Иллюзии (ЛП)

— Что ты сказала?
— Ничего, мама, — я почувствовала её руку в своих волосах. Ногти царапали мой скальп всё время, пока она их дёргала и тянула, пытаясь откинуть их с моего лица. Она стянула мои волосы в неряшливый пучок у основания шеи.
Я почувствовала себя обнажённой. Выставленной напоказ.
Ужасная.
— Не знаю, в чём твоя проблем, Нора. Это лучше, чем то, что я привыкла видеть, когда была вынуждена смотреть на тебя, — она не сделала ничего, чтобы скрыть дрожь отвращения. — Не забывай, как ты выглядела раньше, — мама сказала это с такой злобой, с такой ненавистью, что я поняла — она этого никогда не забудет. У меня не было сомнений, что моё лицо, моё ужасное отвратительное лицо, преследует её в кошмарах.
— По крайней мере, сейчас я могу на тебя смотреть.
Её слова как ножи. Острые и смертельные. Впиваются прямо в мои внутренности. Похороненные глубоко, откуда нельзя будет показать раны.
Но я не дрогнула. Я перестала показывать реакцию много лет назад.
Я вышла из машины, сумка давила мне на плечи, подбородок опущен к груди. Я поспешила прочь от матери и её жестоких честных слов.
Ветер, дующий мне прямо в лицо, заставил меня вздрогнуть. Я ненавидела чувствовать воздух голой кожей. Я проскользнула за ближайшее здание и высвободила волосы из резинки. Я дёргала, тянула, и почувствовала себя лучше только тогда, когда моё лицо снова оказалось за завесой бледных прядей.
Мне стало комфортно, я пошла по направлению к классу.
Никто не разговаривал со мной.
Я ни с кем не разговаривала.
Я не устанавливала зрительный контакт. Была осмотрительна. В любом случае, никто не замечал меня.
Никто, кроме него.
— Нора!
Внутри всё сжалось и перевернулось. Я была одновременно напугана и рада. Противоречивые сложные эмоции съедали меня изнутри.
Никто никогда не замечал меня.
Но он видел меня каждый раз и всё время. Я не могла ничего скрыть от него. Он не позволил бы мне.
Я остановилась и подождала, пока Брэдли Сомерс не догонит меня. Он бежал через газон, и я надеялась, что смогу улыбнуться ему. Хотя бы раз. Глубоко сидящая надежда была повержена и уничтожена.
Затем я вспомнила, что могу улыбаться.
Теперь…
Я нерешительно растянула губы в выражении, которое никогда не использовала раньше. Кожа туго натянулась на моих зубах. Вверх. Вверх.
Мне было больно улыбаться.
И я прекратила попытки. Прикрыла губы пальцами. Скрывая кожу. Скрывая шрам.
Парень остановился, когда оказался возле меня. Рваные джинсы Брэдли открывали окровавленные колени; и когда он сложил над глазами козырьком документ, я заметила, что костяшки его пальцев содраны и кровоточат.
Порез на его лице выглядел воспалённым и свежим. Он не заботился о себе. Никогда.
Брэдли мой друг.
Мой единственный друг.
И намного больше, чем друг.
Наши отношения, зародились в результате одиночества двух человек, которые не могли быть более разными. Мы брали друг у друга то, в чём нуждались. И ничего не оставляли для кого-либо ещё.
Он «выпивал» меня досуха. Я «съедала» его полностью
Мы были недееспособными. Опасными друг для друга.
Брэдли беспокоился и волновался обо мне. Порой он был жестоким и прямолинейным. Я же — тихой и стойкой. Но в темноте, в моём тёмном мире, парень был всем, что я имела. В его искусственном совершенстве я являлась единственной реальной вещью, на которую он мог смотреть.
И он никогда не позволял мне уходить. Я никогда и не уйду прочь. Это не было выбором двух душ — Брэдли и моей.
Держаться друг за друга было больно. Никто из нас не был счастлив.
Но мы были едины в нашей убогости.
— Я заходил к тебе домой на прошлой неделе, после операции, — сказал он, пытаясь заглянуть мне в лицо. Его потребность смотреть на меня всегда приводила в замешательство. Я отклонилась от него.
