Мир по Тому Хэнксу
Хэнкс размышлял о своей зрелости и о том, что быть взрослым оказалось не так, как он представлял себе, будучи подростком. «Одно время я и мои веселые друзья постоянно жаловались, что шутками в постель никого не затащишь. Но потом что-нибудь происходило, я был забавный, и у меня случался секс, и это был такой момент силы, мне кажется, – добавил он. – По-моему, у меня появилась определенная сексуальная уверенность в себе, которую я оцениваю трезво и которая не выставляется напоказ. Я знаю, что это происходит оттого, что годами я был одинок. Я не чувствую себя ослом из-за этого. Я не чувствую, что что-то упустил» [93].
Хэнкс и Уилсон вскоре осознали: у них не просто послеразводный романчик, они созданы друг для друга. Однажды вечером во время поездки в Нью-Йорк они стояли на углу – Уилсон вспоминала, что это было пересечение Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы, – и Хэнкс сказал ей: «Тебе никогда не надо менять себя и то, что ты делаешь, чтобы быть со мной» [94]. Она заплакала от радости.
В конце 1987 года они полетели на карибский остров Сан-Бартелеми вместе с приятелем – актером Питером Уэллером. В канун Нового года они отправились в роскошный ресторан, где сидели рядом с Майком Николсом и Дайан Сойер, с которыми вскоре подружились. Время шло к полуночи, приближался 1988 год, и Хэнксу надо было сделать важное дело: он спросил у Уилсон, выйдет ли она за него замуж.
«Еще бы!» [95] – ответила она.
Через несколько месяцев Хэнкс и Уилсон закатили большую греческую свадьбу. Они сочетались браком в греческой православной церкви – еще одна перемена в жизни Хэнкса – и арендовали двухэтажный ресторан для приема гостей. «У нас играл греческий ансамбль и рок-группа, и всякий раз, когда выступали греки, мы танцевали по залу, взявшись за руки, – рассказывала Уилсон, – а Том даже взял квадратный стол зубами, удерживал его и так танцевал. Он превратился в грека. Все били тарелки и бросали в него деньги» [96].
Хэнкс обнаружил, что, поскольку у Уилсон огромная шумная родня, то и он теперь обзавелся многочисленными родственниками. Для человека, с детства привыкшего жать на кнопку перезапуска и оставлять позади дома, родные города и целые семьи, это постоянство было новым, сбивающим с толку и умиротворяющим. Хэнкс рассказывал: «Я дорос до того, чтобы любить невероятно много людей, больше, чем мне когда-либо казалось возможным» [97].
Наконец-то Хэнкс обрел мир. «Рита спасла меня» [98], – говорил он. Хэнкс и Уилсон были успешными и знаменитыми, но в свободное время они больше всего любили играть с друзьями в шарады. Где-то раз в неделю они шли вкусно поесть и посмотреть фильм – понимание того, что это самый заурядный вечер, нисколько не умаляло их удовольствия. Они называли это «Вечернее свидание в стиле США» [99].
Он говорил: «Из-за любви, связывающей нас с Ритой, я чувствую, что получил свободу делать вещи, совершенно непохожие на то, что мне доводилось делать раньше» [100].
Хэнкс еще не снимал собственных фильмов, хотя у него была продюсерская компания (называвшаяся Clavius Base в честь лунной базы Клавий из «Космической одиссеи 2001 года»). Он сухо высказался о контракте на разработку сюжета, который его компания заключила с Columbia: «Лучший сценарий: я придумываю сценарии и персонажей, которые мне интересны, а Columbia производит и распространяет фильмы, которые зарабатывают кучу денег и входят в анналы истории кино. Худший сценарий: все сидят ровно, ничего не делается, и я ухожу в бизнес по выращиванию абрикосов или что-то в этом роде. Где-то посередине и находится мой контракт» [101].
Пусть Хэнкс еще не научился вести дела в Голливуде, он заметно рос как актер, вкладывая все больше души в своих персонажей. Огромный скачок вперед – «Большой», где он сыграл тринадцатилетнего мальчика, по волшебству превратившегося в тридцатилетнего мужчину. «Я не хочу, чтобы ты играл милашку. Нам не нужен милашка» [102], – предупредила режиссер Пенни Маршалл, и Хэнкс к ней прислушался. С его по-подростковому небрежной походкой и безграничным воображением он был эмоционально открыт, душераздирающе уязвим и невероятно смешон. Работа принесла ему номинацию на «Оскар» в категории «Лучший актер», но вместе с Джином Хэкменом, Эдвардом Джеймсом Олмосом и Максом фон Сюдовом он проиграл Дастину Хоффману с его «Человеком дождя» (Rain Man).
