Последний аргумент закона

— Не богохульствуй, животных не крестят, — сказал Мещеряков.
— Ну, крестить, может, и не крестят, а вот выпить по этому поводу мы можем. К тому же я на три дня без колес остался, так что могу себе позволить.
В руках Иллариона, сидевшего в кресле, появилась бутылка. Откуда она взялась, для Мещерякова оставалось загадкой. Это было похоже на карточный фокус, когда вначале видишь пустую ладонь, а затем на ней вдруг лежит колода карт, и прямо на глазах эта колода превращается то в веер, то в вопросительный знак, потом сама собой складывается и так же незаметно, как появилась, исчезает с глаз.
Мещеряков тряхнул головой:
— Опять ты свои фокусы, Илларион, показываешь?
— Какие фокусы, бутылка стояла возле кресла.
— Стаканы где?
— И стаканы здесь, — опустив руку с подлокотника к полу, Илларион извлек два стакана, держа их одной рукой. Второй он наполнил их. Забродов проводил все эти манипуляции так быстро, что Мещеряков не успевал опомниться.
— Ну, давай, поехали, — Илларион ударил своим стаканом о стакан Мещерякова.
Мещеряков успел опомниться лишь тогда, когда водка обожгла горло. Он закашлялся и принялся чертыхаться. Илларион хохотал, казалось, что даже доберман и тот смеется над нерасторопным полковником.
— Ты, сволочь, Илларион, зубы заговорил, налил, в руки сунул, а я же за рулем!
— Я тебе что, в рот, Андрей, лил, или лейку в горло вставил? Ты взрослый человек, я предложил, ты выпил. Откуда я знаю, вдруг ты всегда пьяным машину водишь?
— Никогда, ты же это знаешь! У меня закон — выпив, за руль не сажусь.
— Успокойся, пятьдесят граммов, которые ты успел проглотить, выветриваются через четыре часа. Вот, закуси яблоком, — в руке Забродова лежало красное яблоко. Он бросил его.
И тут доберман неожиданно для Иллариона, а тем более, для Мещерякова, сорвался с места, взлетел в воздух, и яблоко захрустело в его пасти.
— Черт бы вас подрал, цирк настоящий!
— Хороший, хороший, — потрепал по загривку добермана Илларион. Оказывается, ты мастер.
Пес положил надкушенное яблоко на колени Мещерякову. Тот фыркнул, взял яблоко в руку и не знал, что с ним делать.
— Тварь! — сказал Мещеряков. Доберман зарычал.
— Ты, Андрей, сейчас договоришься. Цапнет за ногу и пойдешь в отставку, как инвалид, пострадавший чреслами за отечество. И будешь всем рассказывать, что вражеская пуля настигла тебя в момент проведения спецоперации. — Мещеряков недовольно морщился.
— Ты зачем приехал, собственно говоря? Настроение у Забродова было благодушное, поэтому он язвил, шутил, подначивал своего приятеля. Тот заерзал в кресле, не зная, с чего начать. Цель приезда была простой: каждые дней десять Мещеряков приезжал, звонил, чтобы засвидетельствовать свое почтение к Забродову. Случалось, тот и сам разыскивал его в редчайших случаях.
— Чего я приехал? Хотел пригласить тебя на рыбалку.
Илларион засмеялся:
— Ты меня на рыбалку? Это что-то новенькое. В ресторан — понятное дело, а вот на рыбалку… С каких это пор полковники ГРУ рыбаками заделались?
— Ну, просто… Илларион, пообщаться хотелось. Давно не виделись в неформальной обстановке, без галстуков, так сказать.
— Девочек на себя берешь?
— Могу и на тебя, — пошутил Мещеряков.
— Что ж, предложение твое принимаю. Значит, машина, девочки и черви за тобой.
— Где я червей возьму?
— Там же, где и девочек — в злачных местах.
— Нет, давай так, Илларион: снасти и черви — за тобой, а за мной выпивка, закуска и машина.
— Ладно, идет. А то тебе поручи, привезешь не тех червей и рыбалка будет испорчена.
— У меня есть три свободных дня. Завтра можем поехать.
— И конечно, Андрей, ты хочешь поехать ко мне на прикормленные места?
— Куда же еще? Далеко от города отлучаться не могу, ты же знаешь.
— Договорились.
— Возьмем с собой еще одного — Полковника. Готовить ты будешь.
— Я — готовить? — хмыкнул Мещеряков. — Меня делать это не может заставить даже жена.
