Огненный остров

Обходя их, я заглянул в одноэтажный каменный дом, гарнизон которого состоял из пяти защитников. Старший по годам и званию был казах Юсупов, но командовал здесь самый юный — худенький черноволосый сержант. Он бойко доложил, как его гарнизон несет боевую службу и сколько фашистов истребил за последние три дня. А Юсупов расстелил на полу полотенце и снял с «буржуйки» котелок, в котором варился солдатский «плов» — крошево из сухарей, перемешанных с консервами.
— Ваня, — обратился он к сержанту, — угостим полковника.
Сержант смутился, а Юсупов обратился ко мне:
— Разобьем Гитлера, — приезжайте к нам в колхоз. Таким бараньим пловом угощу, таким…
У него не хватило слов, чтобы описать, каким пловом угостит меня после победы.
Я поблагодарил солдат и пожелал им успехов.
Через несколько дней мне позвонил Печенюк. Сообщив о тяжелой обстановке у него на участке, майор, между прочим, сказал:
— Тот каменный домик, где вы были, сейчас в тылу у немцев. Мы слышим, как отстреливается его гарнизон. Знаю этих парней — живыми не сдадутся.
Потом мне сказали, что гарнизон погиб.
Много лет спустя в Волгограде, в дни празднования двадцатой годовщины победы в Сталинградской битве, мне передали в президиум торжественного заседания письмо:
«Товарищ генерал-полковник, докладывает бывший сержант 650-го стрелкового полка 138-й Краснознаменной дивизии Иван Ильич Свидров.
24 октября 1942 года мне было приказано с группой из четырех солдат защищать один из домов Нижнего поселка завода „Баррикады“. Тот дом имел важное тактическое значение в обороне полка, и нас предупредили, что удержать его надо любой ценой.
Каждый день мы отбивали по нескольку яростных атак фашистов. Но к вечеру 27 октября у гарнизона иссякли патроны, гранат не было, а мы уже отрезаны от своих. Трое пали смертью храбрых. Я и старшина-казах были ранены. Но бой продолжали. Мы засели в подвале дома. Хоть под землей, а рубеж наш. И удержали его, пока наши контратакой не отбросили фашистов. Много врагов полегло около дома и в доме, который мы защищали.
А доложить командованию, что гарнизон выполнил задачу, я уже не мог. Потому делаю это сейчас.
Тяжелораненого, контуженого, переправили меня на другой берег Волги и эвакуировали в тыл. После выздоровления вернулся в строй и сражался на других фронтах. В госпитале узнал, что наш гарнизон считался целиком погибшим, а родным послали похоронную. Сейчас живу и работаю в Волгограде. Приглашаю Вас к себе в гости.
Бывший сержант 138 сд Свидров».
Я оглядел зал и поднял конверт, как знак ожидаемой встречи.
Да, это был тот самый Ваня, начальник маленького гарнизона на Нижнем поселке. Он, оказывается, дрался и на Ленинградском фронте, был второй раз тяжело ранен под Тарту и уже после войны инвалидом приехал в Сталинград. Работал, учился, стал инструктором промышленно-транспортного отдела Центрального райкома КПСС Волгограда. В городском музее обороны Свидров увидел пробитый осколком гранаты партийный билет своего бывшего командира дивизии. Там же в музее Свидрову сказали, что генерал-полковник Людников жив и приедет на празднование двадцатой годовщины разгрома фашистов в Сталинградской битве.
Так и встретились мы с тезкой.
  Встреча И. И. Людникова с бывшим сержантом 650-го полка И. И. Свидровым (крайний слева) в дни празднования 20-й годовщины Сталинградской битвы.  
Сержанта Ивана Злыднева из 344-го стрелкового полка я запомнил не только потому, что у него необычная фамилия. При первой встрече, не смущаясь присутствия командира полка капитана Коноваленко, который меня сопровождал, Злыднев стал жаловаться:
— Скучновато тут одному. Пока светло, бегаю по коридору от амбразуры к амбразуре, поглядываю, постреливаю. То из винтовки, то из пулемета. А ночью маюсь в одиночестве. Дайте напарника.
