Большая книга ужасов – 79
Уже когда он скрылся под козырьком, мяч вылетел обратно во двор, и никто за ним не пришел. Он так и лежит там, этот мяч, я стараюсь не смотреть, и Бад, кажется, тоже. Он еще пару раз выходил: в сарай за инструментом и подмести двор. Мяч так и лежит, Бад не трогает его, даже не убирает.
* * *Я не могу дождаться, когда опять приедет Лысый. Похоже, он ни черта не видит под собственным носом, потому что редко бывает на острове. Думаю, женщина, пахнущая тряпкой, специально его отсылает то туда, то сюда, чтобы властвовать здесь одной.
Пожалуй, я подожду еще пару дней, а потом выбью стекло и все-таки попробую вылезти. Не представляю, как буду лезть по стене с больной ногой, но отлично представляю, как долго буду умирать здесь одна, а это глупо, если можешь спастись. Здесь всего-то второй этаж, даже если упаду, я не разобьюсь.
* * *Мокрый матрас я стащила на соседнюю пустую кровать без белья и прочих излишеств, пускай сохнет. Котенок тут же улегся сверху (нашел сухое место). Реечное днище я застелила давно высохшей простыней, положила одеяло для мягкости (оно тоже давно высохло) и попробовала улечься на рейках. Запах не беспокоил, но доски больно впились в бока, не давая повернуться. Лечь на полу в моей комнатушке было уже некуда. В проходе между кроватями я могла только стоять боком, и все. Тогда я стащила белье на пол и закатилась под кровать. Вот так. Если все вокруг считают, что меня нет, то пусть они меня и не видят.
Сквозь рейки, как сквозь решетки, я видела комнату, окно и солнечный свет. Сильной боли не было, но, чтобы не бередить больную ногу, мне лучше лежать.
На какой-то момент мне стало стыдно, что я ничего не делаю: лежу, стараясь избежать боли, гадаю, что будет дальше, и не делаю ничего, чтобы спастись. Другая бы на моем месте давно высадила чертово стекло, выпрыгнула во двор, ворвалась бы на кухню, сожрала бы там все и устроила этой разнос, что она меня не кормит. От последней мысли я даже вздрогнула. Разнос. Этой. Да и не вылезешь в окно с моей больной ногой.
Глава VIII
Новые странности
Ночью моя больная нога совсем озверела. Я прикрывала глаза, проваливалась в сон, расслаблялась, неосторожно шевелилась во сне, и боль возвращала меня в сознание. Реечное днище кровати перед лицом чернело в темноте толстой решеткой. В окно светила луна – так, что можно было разглядеть подтеки краски на стенах. Сквозь мою решетку. Я была заперта трижды: Лысым – на острове, женщиной, которая пахнет тряпкой, и больной ногой – в комнате и мокрым матрасом – под кроватью. Моя деревянная решетка закрывала половину луны и большую часть окна. Но я сразу заметила, когда оконный проем заслонила тень.
Она была огромная и закрывала собой почти все окно. Я дернулась в сторону, больная нога среагировала и заставила притормозить. Все правильно. Что бы это ни было, мне лучше оставаться на месте. На месте, господи, что это?! Тень замерла за окном, и я разглядела руки и голову. Вроде, человек. Она прижалась лицом к стеклу, одной рукой держась, другой закрываясь от света. Она вертела головой, наверное, не могла меня найти, и эти движения показались мне знакомыми. Лео! Совсем я стала запуганная на этой даче, своих не узнаю!
Я выскочила из-под кровати, задев больную ногу, взвыла и на одной подскочила к окну. Лео на подоконнике отпрянул от моего неожиданного появления, но удержался. Помахал, постучал… Черт, как же я его пущу? Я показала жестом «не могу» и «сломалась». Для убедительности подергала ручку рамы и опять вырвала ее. Лео блеснул белыми клыками, показал «бей!» и отошел. Теперь я прилипла к стеклу, чтобы разглядеть, где он там. Он повис на выступе в полушаге от окна и ждал. Что ж, кокнуть это стекло я давно хотела. А в компании не так страшно. Я взяла стул, выставила ножками вперед и как следует саданула по стеклу.
Грохот был такой, что казалось, я перебужу весь дом. Я даже зажмурилась. А когда открыла глаза, стекло было на месте, только пара маленьких трещин – вот и весь результат. «Сильнее» – махнула из темноты рука Лео, и я врезала сильнее.