— Разберемся, как приедем на место. Есть захочешь — приготовишь.
Мещерякову пришлось сидеть у Забродова четыре часа, чтобы выветрился алкоголь. За это время он уже смирился с присутствием добермана, а доберман примирился с полковником ГРУ, хотя явно не питал к нему уважения. Зато Забродову повиновался беспрекословно, словно тот воспитал его с рождения.
Иллариону возиться с псом нравилось. Вот здесь для Мещерякова и начала раскрываться душа Забродова, тот уголок, о котором он даже не подозревал. Илларион, оказывается, мог быть трогательно-заботливым. Он буквально опекал своего нового друга, водил по квартире, объяснял, как ребенку, что где находится. Открыл холодильник, показал содержимое, подвел к книжным полкам. Мещерякову показалось, что Забродов сейчас начнет читать надписи на корешках книг, показывая богатство своей библиотеки. Он даже не удивился бы, приехав через пару недель, если бы застал добермана за чтением «Метаморфоз» Овидия в оригинале или за рассматриванием какой-нибудь топографической карты.
— Ты смышленый, — приговаривал Забродов, — несмотря на то, что Полковник. — Мещеряков морщился, понимая, что фраза адресована ему, а не доберману. Видишь, как ты быстро во всем разобрался, — затем Илларион взглянул на часы. Ну, что, Андрюха, или пьешь еще или поезжай. Мне, понимаешь ли, Полковника надо вывести, чтобы он на деревья помочился или на колесо чьей-нибудь машины.
— У тебя намордник для него есть?
— Зачем ему намордник? Он послушный. Полковник, ты послушный?
Пес сел напротив Забродова, и, как в цирке, кивнул. Мещеряков ахнул.
— Видал, каков?! Поумней твоих подчиненных будет, не говоря уже о начальниках!
— Хорошо тебе, Забродов, ни от кого ты не зависишь, никому не подчиняешься. Можешь шутить, подкалывать, и никто тебя не накажет.
— Я это заслужил, Мещеряков.
— Я, по-твоему, не заслужил?
— Когда на пенсию выйдешь, вот тогда и ты сможешь всех подкалывать и шутить. А пока ты при должности, при портфеле и при погонах. Шутки шутить — не полковничье дело! Вам, товарищ Мещеряков, приказы отдавать надо, руку к голове прикладывать. Так что, уволь, такой образ жизни пока не для тебя.
— Понимаю, — согласился Андрей. Втроем они спустились на улицу. Мещеряков подал руку, Забродов пожал.
— Полковнику пожать лапу не хочешь? Пес сел и поднял лапу, правую, как положено. Мещеряков нагнулся и тряхнул собачью лапу.
— Ну вот, порядок, — пошутил Забродов, — теперь вы друзья. Самое интересное, звание у вас одинаковое.
Мещеряков сел за руль машины и, поворачивая ключ в замке зажигания, подумал: «А что было бы, назови он добермана Генералом? Чего доброго, заставил бы честь отдавать».
Доберман бросился к машине, залаял. Из-под колеса выскочил котенок.
— Ко мне, Полковник, нельзя! — негромко приказал Забродов.
Доберман, весь дрожа, замер на месте, как вкопанный, похожий на скульптуру. Забродов подошел и поощрительно погладил пса.
— Умница, молодец! Что я могу сказать, соображаешь. Так и дальше себя веди.
«Интересно, впишется Андрей в арку или нет? — Мещеряков справился, скрежет металла не послышался. — Прогресс», — подумал Забродов и, негромко свистнув, позвал добермана, направляясь к арке, в которой еще висел голубоватый дымок выхлопа.
 
Глава 3
— Твой «лендровер» готов. Заедь за машиной пораньше, часиков в шесть утра, — сказал Феликс по телефону.
Выяснять, почему понадобилась такая спешка и есть ли смысл приезжать именно в шесть утра, а не в семь или восемь, Илларион не стал. Он знал, его друг Феликс о лишнем никогда не попросит.
— Буду, — коротко ответил Забродов.
На этот раз пришлось воспользоваться такси. И ровно в шесть утра Илларион уже входил в калитку, на которой красовалась табличка «Осторожно! Злая собака». Феликс был уже на ногах.
Люди делятся на сов и жаворонков. Жаворонки бодры с утра, но вечером с ними лучше не оказываться в одной компании — они зевают, невнимательны. Совы наоборот, вечером бодры и деятельны, а с утра скорее мертвы, чем живы.