Ну привет, заучка... (СИ)

Но нет. Аслан проводил меня домой, не делая попыток лишний раз прикоснуться больше. И только в подъезде неожиданно прижал к стене, пробормотал что-то о том, что не железный, и жадно поцеловал.
А я не противилась. Потому что хотелось. Потому что сладко так было. Потому что дрожь по телу запускалась просто бешеными волнами. Потому что жажда была дикая. И очень хотелось ее утолить.
В итоге Аслан остановился сам. Тяжело дыша, упираясь губами в мой висок, сомкнув руки на талии.
— Иди. — Выдохнул тихо, нехотя разжимая пальцы. Я помедлила, приходя в себя. — Иди, бля! — уже громче, с тихим рычанием.
Я подпрыгнула и скоренько за дверью скрылась. Прислонила ухо к желеному полотну, услышала сдавленное ругательство, щелчок зажигалки и удаляющиеся шаги.
Метнулась к окну, прячась за шторкой, смотрела на Алиева, быстрым шагом идущего к машине. Вот он выкинул сигарету, резанул острым взглядом по моим окнам, усмехнулся, покачал головой, словно в удивлении, и сел за руль.
Машина, с пижонским дрифтом выехала со двора, визжа тормозами.
Я только улыбнулась мальчишескому жесту.
И еще долго стояла в полной темноте, трогая свои припухшие губы пальцами. И было мне отчего-то тягостно-приятно.
"Спокойной ночи, заучка"
"Спокойной ночи"
"Ответила!"
Я улыбнулась. Да, ответила.
"Чего делаешь?"
"Спать собираюсь"
"А что на тебе сейчас?"
Я расхохоталась и отбросила телефон в сторону.
Да, до полного исправления ему еще очень долго. И, уже засыпая и глядя на мигающий все новыми и новыми сообщениями телефон, подумала, что, может, и не надо ему полностью исправляться?
На следующий день я уехала в свой родной город, чтоб встретить Новый Год с бабушкой.
И уже в поезде прочитала все его вчерашние сообщения. И часть утренних. И краснела так, что соседка по купе забеспокоилась, что у меня жар. И всю дорогу смотрела на меня неодобрительно, ворча под нос, что только заразиться не хватало перед праздниками.
"Ты где? Выходи, покатаемся"
"Не могу, я еду к бабушке"
"Куда это, Красная Шапочка? Без Серого Волка?"
"В Нижний Новгород"
Молчание. Тяжелое. Очень тяжелое. Я прямо ощутила его. А потом звонок.
— Ты где сейчас?
Голос тихий и спокойный. Страшный такой. Аж мороз по коже.
— В поезде.
И с чего это я таким тоном? Словно оправдываться начала? Не слишком ли возомнил о себе? Но, как оказалось, вообще не слишком.
— И когда приедешь?
— Завтра.
— Адрес бабушки мне скинь.
— Зачем?
— Заучка… — пауза, такая, словно сдерживает себя, чтоб не сорваться и не заорать, — я ведь узнаю все равно.
— Ну и узнавай!
И трубку положила.
Вот так вот! Обнаглел! Нет, нельзя было ему позволять себя целовать! Нельзя было давать волю.
Я потянулась, чтоб удалить все его возмутительные вчерашние смс, но в последний момент передумала.
Если он после всего этого не захочет со мной общаться, то хоть память останется. Зачем она мне, эта память? Непонятно.
Алиев встречал меня возле подъезда.
Дома моей бабушки.
В Нижнем Новгороде.
Я глазам не поверила, вот честно! Остановилась, поморгала. Еще поморгала.
Нет, не исчезло видение.
Аслан стоял возле шикарной машины, конечно же черного цвета и опознаваемой даже мною, полным профаном в автопроме, марки, и выглядел совершенно убийственно и совершенно неправильно в бедном дворе, затерявшемся между двумя пятиэтажными хрущевками.
Он отлепился от машины и пошел ко мне. Медленно. И неотвратимо. По крайней мере мне, застывшей в нелепой позе застигнутого лучом фонаря мышонка, так показалось.
Подошел, и тут же, не стесняясь посторонних, подхватил под попу на руки, поближе к своему лицу. И поцеловал. Хоть и жадно, как всегда, но нежно-нежно.
И все мои возмущения его свинским поработительным поведением так и остались невысказанными.