— Я знаю. Мама говорила, — мы прогуливались вокруг стриженой лужайки. Не на солнечном свету. В тени.
Там нам было комфортнее.
Брэдли и мне.
Холодным и одиноким.
Вместе.
— Ты могла бы позвонить. Я беспокоился о тебе, — его голос прозвучал озабоченно. Но что-то ещё крылось его тревоге. Поток обвинения.
Осторожно, Нора.
Осторожно.
Сохраняй спокойствие…
— Я устала, Брэдли, и много спала, — это правда. Мне нужно было поспать. Это было единственное место, где я не полностью себя теряла.
— Я могу взглянуть? — спросил он, его голос стал мягче. Доброту Брэдли использовал в такие моменты, как этот. Когда были только мы.
Только для меня.
Он наклонился, отодвинул в сторону мои волосы. Парень был близко. Слишком близко.
Нет!
Брэдли положил свои пальцы мне на подбородок и с силой повернул моё лицо к свету. Я вздрогнула, стало холодно и плохо.
Он уставился на меня. На мою губу. На шрам. На кожу, которая однажды была разделена надвое придавая моему лицу ужасную гримасу.
Я предполагала, что меня исправят.
Я знала, что Брэдли сможет увидеть, какой неправильной была эта идея.
Его зелёные глаза потемнели от гнева и привлекательное лицо омрачилось.
Он был так…так красив.
Даже прекрасен.
С тёмными растрёпанными волосами и глазами, в которых часто вспыхивала ярость. Его лицо такое правильное — с прямым носом и полными губами. Милый и ужасный, как наркотик. Я хотела прикоснуться к нему и узнать получше.
Даже с порезами над бровями и воспалёнными язвами от табачной слюны в уголке рта, которая постоянно капала с его губы, парень хорошо выглядел в образе сурового грубияна. Он привлекал вас и ломал ваш дух. Это его настоящий талант.
Когда-то я не хотела ничего больше, кроме как смотреть на него. Потому что он не против того, чтобы я пялилась. Брэдли выглядел довольным, когда я обращала на него внимание.
Но всё изменилось.
Наши отношения стали определённо более сложными.
Он отпустил мой подбородок так, как будто обжёгся.
Брэдли ничего не сказал.
— Я провожу тебя до класса, — он взял мою сумку, но я потянула её обратно.
— Тебе не нужно этого делать, — мы привыкли к этим песне и танцу.
Брэдли покачал головой, игнорируя мои протесты. Не спрашивая, он снял сумку с моего плеча, хотя я пыталась её удержать. Не знаю, почему мне понадобилось с ним бороться.
Но я боролась.
Это был единственный бой, в котором я могла что-то проверить.
Что-то неважное.
Мы вели непоследовательную битву, которую я никогда не надеялась выиграть.
Брэдли потянул сумку, и я почувствовала, как мои пальцы ослабели и отпустили ее, уступая ему. Парень крепко держал её в руках, не позволяя сдвинуться ни на дюйм. Он никогда не позволит. Иначе это будет не Брэдли Сомерс. Он не тот парень, который отдаст или утратит контроль.
Никогда.
Он защищал меня.
Он был моим спасителем, хотя я никогда никого не просила о помощи.
Я вздрогнула.
— Тебе больно? — грубо спросил он, его голос был таким злым. Это был гнев, который я могла понять.
Это было из-за меня.
Это было из-за него.
Это было из-за многих вещей.
Брэдли был моим другом.
Он навязал мне свою грубую бескомпромиссную дружбу. Я взяла её с жадностью, как взяла бы любая изголодавшаяся женщина.
Брэдли любил меня.
Уродливые, ужасные, отвратительные части меня, которые отталкивали кого-либо ещё.
Брэдли был неразборчив в своей любви.
Безрассуден в своей привязанности.
Непреодолим в своём уважении.
И я была благодарна за его идиотизм.
Иногда мне было интересно, хотел ли он обладать мной.
Возможно, он хотел получить мою душу.
Я осторожно коснулась заживающего шрама над губой и отдёрнула пальцы, как только они там оказались. Я почувствовала тошноту. Головокружение. Потрясение. Ненавидела то, что я знала, там было. Ненавидела то, что было исправлено.