Он показал свое «хозяйство», рассказал, где обнаружил цели, и опять стал жаловаться:
— Назначили меня комендантом второго этажа, а над кем я комендант? Патронов, опять же, нехватка…
Патронов у каждой амбразуры было достаточно. Коноваленко даже пристыдил Злыднева, но тот не унимался:
— А мне мало. Расход большой.
Я заметил, что патронов на фашистов жалеть не следует, но тратить их надо с толком, доставлять боеприпасы к нам тоже под огнем противника нелегко.
— Для нас ничего не жалко, — возразил Злыднев. — Мы у всего советского народа на виду.
Через несколько дней в боевом донесении командира 344-го полка фамилия Злыднева была названа в описании боя за дом, где он был «комендантом» второго этажа. Вражеские саперы сделали подкоп к этому дому, в подвал проникли автоматчики. Бой шел на лестничной клетке и на верхнем этаже. Пятнадцать гитлеровцев истребил сержант Иван Злыднев. Последний бой он вел на крыше, куда забрался с ручным пулеметом. Еще семь гитлеровцев, перебегавших улицу, были скошены очередями из пулемета. Кончились патроны, и Злыднев, прикрываясь дымоходной трубой, отбивался гранатами. Сержанта ранили, но все же он пробился к гарнизону соседнего дома, перевязал рану и продолжал бой.
И еще о сержанте из 768-го полка майора Гуняги.
Александр Пономарев прибыл в полк с пополнением в той группе, о которой нас предупредили: «Состоит из лиц, досрочно освобожденных из мест заключения». Ранее служил в армии, имел звание сержанта. Когда пополнение распределяли по ротам, Пономарев просил, чтобы его назначили в разведку. Ему отказали и отправили в 3-ю роту, где было мало людей. На вторую или третью ночь Пономарева уже посылали в секрет. Никому и в голову не пришло, что из секрета, да еще в осеннюю ночь Пономарев при желании может покинуть свой пост. Если солдат на переднем крае, как же ему не доверять?
Посетил как-то 3-ю роту начальник штаба полка Георгий Демков и познакомился с Пономаревым. А надо сказать, что Демков толковый, грамотный офицер, поспорил с начальником разведки дивизии майором Батулиным. Демков утверждал, что карта Батулина на участке их полка не соответствует истинному положению на переднем крае противника и в ближайшем тылу. Если добавить к этому, что гитлеровцы проявляли заметную активность, то станет ясным, как важно было нам захватить «языка». Поиски полковых разведчиков не увенчались успехом, а штаб дивизии настоятельно требовал контрольного «языка».
Однажды на рассвете я заглянул в блиндаж, где работал подполковник Шуба, но не обнаружил его на месте. На столе зазуммерил телефон. Взяв трубку, я услышал голос Демкова:
— Товарищ «Первый», нахожусь в блиндаже третьей роты. Только что сюда приволокли «языка». Разрешите доставить к вам?
— Немедленно! И приведи тех, кто его взял.
Пока майор Батулин допрашивал верзилу-сапера из Магдебургского саперного батальона, недавно переброшенного в район Сталинграда, я, поблагодарив Демкова, спросил, кто отличился при поимке «языка».
Демков озабоченно вздохнул:
— Благодарность от вас уже получил, теперь можно и наказание понести. Я нарушил приказ командира полка майора Гуняги.
  Начальник штаба 768-го полка Г. В. Демков.  
И рассказал мне Демков, как познакомился с Пономаревым, а тот, зная о неудачах полковых разведчиков, вызвался раздобыть «языка». Замысел Пономарева понравился Демкову, но майор сначала категорически запретил посылать в разведку «ненадежного» Пономарева, а потом, когда Демков заверил, что с Пономаревым пойдут двое «надежных» и проверенных, он согласился, однако строго предупредил Демкова:
— Под твою личную ответственность!
Демков вернулся в роту, но там дело приняло неожиданный оборот.
— С полковыми разведчиками не пойду, — заявил Пономарев. — Я их не знаю, они — меня. Возьму двух из нашей «подмоченной» группы. — И сумрачно добавил: — Раз доверяете мне, то верьте до конца.