Когда Хэнкса спросили, есть ли у него план на ближайшие десять лет карьеры, он съязвил: «Нет, их обычно строят режимы Восточного блока, и в конце концов их свергают» [103]. Плывя по течению, Хэнкс поднялся на новую вершину успеха – он превзошел своих ровесников, например Майкла Китона и Джеффа Дэниелса, и конкурировал с восходящей звездой Томом Крузом.
Следующие несколько лет показали, чем рискуешь, спонтанно выбирая роли, поскольку картины с участием Хэнкса проваливались в прокате одна за другой: сатира на жизнь в пригородах «Предместье» (The ’Burbs), романтическая комедия «Джо против вулкана» (Joe Versus the Volcano), фильм о дружбе копа и пса «Тёрнер и Хуч». Он выложился в них полностью и узнал, что иногда этого недостаточно. Участие в фильме с партнером-собакой многому научило его как актера, но съемки прошли крайне тяжело. Хэнкс рассказывал: «Мы упахивались до смерти и в конце я подумал: “Неужели я действительно так вкалывал и вложил столько труда в фильм с таким названием?» [104]
Затем он умудрился получить ведущую роль в картине, казалось, обреченной стать блокбастером: Брайан Де Пальма взял его в фильм «Костер тщеславия» (The Bonfire of the Vanities) по роману-бестселлеру Тома Вулфа «Костры амбиций» в качестве центрального персонажа – биржевого маклера Шермана Маккоя. Все остальные, включая самого Хэнкса, видели в этой роли кого-то постарше, более соответствующего образу «белого англо-саксонского протестанта». «Идея о том, чтобы я играл Шермана Маккоя, – это огромнейший, невероятнейший риск, – рассказывал он. – Может, я буду хорош, а может – совсем не к месту» [105].
Как выяснилось, он был куда ближе к варианту «совсем не к месту». Однако неудачный выбор Хэнкса оказался наименьшей из проблем «Костра»: в художественном и финансовом отношении фильм был нелеп, как дельфин, пытающийся решать уравнения. Эта авантюра оказалась не настолько большой, чтобы Хэнксу понадобилась программа защиты свидетелей, но ситуация была к тому близка.
Де Пальма предоставил журналистке Джули Саламон полный доступ к производственному процессу фильма: появившаяся в результате книга «Конфетка дьявола» (The Devil’s Candy) позволяла своими глазами взглянуть на кинематографический Гинденбург. Хэнкс выглядел на ее страницах симпатично: дружелюбный парень, играющий в карты на площадке в ожидании съемок. Cамая интересная часть в рассказе о Хэнксе повествовала о том, как он использовал свое положение во время кастинга на роль подруги Шермана: прочитав диалог и с Мелани Гриффит, и с Умой Турман, Хэнкс решил, что в Гриффит точно есть искра, а Турман, хоть и красивая, но играет на уровне, больше подходящем для школьной пьесы. Громко вредничать он не стал, но в подходящий момент аккуратно проинформировал студию: «Я просто не могу играть с Умой» [106]. И получил свое.
После публикации книги Хэнкс заметил: «Некоторые люди решат, что безумие, нерешительность и разбазаривание средств – это то, что стоит за неудачным кино. Однако так делается любое кино. Если бы «Костер» добился блестящего успеха, книгу восприняли бы как рассказ о том, насколько хаотичным бывает создание фильма. Всегда есть вероятность, что кино получится ужасным. Именно то, что зачастую оно получается не таким, – и приводит тебя на Аллею славы» [107].
После «Костра тщеславия» Хэнкс взял паузу. Он выпустил четырнадцать фильмов за семь лет и понимал, что это чересчур много. «Я рисковал: американским зрителям могло надоесть на меня смотреть, – сказал он. – Легко злоупотребить их терпением» [108]. 4 августа 1990 года у них с Уилсон родился сын Честер. Хэнкс сменил своих представителей, подписав контракт с могущественным агентством Creative Artists Agency. Он подумал, что теперь его карьера пойдет как надо.
