У кромки прибоя

— Прекрасно, — охотно согласился Генри. — Если вы позволите? — небрежно бросил он Мэри и Томасу.
Эйлин взяла его под руку, и они вышли из дома.
— Если Эйлин велит прыгать, он прыгает, — нарушил Томас молчание, воцарившееся после их ухода.
Мэри с недоумением взглянула на него. Что он хотел этим сказать?
— Но она очень красива, — добавил Томас.
— Да, — бесцветным голосом произнесла Мэри.
— И богата.
— Да…
— Дело в том, Мэри… — Томас пожал плечами, — что мой брат уже промотал большую часть своего наследства, а он привык жить на широкую ногу. И это не позволяет ему с легкостью отмахнуться от того факта, что Эйлин — очень состоятельная особа.
Мэри нахмурилась:
— А я, очевидно, нет?
Теперь нахмурился уже Томас.
— По-моему, мы говорили не о вас, — резко заметил он. — Или я не прав?..
Этот человек занимался журналистскими расследованиями, и Мэри ясно как никогда поняла, что он отлично справлялся с работой. Она только что дала ему информацию, которой он не требовал, и, сама того не желая, подтвердила свой интерес к Генри! Впрочем, интерес, в котором она сама уже начинала сомневаться…
— Да, не обо мне… Могу я теперь вернуться к Нине? — Она нарочито подчеркнула свой статус наемной служащей. — У вас наверняка есть дела.
— Да, — кивнул Томас, по-прежнему пристально глядя на нее. — Скорее всего я повезу вас завтракать. Вас двоих. По просьбе Нины, — добавил он, словно предчувствуя отказ, готовый сорваться с ее языка.
Отказ чисто инстинктивный, продиктованный ее нежеланием проводить в компании Томаса Тэлфорда больше времени, чем это необходимо. Но ссылка на Нину напомнила ей о том, чем она здесь занимается.
— Конечно, — согласилась она. — Я только схожу за плащом Нины.
Девушка повернулась и стала подниматься по лестнице.
— Мэри…
Она почти достигла верхней площадки — почти спаслась от того, что определила для себя как эмоциональную атаку. Но Томас Тэлфорд, как всегда, был начеку и не позволял расслабляться другим.
Мэри сделала глубокий вдох и медленно обернулась. Томас стоял на том же месте, где она его оставила, и казался высоким и могучим даже на фоне огромного холла и широкой раздвоенной лестницы, господствуя над всем, что его окружало.
— Да? — Даже для собственных ушей ее голос звучал натянуто.
Он усмехнулся той самой обезоруживающе обаятельной, чуть волчьей усмешкой.
— Я навещу львицу в ее логовище и скажу Джулии, что все мы дезертируем с завтрака.
При этом безобидном замечании Мэри с облегчением выдохнула — верный признак того, что до сих пор она удерживала дыхание.
— Прекрасно, — кивнула она.
— О, и еще, Мэри…
Он что, делал это специально? Смех, притаившийся в глубине синих глаз, свидетельствовал, казалось, именно об этом! Усмешка стала шире, по сторонам глаз и рта обозначились замеченные ею раньше морщинки.
— Не утруждайте себя переодеванием ради меня. Вы хороши и в джинсах!
Оценивающий взгляд, которым он ее окинул, подсказал Мэри, что Томас, должно быть, рассматривал ее, пока она поднималась по лестнице. И девушка вдруг ощутила, до чего плотно облегают ее джинсы, подчеркивая изгибы ягодиц и длинные стройные ноги.
— А я и не собиралась, — язвительно заметила она.
Мэри наконец удалось скрыться с его глаз, но смех Томаса продолжал преследовать ее и в коридоре. Причиной веселья наверняка был жаркий румянец, покрывший щеки девушки.
И в компании этого человека она вынуждена будет провести следующие несколько часов! Великолепно! Мэри уже начинала сожалеть о своем давешнем желании, чтобы Томас оставался здесь подольше. Сейчас она хотела, чтобы он поскорее уехал.
Впрочем, позже, видя, какую радость вызывает перспектива побыть в компании отца у Нины, Мэри раскаялась в своем желании. Девочка явно обожала его, и эта нежность была более чем взаимной. Как бы ни сложился его брак, Томас Тэлфорд очень любил свою дочь.
