Понь бледный (СИ)

Смерть Рарити оглушила Твайлайт Спаркл, и Сталин понял это, потому что в бою душа всегда обнажается. Тот, кто взял в руки оружие, чтоб забрать чужую жизнь, и сам готов поставить на кон равнозначную ставку, не может лгать.
Убийцы всегда трусливы. Солдаты всегда честны.
В прищуренных глазах Твайлайт Сталин увидел что-то, кроме решимости. В них было что-то еще. А может, напротив, чего-то недоставало?… Например, того фанатичного блеска, который даровала дружбомагия и из-за которого глаза казались покрыты слоем прозрачного блестящего лака…
— Не тяни! — рявкнула Принцесса Селестия, — Закончи с ним, Твайлайт Спаркл! Он едва ходит!
Твайлайт устремилась в наступление, но оно оказалось натужным и непродолжительным, как Арденнское наступление в сорок пятом. Сталин без труда сковал его выверенными контр-ударами, легко перехватил инициативу — и теперь уже Лучшая Ученица Принцессы Селестии испуганно отскакивала в сторону, но всякий раз полоса острой стали, послушная воле Сталина, проходила все ближе и ближе от темной гривы, украшенной алой полоской. И Сталин вдруг почувствовал, что момент последнего удара, момент, который он уже чувствовал и старался приблизить, не подарит ему радости. Он представил, как Твайлайт Спаркл падает, пронзенная сталью, как ее лицо, выражавшее прежде старание немного застенчивой отличницы, делается пустым и беспомощным.
«Она солдат, — подумал он, нанося удар за ударом и наступая на пятящуюся единорожку, — Не трусливая убийца, как те, прочие… Она просто пытается выполнять свой долг. Тот долг, который сама на себя навесила. Долг перед дружбомагией, в которой она так старательно пыталась найти смысл жизни. Перед высокой покровительницей, которую боготворила. Перед единорогами, которых искренне считала цветом Эквестрии. Слишком много тяжелых долгов легло на хрупкий хребет застенчивой и внутренне-ранимой пони, которая так отчаянно старалась казаться уверенной. Смерть Рарити оказалась той соломинкой, которая лишает чаши весов равновесия…»
Это значило, что скоро ей придется умереть.
И сама Твайлайт Спаркл это понимала. Она билась в отчаяньи, вкладывая в каждый удар больше силы, чем того требовалось, но это лишь мешало ей — удары выходили поспешные, неуклюжие, бьющие в пустоту. Не удары, а никчемная трата сил. Сталин легко парировал их, продвигаясь шаг за шагом. Он уже видел панику в глазах Лучшей Ученицы. Предчувствие неизбежного. Но он был уверен, что та не бросит меча. Настоящие солдаты не бросают оружия. Даже перед лицом смерти. Даже понимая, в какой же гадкой и паскуднейшей истории оказались по вине того, кому доверяли…
— Бей! — от королевского голоса Принцессы Селестии в оконных проемах жалобно зазвенели остатки витражей, — Бей же! Как я учила тебя! Помни уроки! Бей!
Твалайт Спаркл попыталась нанести решительный удар сверху. Она даже успела бы сделать это, если бы у нее было больше решительности. Но решительности было совсем мало. Золотой меч дрогнул, делая неоправданно-широкий замах… и отлетел в сторону, встреченный сталью. От неожиданности Твайлайт Спаркл обмерла. Она стояла перед Сталиным, безоружная, с прямой спиной и высоко поднятой головой — точь-в-точь как школьница, которая вдруг оказалась в непонятном, пугающем, незнакомом положении. Как отличница, которую вызвали к доске и которая не выучила урока.
Сталин увидел свое отражение в ее глазах, которые вдруг сделались удивительно большими. Как поверхность пруда, не скованная более блеском твердого льда. Она не сопротивлялась. Закончить движение, обрушить тяжелую сталь на покорно-подставленную шею. Он представил, как по лавандовой шерсти поползет алое — вроде алой полоски в ее гриве…
Эх, Коба…
— Хватит, — сказал он твердо. Палаш зазвенел, упав на пол и Твайлайт Спаркл уставилась на лежащее оружие так, словно этот звон напугал ее больше самой смерти, — Закончим на этом, товарищ Спаркл.
— Что? — тихо и как-то совсем беспомощно спросила Лучшая Ученица.
— Что? — рыкнула Принцесса Селестия со своего трона, — Что это значит, ты, проклятый ублюдок? Почему ты остановился?
