Герой Лондона
Чтобы чем-то заполнить время, он стал читать о других известных англичанах викторианской поры. Среди них были и весьма полезные личности, которые изменили жизни людей к лучшему – например, внеся свой вклад в борьбу с тяжёлыми болезнями.
Одной из них была Флоренс Найтингейл, сестра милосердия. Но о ней он слышал и раньше – о том, как она улучшала больницы и госпитали, вводя в правило заботу о чистоте. А вот про многих других он узнал впервые.
Был, скажем, совершенно потрясающий врач Джон Сноу, который первым установил, что такая болезнь, как холера, может возникать из-за нечистот в питьевой воде. Многие другие, включая Флоренс Найтингейл, в это не верили. Поэтому тысячи людей по-прежнему умирали от тех же причин. Большинство тогда полагало, что болезни распространяются только через запах, дурное испарение, – они называли его «миазм».
Доктор Сноу был, среди прочего, личным доктором королевы и во время восьмых и девятых родов дал ей вдохнуть газ под названием «хлороформ». Она терпеть не могла рожать, потому что это было сопряжено с адской болью, а под действием хлороформа боли не было. От этого газа она уснула. Придя в восторг от нового средства, избавившего её от мучений, она стала всем о нём рассказывать и тем самым ввела анестезию в моду. А ведь прежде Церковь учила, что муки родов – это правильно и хорошо! Вот чудаки. Так что выходит, что королева Виктория и здесь повлияла на современников.
– Но всё-таки мне кажется, что доктор Сноу заслуживает в этом вопросе большей славы, чем королева, – что скажешь, Ка? – на мгновение он и забыл, что её здесь нет.
– Она уже вернулась? – в дверях стояла Молли.
– Нет, я… эээ… – Тофер почувствовал себя немного глупо: получается, он говорил сам с собой.
Молли выключила свет и задёрнула занавески, чтобы в спальне стало темно.
– А теперь отложи книгу и постарайся хорошенько выспаться.
Он постарался, но заснуть оказалось непросто, потому что его тревожило чувство, будто Ка не так уж далеко от него. И он был прав: когда посреди ночи он очнулся от дрёмы, на противоположной стене были два светлых круга – их отбрасывали глаза статуэтки. Вот он, первый знак того, что кошка возвращается домой.
– Ка, – позвал он её.
Но она его не слышала. Пока что. Она всё ещё была каменной, только начала оживать, частичка за частичкой. Словно какая-то сила вдыхала в неё жизнь. Вслед за глазами остальная часть морды и головы тоже начала светиться. Поверхность камня замерцала, засверкала. От ушек до самого кончика длинного хвоста, обёрнутого вокруг сидячей фигурки, пробежала рябь. Он чувствовал тепло, исходящее от статуэтки, чувствовал, как его Ка пытается пробиться к нему.
– Давай же, Ка.
Круги на стене качнулись вправо, обнаружив еле заметное движение головы из стороны в сторону. Поверхность статуэтки сияла. Пока она становилась всё ярче и ярче, всё горячее и горячее, круги тускнели, тонули в этом свете, и на стене появился кошачий силуэт, мигающая тень. Казалось, будто камень статуэтки плавился. Тофер даже испугался, что она в самом деле сейчас вспыхнет.
– Ну же, Ка.
Он сам сгорал от нетерпения поскорей увидеть её. Когда же, когда наконец поверхность камня станет шерстью? Тофер всё ждал, но этого не происходило. Он начал отчаиваться. Раньше всё шло не так. К этому моменту камень всегда успевал превратиться в мягкий мех. А на этот раз статуэтка ещё горела. Ещё мерцала и шла рябью. Ка всё пробивала себе дорогу домой. Тофер был уверен в этом. Но что могло её задерживать? Ротик фигурки раскрылся, но звука не последовало. Он закрылся и снова открылся, словно она беззвучно кричала.
– Постарайся, Ка.
Он был совершенно заворожён, ему не терпелось, чтобы она ожила. На какое-то мгновение ему показалось, что превращение совершилось. Показалось, что на камне проступила шерсть, но рябь прошла, краски перестали мерцать, а сияние потускло. Никакой шерсти не появилось. И из мордочки не выскочили усы, как случалось раньше. Её остренькие ушки не стали бархатно мягкими. Вместо этого статуэтка просто осталась стоять. Словно Ка оказалась замурована внутри.
