Скажи «да», Саманта

Это был не тот вопрос, которого я ожидала, и я почувствовала, как краска бросилась мне в лицо. И впервые я подумала о том, что слишком быстро позволила ему целовать себя. Ведь мы ничего друг о друге не знаем, и он даже не сказал, что любит меня.
А ведь я говорила себе, что ни за что не позволю мужчине целовать себя, пока не буду уверена, что он любит меня по-настоящему. Ведь папа без сомнения имел в виду именно это, когда говорил, что я должна «беречь себя для человека, который станет смыслом моей жизни».
Мне было ясно, что Дэвид единственный, кто много для меня значит, но ясно было и то, что все произошло слишком быстро и что я, быть может, вовсе не значу для него так много, как он для меня. Я готова была сгореть от стыда, щеки у меня пылали все ярче, но я и в самом деле не знала, что сказать.
— Вы покраснели, Саманта! — сказал Дэвид удивленно.
И так как я все еще сидела, отвернувшись от него, он протянул руку, взял меня пальцами за подбородок и повернул мое лицо к себе.
— Почему мой вопрос привел вас в такое замешательство? — спросил он. — Кто это вас так страстно целовал, что вы краснеете при одном упоминании об этом?
Он говорил довольно резко, и его тон заставил меня сказать ему правду. Я тихо проговорила:
— Никто…
— Что значит «никто»? — еще более резко спросил он.
— А то и значит, что никто меня… не целовал. Кроме вас.
Он отнял пальцы от моего подбородка и уставился на меня во все глаза.
— И вы думаете, я вам поверю?
— А почему нет? — спросила я.
— Ни за что не поверю, что такое возможно.
— Но почему?
— Девушка с вашей внешностью, фотомодель Джайлза Барятинского!
— Но при чем здесь это? — удивилась я.
Мне было очень трудно отвечать ему спокойно и рассудительно, в то время как он не сводил с меня глаз и точно буравил насквозь своим взглядом. По всему было видно, что он мне не верит, но я никак не могла понять, отчего ему кажется, что я лгу. И все же я чувствовала, что его и в самом деле одолевают сомнения. Я отвела от него взгляд и в смущении опустила глаза. Кажется, именно этот мой взгляд журналисты окрестили «загадочным».
Дэвид, как видно, собирался мне что-то сказать, но в этот момент официант принес коктейль и томатный сок.
Это вернуло меня к действительности и словно бы освободило от чар, которыми Дэвид опутывал меня. Официанты захлопотали около нашего стола, стали подавать блюда, и мы с Дэвидом заговорили о другом.
Сперва речь шла о вполне тривиальных вещах, но затем он заговорил на более серьезные темы и стал делиться со мной своими мыслями и чувствами. Это было захватывающе интересно.
Я ведь и в самом деле ничего не знала о том, что происходило за пределами Литл-Пулбрука. Папа выписывал «Морнинг Пост», но у меня никогда не хватало времени просматривать газету. Наверное, это было не слишком разумно, потому что многое, что происходило вокруг, мне было неведомо. Я ничего не знала об ужасающей безработице на севере страны, о несправедливости по отношению к рабочим, которые не получали оплачиваемого отпуска, о том, что они устраивали забастовки из-за того, что семьи их находились на грани голодной смерти.
Дэвид рассказывал мне обо всем этом, и я догадалась, что именно это и являлось содержанием его книги.
— Конечно, мы не единственная страна, где происходят такие вещи, — говорил он. — Жажда наживы вытесняет все другие интересы. Толстосумы и политики везде одинаковы — в Америке, в Англии, или, скажем, в каком-нибудь государстве Тимбукту.
— Я вчера купила вашу книгу, — сообщила я. — Но у меня не было пока что времени ее прочесть.
— Надеюсь, она вам понравится, — сказал Дэвид. — Я написал ее в форме романа только потому, что официальные отчеты вроде «Белой книги» читает лишь горсточка людей. У романов гораздо большая аудитория. — После некоторой паузы он добавил: — Возможно, на основе моей книги будут снимать фильм.
— Это было бы замечательно! — воскликнула я. — Надеюсь, что так и будет.
