Мерле и Стеклянное Слово

— Даже обратно к Барбриджу? — ахнула Мерле. — Обратно к Лорду Свету?
Улыбка Юнипы стала еще печальней, но где-то в глубине ее глаз, в их блеске проступило совсем другое чувство: тихое, робкое торжество.
— Куда захочу, — сказала она.
— Но почему мы до сих пор не сделали этого? Все не так просто. Мне нужен ключ, которым Арчимбольдо открывал ворота в мир зеркал. Тогда в мастерской.
Перед глазами Мерле промелькнула забытая картина: Арчимбольдо склоняется перед зеркалом, а его губы беззвучно шевелятся. Он произносит какое-то слово…
— Стеклянное Слово, — проговорила Юнипа, смакуя каждый слог. — Я не знала, что его так называют.
— И ты не знаешь, как оно звучит?
— Нет, — ответила Юнипа. — Арчимбольдо убили, он не успел его сказать.
Боже мой, подумал Серафин, когда Лалапея вытащила из воды правую руку. До плеча она была серой, почти синей, и казалась сделанной из воска. Она висела как плеть. Безжизненная, отмершая рука.
Лицо сфинкса исказилось от боли, но огонь неукротимой силы все еще горел в ее светло-карих глазах.
— Унка, — позвала она, не обращая внимания на Серафина.
Унка быстро наклонилась, чтобы помочь Лалапее встать, но Лалапея просила не о помощи.
— Мерле нужно… Слово, — упрямо сказала она.
Унка покачала головой.
— Мы должны позаботиться о руке. Если мы где-нибудь добудем огня…
— Нет. — Лалапея с мольбой смотрела на Унку. — Сначала Слово.
— Что она хочет этим сказать? — спросил Серафин.
— Прошу тебя! — Голос сфинкса звучал умоляюще.
Серафин не спускал с Унки глаз:
— Какое слово?
— Стеклянное.
Избегая смотреть на Лалапею, Унка опустила глаза, как будто заметила что-то в снегу. Но там была только ее собственная тень, и она как будто просила у тени совета.
— Мерле и Юнипа должны идти к Барбриджу, — сказала Лалапея, — Юнипа владеет взглядом, она — проводница. Но чтобы открыть ворота, ворота из зеркального стекла, ей нужно Стеклянное Слово.
Здоровой левой рукой женщина-сфинкс прижимала к телу мертвую правую. У Серафина никогда еще не было обморожений, но он слышал, что они так же болезненны, как ожоги. И как только Лалапея еще не лишилась чувств!
— Я не знаю Слова, — осторожно сказала Унка.
— Ты нет. Но он знает.
Серафин ошеломленно смотрел на обеих женщин.
— Он?
И он вдруг понял: Арчимбольдо!
Лалапея не ответила, но Унка кивнула.
— Мерле имеет право знать правду. У меня не хватит сил рассказать ей все. Но Слово… его бы я могла сообщить ей. Здесь и сейчас, Унка! — заклинала сфинкс, глядя на свою мертвенно-бледную правую руку.
Унка все еще колебалась, и Серафин, чувствовавший себя ужасно беспомощным из-за своего незнания, чуть было не схватил ее за плечи и не начал трясти.
— Ну же! Сделай что-нибудь! Помоги ей!
Унка тяжело вздохнула и кивнула. Поспешно скинув с себя рюкзак, она достала оттуда зеркальную маску Арчимбольдо — совершенную копию его лица из серебряного зеркального стекла. Унка изготовила ее после смерти мастера, но Серафин подозревал, что это настоящее лицо Арчимбольдо, отделенное от тела и превращенное в стекло с помощью неизвестных заклинаний.
Унка протянула маску Лалапее.
— Он будет говорить со мной? — спросила сфинкс с сомнением в голосе.
— Со всяким, кто ее наденет.
Серафин смотрел то на одну, то на другую. Он не отваживался задавать вопросы.
Лалапея несколько секунд смотрела на морщинистое лицо, затем повернула маску и стала разглядывать изнанку. На мгновение в ее взгляде отразилась неуверенность, затем она левой рукой решительно прижала маску к лицу. Маска осталась на лице, даже когда она отпустила руку. Казалось, внутренняя поверхность маски точно соответствовала тонким чертам Лалапея.
Серафин смотрел, затаив дыхание, и ждал, что Лалапея вот-вот заговорит голосом Арчимбольдо. Представление ему не нравилось, что-то в нем было недостойное, напоминающее пошлый трюк чревовещателя.