– Ка, ты где? Где ты, Ка?
Ответа не последовало, и когда он протянул вперёд руку, камень был холодным.
Глава 3
Тофера сморил сон, но проснулся он рано и сразу же вспомнил происшествия ночи. Он дотронулся до статуэтки. Холодная. Безжизненная.
– Ка, вернись ко мне. Вернись. Вернись.
Он снова почувствовал, как его кожа горит и покрывается потом, хотя ночью он скинул с себя одеяло. Погода такая, наверно. Грядёт очередной жаркий день. Он просто волнуется, он не заболел. Пытаясь успокоить себя этими мыслями, он распахнул окно и внимательно осмотрел тихий сад. Где же Ка? Когда, в каком времени? Он не мог перестать думать о ней. Не мог отделаться от ощущения, что ей плохо. Что он ей нужен. Но что он должен сделать? На глаза ему попался упакованный рюкзак. Ехать в Лондон или остаться дома? Если бы Ка вернулась сейчас, он бы сел за компьютер, посадил бы её себе на колени и спросил бы: «Где ты была?» А стала бы она писать что-то на компьютере Элли? Если да, он бы мог взять статуэтку с собой.
– Ты готов? – в дверь просунулось лицо отца. – Ты же едешь на самом раннем, да? Нам тогда в девять выходить.
Видимо, было не так уж и рано. Папа уже нёс наверх поднос для Молли – чай в постель, их субботний обычай. Очевидно, поездка на вокзал по-прежнему твёрдо стояла в его плане на сегодня. И он, и Молли, как видно, забыли, что весь вчерашний день Тоферу нездоровилось.
– Так, тебя там Уэнтфорты встретят, да? И со своим новым мобильником ты разобрался? Сможешь позвонить, если будет какая заминка?
– Да, да и да, – пробормотал Тофер, решая насчёт статуэтки – брать или не брать. Взять, только не в рюкзак. Отступив от своей обычной привычки, Тофер тщательно пересмотрел всю одежду в шкафу и нашёл наконец куртку с большими карманами. Статуэтка отправилась в карман.
Пока отец вёз его на вокзал, Тофер держал руку на каменной фигурке. И пока ехал в поезде, тоже – всю дорогу, хотя и не знал, на что он надеется. Ему ужасно хотелось, чтобы Ка ожила, но при этом он понимал, что лучше будет, если это подождёт до его приезда к Элли. Вагон был полон народу, и, если бы там внезапно появилась кошка, ему было бы не избежать замечаний – даже если никто и не поймёт, откуда она, собственно, тут взялась.
К счастью, он ехал на прямом поезде, так что насчёт пересадок беспокоиться не надо было, главное – свою станцию не пропустить. Вокзал Виктория.
В честь королевы, наверно, назвали, решил он, вылезая на запруженную платформу. Интересно, а она знала, что её именем назовут вокзал?
Его размышления прервал чей-то оклик:
– Тофер, мы здесь!
За турникетом ему неистово махала обеими руками Элли. Длинные чёрные волосы убраны назад – обычно она так не носит. Рядом – её мама и младшие братья, Люк и Рассел-Колбассел. Когда Тофер прошёл вертушку, Элли обняла его, и мальчишки наглядно изобразили, как их тошнит от этих телячьих нежностей.
– А ну хватит, вы оба, – одёрнула их миссис Уэнтфорт. – Тофер, боюсь, нам надо поторопиться. Мы встали на краткосрочную стоянку.
Мистер Уэнтфорт сидел в машине и слушал матч по крикету.
– Привет, Тофер. Надеюсь, ты не будешь против – нам тут надо немного прокатиться по округе, прежде чем поедем домой. Мальчикам задали сочинение про виды Лондона.
Они объехали вокзал Виктория и оказалась на одноимённой улице. Опять эта королева, заметил Тофер. Никуда от неё не денешься.
Мистер Уэнтфорт прокатил их по центру – показал мальчишкам Вестминстерское аббатство, потом здание Парламента. Они свернули налево, на набережную Виктории. Рядом потекли воды Темзы, утыканной, словно кнопками, туристическими катерками, и мистер Уэнтфорт заметно оживился.
– А пару столетий назад, или даже поменьше, мы бы сюда не выбрались – разве что на лодке. Тут всё было под водой, здесь река была шире. Эту набережную только к 1870 году построил…