Ну, во-первых, сложно что-то сказать, когда тебя целуют, а во-вторых, сложно что-то сказать, когда тебя ТАК целуют.
Короче говоря, растаяла я в его руках, как шоколадка на солнце, которой только обертка мешает растечься.
— Почему не сказала? Я бы отвез. — Пробормотал он мне в шею, по-прежнему не отпуская, жадно вдыхая запах кожи, заставляя опять дрожать и терять голову, но я не могла этого сделать. Прямо сейчас. Я после поезда, пахну, наверняка, так себе, и вообще… Все соседи смотрят, стыдно…
— Как ты сюда успел?..
— На самолете.
— И машина…
— Да, это друзей.
Я держалась за его крепкие плечи, помимо воли наслаждаясь близостью, и не хотела отпускать. Пусть он настолько самонадеян, что прилетел за мной в чужой для него город, не зная, как я его встречу…
Хотя, чего там не зная? После вчерашнего безумия? После того, как мы сидели в кафе, словно парочка влюбленных? После того, что я ему позволила в подъезде?
Все он знал. Самоуверенный, наглый… Такой сильный… Так пахнет от него вкусно… Такие губы у него требовательные и мягкие одновременно…
Я поняла, что, если не остановлюсь, не отлипну от него, то домой не скоро попаду, потому что Аслан опять начал заводиться, сжимать крепче, дышать тяжелее, и губы уже скользнули по шее, опять дрожь вызывая…
Я уперлась ладошками в плечи, показывая, что хватит.
И он отпустил меня.
И подхватил рюкзак с моими немногочисленными вещами.
— Пошли? — кивнул на подъезд.
Я притормозила, испуганно глядя на него. Он собрался… К нам? Ох, Боже мой!
Аслан, усмехнувшись, подхватил меня под локоть, повел вперед, приговаривая:
— Пойдем, Красная Шапочка, познакомишь меня с бабушкой…
Чеееерт… Сама привела в дом Серого Волка… Надеюсь, он меня не съест…
12
Аслан.
Моя мама всегда говорила, что отец влюбился в нее с первого взгляда. Вот прямо первого сентября в первом классе школы. Увидел симпатичную беленькую девочку, с бантами, каждый из которых был больше, чем ее голова, и окосел. И так, в окосевшем состоянии и прожил все десять лет школы. И еще пять лет института. Правда, приобретенное косоглазие нихера не мешало видеть конкурентов, и отгонять их от своей девчонки, сбивая еще на подлете.
Он, рассказывала мама, ради этого даже в секцию модного тогда кикбоксинга записался. И очень ему это дело в будущем помогло, потому что мама моя и сейчас красотка, по улице с ней идти тяжело, мужики глаза ломают, так и охота втащить каждому, а тогда, в молодости… Короче говоря, отец мой не зря тренировался.
И потом все делал, чтоб семью обеспечить, меня поднять. И это без помощи семьи совершенно. Потому что мои родители — хреновы Ромео и Джульета, блин.
Короче говоря, прикольный мужик был мой отец. Мама говорит, что я весь в него. И внешностью и, особенно, характером. Я не спорю. Только жаль становится, что не знал его совсем. Не помнил.
Отец умер неожиданно для всех. Быстро. Оторвался тромб, закупорил сосуд. Даже до больницы не довезли.
Мама говорила, что тогда только я ее держал. Слишком маленький. Слишком похожий на ее единственную любовь.
Отчим появился примерно через год после смерти отца. И еще пять лет ходил за мамой, как привязанный, складывая к ее ногам всех мамонтов, что сумел добыть. А учитывая его не последнюю должность в одной компании-монополисте, причем не только у нас, добывал он нехило.
Мама не соглашалась. Отчим применял хитрость, действовал через меня. Мама выбрасывала его подарки, выставляла игрушки в подъезд, на радость соседям.
Я не возражал. Мама говорила, что я — ее единственный мужчина, ее защитник. И других не надо. Я это знал. И принимал, как должное. Кто глава семьи? Конечно, я. Кто маму защитит? Понятное дело, кто.
Отчим не успокаивался. Ездил к нам, как на работу, хватал маму за руки, упрашивал. Я не удивлялся. Повело мужика, окосел. Мама — она такая. Даже в простеньком пальтишке и стоптанных туфлях — королева.