К этому времени ужин был окончен, и перед нами стояли лишь две чашки кофе. От ликера я отказалась, а Дэвид заказал себе бренди.
— Могу я закурить? — спросил он. — Ведь вы, наверное, не курите?
Я отрицательно покачала головой.
— Вы не курите, вы, по сути дела, не пьете, и вы говорите, что ни разу не целовались до вчерашнего вечера, — сказал он шутливым тоном. — Вы непредсказуемы, Саманта. — Я ничего не ответила, и спустя некоторое время он продолжил: — Вдобавок ко всему вы еще не разучились краснеть, А я-то думал, что в наши дни молодые девушки давным-давно утратили эту способность.
— Я ничего не могу с этим поделать, — огорченно сказала я.
— Ну и слава Богу, что не можете, — отозвался Дэвид. — Вам это очень идет.
Он сказал это с какой-то непонятной интонацией, и я заметила:
— Вы говорите так, будто я делаю это намеренно.
— Сомневаюсь, что это было бы возможно, — сказал он. — Но в вас все так противоречиво!
— Я ничего не могу с этим поделать, — повторила я.
— Ну и не надо. Хотя это весьма огорчительно, во всяком случае для меня.
— Почему? — удивилась я.
— Потому… — проговорил он медленно, точно подыскивая слова. — Когда я пригласил вас вчера вечером, я думал, что мы с вами развлечемся, или, вернее, что вы меня развлечете.
— А я… этого сделать не сумела? — спросила я.
— Сумели, но не так, как я ожидал.
Снова наступила пауза, а потом я спросила:
— Вы, наверное, очень разочарованы?
— Нет, конечно, нет! — улыбнулся он. — Я пленен и очарован, но так, как менее всего ожидал. Сегодня утром я подумал, что, должно быть, ошибаюсь, но я все-таки не ошибся.
В его голосе было что-то такое, отчего у меня стеснило дыхание и снова появилось это странное ощущение в горле. Я с трудом проговорила:
— Мне кажется… я не совсем… понимаю.
— А, может, тут и нечего понимать, — ответил он. — Кто знает?
Он говорил довольно резко, и мне показалось, что он как будто окатил меня ушатом холодной воды. Не знаю почему, но у меня вдруг появилось ощущение, что он говорит или делает что-то неподобающее, но я никак не могла понять, что именно. До сих пор Дэвид говорил так увлеченно, но теперь он сидел молча и смотрел на меня.
Немного погодя я с тревогой спросила:
— Что-нибудь не так? Вы сбиваете меня с толку.
— Нет, все в порядке, — ответил он. — Но если вы и в самом деле до такой степени неопытны, то это весьма неожиданно и огорчительно.
— Почему? — спросила я. — Чего вы ждали от меня?
Он улыбнулся:
— Думаю, вы бы не поняли, даже если бы я и попытался вам объяснить.
— А такая, как я есть… я вам не нравлюсь?
— Вы мне очень нравитесь такая, как вы есть, — ответил он. — Быть может, даже слишком нравитесь.
— Разве бывает так, чтобы кто-то «слишком» нравился?
— Не уверен, — ответил он.
У меня было такое чувство, словно мы сказали друг другу больше, чем выразили словами, и вместе с тем для меня это было вроде запутанного лабиринта, из которого нет выхода. Я чувствовала себя обескураженной, но все-таки сознавала, какое это блаженство — быть рядом с Дэвидом, совсем близко от него, и разговаривать с ним.
Он сказал, что я ему очень нравлюсь. Это было уже много, но я говорила себе, что должна быть очень осторожной и не открывать ему, как сильно я его люблю. «Женщина никогда не должна первой признаваться мужчине в любви». Эту фразу я, кажется, вычитала в какой-то книге. Но в конце концов, не я же начала первая. Ведь это Дэвид поцеловал меня, когда я вовсе этого не ожидала.
Анри принес счет, а затем проводил нас до двери с выражениями благодарности и надежды на то, что мы вскоре приедем снова.
— Какой чудесный теплый вечер, — произнесла я. Мы стояли около машины Дэвида, и он смотрел на меня.
— Означает ли это, что вам хотелось бы побывать за городом? — спросил он.
— Я не думала об этом, — ответила я, — но это, наверное, было бы замечательно.