— Вы вдруг почему-то погрустнели, — мягко прервал Томас ее размышления, лишний раз доказав, что постоянно наблюдает за ней. — Надеюсь, тому виной не мои слова или поступки? — Он пристально посмотрел на нее, при этом причудливо изогнутая левая бровь придала ему чуть смущенный вид.
Прокатившись на машине, они остановились у паба, чтобы позавтракать. Нина чувствовала себя в своей стихии, сидя между двумя взрослыми. В том, что у нее отличное настроение, сомневаться не приходилось. И Мэри поняла, что, если однажды Томас решит навсегда вернуться домой, ее присутствие больше не потребуется. В то же время она осознавала, что ее мысли эгоистичны и для Нины будет намного лучше, если с ней рядом окажется отец, а не нанятая воспитательница.
— Нет, что вы, — заверила она Томаса.
Он ничего не сказал, ничего не сделал — просто был самим собой, и Нина его обожала.
Томас по-прежнему обеспокоенно смотрел на нее поверх головки дочери.
— Правда?
— Правда. — Она одарила его лучезарной бессмысленной улыбкой.
Он не виноват в том, что она так полюбила Нину, что мысль о возможной разлуке причиняла ей почти физическую боль. В колледже ее учили не слишком привязываться к своим воспитанникам, и, когда Мэри работала в детском саду, ей это без труда удавалось. Но теперь…
— Вам когда-нибудь говорили, что у вас очень выразительные глаза? — тихо сказал Томас.
Мэри испуганно посмотрела на него, их взгляды встретились… И они словно остались вдвоем в шумном, переполненном посетителями помещении.
— Удивительные глаза! — снова произнес он, встряхивая головой словно в попытке разрушить некие чары.
— Мне показалось, вы назвали их выразительными? — слегка задыхаясь, пробормотала она.
— Выразительными! Прекрасными! Удивительными!.. О Господи…
— Бабушка говорила, что это слово можно употреблять только в молитвах, — назидательно произнесла Нина, напоминая им о своем присутствии. — А ты вовсе не молишься, папа, — поддразнила она его.
Томас несколько мгновений смотрел на дочь невидящим взором, затем улыбнулся ей и легко потрепал по волосам.
— Кстати, я делаю именно это, — мягко сказал он дочери, загадочно глядя на Мэри.
Мэри вернула ему не менее загадочный взгляд, поскольку совсем не понимала его…
— А я тоже молилась вчера вечером, папа, — поддержала беседу Нина, приняв слова отца за чистую монету. — Я молилась о том, чтобы ты не уезжал еще долго-долго. А о чем молился ты? — бесхитростно спросила она, даже не подозревая, какую бурю в сердцах взрослых вызвал этот вопрос.
Мэри сейчас еще больше стыдилась своих недавних мыслей и, глядя на Томаса, гадала: что он чувствует, видя, как тяжело девочка переживает его длительные отлучки.
Он взглянул на Нину, и его лицо засветилось любовью.
— Я молился о том же, родная моя.
Девочка кивнула с серьезным видом, который иногда на себя напускала.
— Может быть, если мы оба будем молиться об одном и том же, все так и случится. Я долгое время просила Бога о том, чтобы у меня была новая мама, но этого не произошло. Возможно, потому, что я молилась одна, — задумчиво проговорила Нина, от умственных усилий сморщив носик и опять не осознавая, какой новый грозовой заряд внесла в беседу. — Как ты думаешь, папа? — Она взглянула на него, приподняв пушистые бровки.
Мэри едва удержалась от смеха при виде ошарашенного выражения на лице Томаса. Он явно не подозревал о том, что Нина мечтает о новой матери, равно как и не знал, что ей ответить.
— Мне кажется, двум из нас следует пойти в женскую комнату и помыть руки после этой восхитительной еды, — пришла на помощь Томасу Мэри. — Это позволит тебе блеснуть умением маневрировать на костылях, — ободряюще добавила она, заметив гримаску неудовольствия на лице девочки.
Костыли доставили из больницы в воскресенье, и Нина получала огромное удовольствие, используя их при всяком удобном и неудобном случае, особенно на публике, и в этом смысле переполненный паб был для нее просто находкой.