— Главная сила капитализма — не в оружии, — сказал Сталин, глядя на белосежного аликорна снизу вверх. Аликорн распростер крылья и теперь, с высоты своего трона, казался огромным. Ужасно огромным, — У капитализма много пушек, ружей и самолетов. Но это не главное его оружие. Главное оружие — это ложь. Та ложь, которой он дурачит пролетариат, которой заставляет угнетенные классы разных стран вонзать штыки друг в друга. Это самое страшное, самое отвратительное и подлое оружие.
Принцесса Селестия ударила золотым копытом по подлокотнику трона — и тот, хрустнув как переломанная кость, отвалился.
— Ты ведь можешь убить ее!
— Могу, — согласился он, — Конечно, могу. Но коммунизм — это не убийство. Это сила. Она может быть направлена на уничтожение других, враждебных, сил, но эта сила никогда не будет силой бездумного разрушения. Многие этого так и не поняли.
— Ты старый безумец, Сталион. Или Сталин. Или как там тебя…
— Напротив. Я многое узнал тут, в Эквестрии. Она научила меня тому, что мне следовало бы понять много лет назад. Если я когда-то и был безумен, то сейчас я полностью оправился от этого безумия.
— Верить другим — вот это настоящее безумие, — пробормотала Принцесса Селестия, косясь на него презрительно, с отвращением на царственном лице, — Ты каждый раз проигрываешь именно на этом. Твайлайт Спаркл! Убей этого негодяя!
Твайлайт Спаркл снова вздрогнула. Золотой меч поднялся из кучи хлама, качаясь в воздухе, как пьяный. Сталин наблюдал за ним, не делая попыток отойти.
— Убей его! Слышишь меня, моя ученица? Ради дружбомагии! Бей!
— Сопротивляйтесь, товарищ Спаркл, — сказал Сталин тихо, глядя, как искажается болью лицо единорожки, — Помните, она не в силах приказывать вам. У нее есть титул, но он такой же фальшивый, как побрякушки на шеях здешних гостей. У нее есть авторитет, но он держится на штыках ее стражей, да на страхе ее подданных. У нее есть магическая сила, но сила эта — не более, чем инструмент, заточенный для причинения зла и горя простым пони. У нее нет власти над вами или кем-нибудь еще.
— Бей! — голос Принцессы Селестии гудел в руинах бальной залы подобно урагану, — Ты обязана! Ты обязана дружбомагии!
— Вы ничем не обязаны ей, товарищ Спаркл… Каждый пони рождается свободным и равным, каждый имеет право жить в братстве и заслуженном счастье. И никакая сила, будь то самая радужная дружбомагия, не имеет права этому помешать.
Твалайт Спаркл дрожала, стиснув зубы. Крохотные слезинки повисли на лавандовой шерстке. И сверкали они так, как никогда не сверкали даже начищенные огромные бриллианты мертвой Рарити. Золотой меч висел в воздухе и казался бессильным, как повешенная на гвоздь игрушка.
— Будь сильнее! — оглушающий рев королевского голоса вдруг стал мягким и вкрадчивым, ласкающим, — Ты ведь была моей надеждой! Моей лучшей — самой лучшей — ученицей!.. Я всегда верила в твои способности, Твайлайт Спаркл!
— Лишь тот учитель достоин уважения, который учит добру. В прошлом я видел разных учителей, товарищ Спаркл. Некоторые из них учили, что одни пони лучше других просто потому, что у них шерсть определенного цвета. И что одни пони высшего сорта, а другие — их слуги. Это были хорошие учителя, по-своему хорошие. Они верили в то, что говорили. И, к несчастью, успели обучить многие тысячи слишком… доверчивых учеников. Дружбомагия — сладкая ложь, за которой скрывается неравенство и боль. И нет ничего достойного в ее учителях…
— Бей! — завизжала Принцесса Селестия, крылья ее затрепетали, а лицо исказилось от едва сдерживаемой ненависти, — Бей! Бей! Да что с тобой? Какого черта ты стоишь столбом? Почему ты медлишь?! Да ты!.. Ты… Ты… ТЫ — КОПУША!
Твайлайт Спаркл вдруг перестала дрожать. Она вдруг улыбнулась Сталину и повернулась — к оскаленной пасти Принцессы Селестии:
— Извините, Ваше Величество. Я не могу этого сделать.
Принцесса Селестия была так потрясена, что машинально уселась обратно на трон.