Стекло хрустнуло, звякнуло и осыпалось мне под ноги. Лео тут же возник в проеме и, стоя на подоконнике, стал выковыривать из рамы застрявшие куски. Пустая рама зияла чернотой рядом с целой, только стекло не поблескивало.
«Как будто так и было», – показала я, и меня зашатало от потока свежего воздуха. Он ворвался и разом снес все запахи, которые душили меня эти дни. Мне сразу стало спокойно, и даже нога, кажется, прошла. Ветер зашумел в соснах, и та ниточка, что связывает человека с животным, потянула меня в лес, на волю, подальше отсюда.
– Так вот почему ты не выходила! – Лео впрыгнул в комнату на цыпочках, чтобы не ступить в стекла босой ногой, и невозмутимо сел на голое днище кровати.
– Она меня заперла.
– Знаю. Флер говорила, она тебя голодом морит. – Он снял рюкзак (только сейчас его заметила), сунул мне в руку большое яблоко и стал выкладывать на тумбочку всякую снедь. Я вцепилась зубами в яблоко, рот тут же наполнился кисло-сладким соком, желудок отозвался спазмом. Лео деликатно не смотрел на меня, потрошил свой рюкзак и болтал. – Флер тоже запирали на днях: что-то она там не то сделала, ее и заперли. Мы с ней через окно болтаем, комнаты соседние.
– Это из-за меня. Из-за того, что мы переглядывались, когда она убирала двор.
– Да ладно!
– А тебя не запирали?
Лео на секунду задумался:
– Не знаю, слушай. Я и так целый день в комнате над гитарой, может, и запирали когда, я не заметил. – Он хихикнул. – Веселую нам няньку Лысый подкинул!
– Не то слово. Я еще остальных не видела, кроме Бада. Что с ними? Дом будто вымер.
– Ваську слышал на днях. Он напротив меня живет и барабанит в дверь иногда. А эта наша психует.
Я кивнула и закинула в рот огрызок – все, что осталось от яблока. В желудке было тяжело, как будто слопала целый ящик.
– А Софи рядом с тобой живет, – продолжал Лео. – Ты ее не слышала?
– Слышала! К ней кто-то приходил и…
– И что?
– И больше не слышу.
– Вот и Флер так говорит.
Я опять шагнула к стене, за которой должна была находиться Софи, и забарабанила двумя руками. Тишина. Как всегда с того дня, когда у нее в комнате первый и последний раз шумели. Я припала ухом к стене – холодная. Лео встал, подошел и тоже прислушался. Тихо.
– Может, спит?
Я покачала головой:
– Я эти дни только и делала, что барабанила в стены, в дверь, в окно…
– Точно, я слышал. И она не отвечала?
– Нет. Ты уверен, что она в этой комнате?
– Когда приехали, она заселялась туда.
– А потом?
– А потом я ее не видел. И вы тоже.
Внизу громко хлопнула дверь, кто-то прошел сквозь первый этаж и затопал вверх по лестнице. Я, кажется, впервые услышала, как идет женщина, пахнущая тряпкой. Сделала знак Лео: «Беги!», он уже лез в окно и успел исчезнуть. В последний момент я закинула под кровать принесенные продукты, не соображая, что она сейчас включит свет и увидит их сквозь реечное днище. Успела стащить простыню и бросить на пол, чтобы замаскировать осколки. Ужас. Заметит. Заметит!
Я села на кровать и попыталась изобразить невинный вид. Шаги стихли у моей двери. Кажется, я перестала дышать в тот момент, но я отлично слышала, как дышит за дверью эта. Она стояла там, и мне казалось, что дверь колеблется от ее дыхания. Из-под простыни торчали осколки. Окно зияло дырой, и дуло из этой дыры – не захочешь, а заметишь. Холодно. Опять холодно.
Женщина, пахнущая тряпкой, постояла и прошла дальше по коридору. Я еще сидела на кровати, не в силах шевельнуться, когда услышала, как далеко в стороне звенят ключи. Флер или Лео? Где-то в районе их комнат…
Послышалась ругань и шум отодвигаемой мебели, кровати или стола – похоже, несчастный, к которому она заглянула, забаррикадировался. Громко хлопнула дверь. Я еще слышала, как женщина, пахнущая тряпкой, продолжает ругаться, но голос ее звучал глухо, и я почти не разбирала слов. И еще там продолжали двигать мебель. Сквозь этот шум я расслышала «Ты гуляешь по ночам», заглушенное шумом падения чего-то тяжелого, и сообразила, что она у Лео.