На минуту все замерли. Даже те, кто оставался под пальмами, хотя они не могли видеть того, что происходит у реки. Серафин полагал, что мальчики все-таки чувствовали это, так же как и он сам. Магия проникала сквозь лед и холод, струилась во всех направлениях, возможно, даже вверх по течению реки, где под ее воздействием задвигались плавники окоченевших рыб. Руки Серафина покрылись гусиной кожей, и он почему-то ощутил легкое давление за глазными яблоками, как при сильной простуде. Но это ощущение прошло так же быстро, как появилось.
Лалапея, растопырив пальцы, схватилась здоровой рукой за маску и легко сдернула ее с лица, которое осталось таким, как прежде, и даже не покраснело. Унка облегченно вздохнула, когда сфинкс вернула ей стеклянный намордник.
— Только и всего? — спросил Серафин.
Унка сунула маску обратно в рюкзак.
— Ты бы не говорил так, если бы сам примерил ее.
Лалапея снова наклонилась над отверстием во льду.
— Не надо, — прошептал Серафин.
Но он не стал ее удерживать. Они все знали, что это был единственный выход.
Лалапея погрузила в воду здоровую левую руку. Серафину казалось, что холод крадется вверх по руке, унося кровь из предплечья, окрашивая кожу в белый цвет. Сфинксы — дети пустыни, и сильный холод губителен для них.
Снова проходили минуты, и все вокруг как будто застыло. Даже мороз задержал свое дыхание, и ледяной ветер улегся над равниной. Лицо Лалапеи становилось все бледней и бледней, а рука, опущенная в холод, постепенно отмирала. Но сфинкс не вытаскивала ее, а терпеливо ждала и искала в темноте подо льдом ответ на свои беззвучные призывы.
Потом уголки ее рта дрогнули, промелькнула тень улыбки. Ее веки закрылись, будто скованные глубоким, глубоким сном.
Она что-то шептала.
Из уголка глаза скатилась и превратилась в лед слеза.
— И какое же это слово? — сердился призрак.
— Заклинания всегда похожи на скороговорки, — объяснила Мерле. — То есть большинство из них. — Она говорила так убежденно, как будто за свою жизнь слышала сотни таких заклинаний.
Призрак продолжал возмущаться:
— Тоже мне, слово!
Лишь на шестой раз ему удалось произнести его правильно — так, как произносила его Лалапея по другую сторону зеркала.
Мерле все никак не могла его запомнить. По сравнению с ним заклинание для призраков было легким детским стишком.
Но Юнипа кивнула, и это было главное.
— Я могу произнести его. Это совсем легко, — сказала она и повторила Стеклянное Слово. И в ее устах оно и впрямь прозвучало превосходно.
Что бы ни значило это слово, восхищенно подумала слегка сконфуженная Мерле, Юнипа — настоящая проводница!
— Скажи моей матери… — начала она, но призрак перебил ее.
— Она снова ушла. — В голосе призрака впервые послышалось некоторое сочувствие к положению Мерле. — Не грусти, — сказал он мягко, — она вернется. Совершенно точно. Этот разговор был для нее довольно… довольно тяжелым.
— Что ты подразумеваешь под словом «тяжелый»?
— Не забивай себе голову. Все равно ты ей не поможешь.
Если призрак и намеревался успокоить Мерле, то ему это плохо удалось. Совсем наоборот.
— Что с ней? Она больна? Или ранена? — разволновалась Мерле.
Тогда призрак рассказал ей, что сделала Лалапея, чтобы установить контакт со своей дочерью, Наверное, из-за этого она потеряет обе руки.
Мерле выдернула пальцы из воды и опустила зеркало. Некоторое время она смотрела в пустоту.
Она уже больше не сомневалась, что сфинкс была ее матерью.
— Мерле, очнись! — с улыбкой окликнула ее Юнипа. — Давай попробуем. Прямо сейчас!
Мерле сделала глубокий вдох и посмотрела на остальных. Шпионы все еще стояли вокруг Фермитракса. Своим раскатистым, похожим на рык голосом он рассказывал им о приключениях в Аду. В других обстоятельствах и в другое время это встревожило бы Мерле. Он мог наговорить лишнего, тем более что Сет в своем углу тоже навострил уши. Но сейчас ее волновало совсем другое.