки.
Или подвешиваешь за ноги и раскачиваешь над костром.
Или бросаешь в ямы с гремучими змеями.
Или привязываешь к столбу и позволяешь дикой природе самой разобраться с убийцей.
А если чувствуешь, что хочешь привнести в игру капельку творчества, можно взять нож для разделки шкур… И это может длиться часами…
Но лучше всего найти их деревню и выжечь дотла. Пристрелить их детей и изнасиловать женщин.
Один из добровольцев решил как-то помочиться на труп мексикашки, и Коббу пришлось на него прикрикнуть.
— Это так ты выказываешь уважение мёртвым, сукин ты сын? — прорычал он, прижимая парня к стене. — Так ты обращаешься с этими чёртовыми чилийцами? Похоже, друг мой, ты ни хрена не знаешь. Дай-ка я тебе покажу, что надо делать.
Кобб вытащил свой охотничий нож и прижал лезвие к большому пальцу до крови, чтобы убедиться, что он достаточно острый. А затем медленно и уверенно взял одного из мертвецов за волосы и провёл лезвием: сначала под подбородком, затем по скуловой кости вверх к зоне роста волос — и снова вниз, прочертив на лице убитого кровавый овал. И, потянув, оторвал кожу лица от подлежащей кости.
Кобб вытянул вперёд окровавленную маску.
— Всё готово. Можно пугать детишек.
Остальные добровольцы смеялись и хлопали друг друга по спинам.
Да это было самое смешное, что они когда-либо видели. Кобб любил придумывать что-то подобное.
Стоило вам задуматься о том, что у Джеймса Ли истощилась фантазия, как он выкидывал что-то новое: или делал себе кисет для табака из мошонки убитого мексикашки, или вешал на шею ожерелье из их пальцев.
Вытащив ножи, остальные принялись повторять выходку Кобба.
Тот прогуливался среди наёмников, размахивая окровавленным ножом, как школьный учитель, обучающий тонкостям спряжения глаголов. Только вот вместо класса у Кобба была выжженная пустыня, а предмет обучения — безжалостные убийства.
Он выглядел довольно внушительно среди всей этой братии: высокая крепкая фигура в потёртой одежде из оленьих шкур и в фуражке, лихо надетой набекрень. Его борода была длинной и спутанной, а волосы свисали до плеч сальными прядями.
На поясе у него висело множество револьверов, пистолетов, ножей и тесаков. Вместе с недавно вырезанной мексиканской посмертной маской и мумифицированной рукой священника, которую он отрубил в Монтеррее и высушил на солнце на плоском камне.
Трупов оказалось немного, и люди Кобба начали спорить, кому что достанется. Кобб разрешил конфликт, заявив, что первыми трофеи забирают те, кто первым пришёл. Кто появился в самом начале, могут вырезать себе маски и отрезать всё, что хотят. Остальным придётся либо смириться с утратой, либо позаимствовать, либо украсть.
Кобб уверил их — и мужчины поверили ему безоговорочно, — что по пути они раздобудут ещё кучу трофеев. Может, завтра, а может, сегодня.
— В одном можете быть уверены, парни, — сказал им Кобб, — всегда появятся новые и новые трофеи. Мексика ими полна.
Он смотрел, как они работают: рубят, пилят, режут и поют частушки, которым научились у мексиканцев, но смысла и содержания которых не понимали.
Да, Кобб наблюдал за ними, зная, что они следовали его примеру.
Он поступил в армию рядовым, но довольно скоро — возможно, из-за жестокости в бою, а может, просто из-за дикого характера — стал офицером и их лидером.
Они смотрели на него снизу вверх.
Они завидовали всем значками и военным атрибутам, которые он снимал с мёртвых мексиканцев и прикалывал на свою рубашку.
Они мечтали о таких же ожерельях из пальцев или почерневших ушей; или о черепе мексиканского полковника, который он повесил на лошадь вместе с седельными сумками.
Они хотели быть похожими на него.
Они хотели быть кровожадными мудаками, как Джеймс Ли Кобб.
Они хотели броситься в бой, как он сделал это в Буэна-Виста, стреляя из двух рук, нанося удары и прокладывая себе путь сквозь ряды мексиканцев.
Поэтому в каждой битве они выкладывались на полную, чтобы обладать такими же трофеями, как и их вожак. Но они могли сражаться и умирать, грабить и осквернять мёртвых сколько угодно, но никто из них никогда не станет похож на Джеймса Ли Кобба.
У них никогда не будет его своеобразного желания причинять страдания и смерть.
Желания, рождённого в безымянных местах, где человеческие кости складывались в пирамиды, а человеческие души кипели в котлах.
У них никогда не будет этой необходимости, как и не будет такого родимого пятна на спине.
Пятна, которое по форме напоминало красный отпечаток четырёхпалой руки.
Отпечаток, который горел огнём, когда рядом была смерть.
* * *
А в битве при Буэна-Виста произошло вот что: около 14 000 мексиканских солдат под командованием генерала Санта-Анны атаковали американские войска Закари Тейлора, которые насчитывали менее 5000.
Благодаря решительности, смелости и чистой удаче американцы смогли отбросить мексиканцев.
Легко сказать — но нелегко сделать.
Мрачным февральским утром 1847 года солдаты под командованием Тейлора получили приказ собирать палатки и выдвигаться в сторону Буэна-Виста. Двадцать пять километров — и они на месте… Без провизии и без сухих дров.
На следующее утро, едва рассвело, прибежали часовые и сообщили, что приближается войско мексиканцев.
Джеймс Ли Кобб и добровольцы из Миссури расположились на узком гребне, сразу за артиллерией, в ожидании врагов. Вместе с ними были группы кавалерии Кентукки и Арканзаса. Все ждали, широко раскрыв глаза, с кремневыми мушкетами и карабинами наготове, с заточенными ножами и топорами в руках.
В воздухе стояла вонь — кислая, сильная, пьянящая. Запах страха.
Потому что внизу враги собирались в кучу, и все, кто рассредоточился на этом гребне, могли прекрасно их видеть. Их было не перечесть. В кои-то веки разведка не уменьшила, но и не завысила численность врага.