К нам осень не придёт (СИ)

Анна порывисто обняла отца, умоляя не мучить себя угрызениями совести. Но сейчас ей не терпелось уйти к себе и спокойно обо всём подумать. Ясно, что в прошлом её матери существовала некая тайна — а скорее всего и не одна. И ещё Анна точно уверилась, что не спроста Алтын ушла из дому именно в мае, а не в каком-либо другом месяце. Только вот что именно подтолкнуло мать к такому решению, пока оставалось неведомым.
  
Глава 5
 
В день отъезда в Стрельну Анна зашла к отцу рано утром. Когда она увидела его, улыбающегося и бодрого, у неё отлегло от сердца: папенька выглядел гораздо лучше, чем в тот памятный день, когда впервые рассказал ей правду о пропавшей матери. Однако она не смогла бы уехать, не выяснив ещё кое-что.
— Папаша, если маменька не помнила своего настоящего имени, то как её называли — я имею в виду, при венчании? Ведь её крёстное имя так и осталось неизвестным?
Отец поколебался немного, но потом всё же ответил:
— Видишь ли, родная, чтобы соответствовать моей же легенде, по которой Алтын была из знатного татарского рода, нам пришлось окрестить её перед венчанием. По православному её имя — Анна.
— О! — только и смогла воскликнуть дочь.
— Да… Но я всегда называл её Алтын. Надо сказать, она обрадовалась, когда стало ясно, что ей надо будет принять крещение. Она так волновалась перед этим событием! Я объяснил иерею, что моя невеста — татарка, что всё здесь для неё в новинку. И Алтын правда, вела себя так, будто крещение было страшно важным для неё.
— Ну, а потом? Она так ничего и не вспомнила? — с тревогой спросила Анна.
— Да нет, — в голосе отца прозвучало сомнение, — как будто ничего. Она словно ждала от церемонии крещения чего-то нового, неизвестного… Но прошло несколько дней, и она успокоилась. Притихла, затаилась. Довольно скоро после свадьбы мы узнали, что она носит под сердцем дитя. Я был так счастлив, что едва не танцевал на ходу! Но когда я спросил у Алтын, о ком она мечтает — о мальчике или о девочке, она вздрогнула и сказала: «Не говори, не говори ничего, мой друг, этот разговор может накликать на нас беду». Я, разумеется, слыхал, что женщина в тягости становится страшно боязливой и суеверной, и ничего больше спрашивать не стал.
— Папаша, — решилась Анна, — простите мою дерзость, но неужели вы не предполагали, что маменька не просто потеряла память, но умышленно скрывала от вас своё прошлое? Потому-то ей и пришлось уйти?
Отец печально усмехнулся.
— Думаешь, мне не приходило это в голову сотни раз? Но что я мог поделать? Расспрашивать было бесполезно, я ведь тебе говорил. Да и больше всего на свете я хотел, чтобы моя княжна была спокойна и счастлива — поэтому оставил всё как есть. А потом стало поздно…
Тихонько постучавшись, вошла Люба и сообщила, что экипаж готов и ожидают только Анну Алексеевну. Вещи, необходимые для переезда на дачу, уже были отправлены в Стрельну днём раньше.
— Ну, прощай, Аннушка, родная моя! Отдыхай, будь здорова, весела! И жди осени с радостью!
— Вы же скоро приедете повидать нас, папаша? — с надеждой спросила Анет, обнимая отца.
— Непременно, как-нибудь… — Алексей Петрович отвёл было глаза, но тут же вновь весело улыбнулся. — Пусть мать Владимиру Андреевичу напишет, пригласит — а то невежливо получится. Ну, ступай!
— А вы разве не выйдете попрощаться с мамашей и сестрицей?
— Некогда, — отмахнулся отец. — Ступай, не медли, солнышко у нас — редкий гость.
Что правда, то правда — лето выдавалось хоть и тёплым, но дождливым. Солнце и дождь едва ли каждый день по нескольку раз сменяли друг друга; из-за этого Анне казалось, что время мчится, мчится, а осень настанет через несколько дней. Хотя формально её брак с Владимиром Левашёвым был уже делом решённым, при мыслях об этом ей делалось как-то неуютно и тревожно. Она спрашивала себя, не умолить ли папашу отложить свадьбу ещё на некоторое время — но отец с такой радостью говорил о грядущем торжестве, что у неё язык не поворачивался просить о столь огорчительных для него вещах. И он ведь так плохо чувствовал себя совсем недавно!
«Нет, не время сейчас! Позже, когда папенька совсем поправится. Всё равно он скоро приедет нас навестить», — решила она, устраиваясь в карете рядом с Еленой.
* * *
Алексей Петрович проводил глазами старшую дочь, а затем из-за занавески посмотрел, как она усаживалась в экипаж. Анна казалась совершенно выздоровевшей; уже несколько дней она была весела, уравновешена — а про те свои странные галлюцинации и не вспоминала. Отлично, хотя бы на этот счёт можно успокоиться. Ну-с, а теперь…
Он позвонил в колокольчик; на пороге появился его личный слуга. Алексей Петрович быстро написал несколько записок и отдал ему.
— Отнесёшь это доктору Рихтеру, господину Осокину и моему поверенному. Я хочу видеть их сегодня, и как можно скорее.
* * *
Известие о внезапной смерти отца семейства Калитиных застало Владимира Левашёва во время весёлого вечера в одном из небезызвестных петербургских заведений. Вообще-то, сойдясь ближе с Калитиными, он старался как можно реже посещать подобные места: не хотелось пятнать репутацию в высшей степени прекрасно воспитанного, порядочного человека, сдержанного в своих привычках. Да и отсутствие средств поджимало.
Но тут невеста отбыла на загородную дачу, куда он, Владимир, тут же был зван, но пока что откладывал визит. Город почти опустел, так что встретить каких-либо знакомых Калитиных он почти не опасался. К тому же, пригласивший его приятель взял на себя все расходы по поводу предстоящего веселья, так что граф Левашёв, уже долгое время лишённый подобных развлечений, разумеется, не смог устоять. Что же, всё равно ведь скоро прощай, холостяцкая жизнь! А он последние свободные деньки проводит как схимник какой!
В просторной комнате стены были увешаны кричаще-яркими картинами с весьма фривольными сюжетами, стояли мягкие диваны, кресла и дрянное фортепиано. Компания, с которой Владимир явился, состояла из пяти молодых людей, причём двое из них уже успели жениться. Все они были из семей состоятельных, но далеко не столь родовитых, как Левашёв, поэтому его присутствие — как же, настоящий граф, старинная фамилия — придавало их развлечениям приятную остроту. Владимир же держался с ними, как всегда, приветливо и предупредительно. Он прекрасно понимал, что любой из его собутыльников с восторгом заплатит за него самолично, лишь бы потом похвастаться, что вот, мол, давеча были мы с графом…
Вечер складывался весело: коньяк и шампанское наливали бойко, пианист задорно бренчал на расстроенном инструменте всевозможные танцы, разодетые, накрашенные и нарумяненные женщины были не столь дурны, чтобы испортить настроение — иные даже казались хорошенькими при свете множества свечей. Графа же забавляла мысль, что вот-вот уже скоро ему не придётся зависеть от доброхотов, желающих за него заплатить. Да притом ещё он сможет позволять себе увеселительные заведения рангом куда выше, чем это.
Однако, когда доверенный слуга — редкостный пройдоха, при этом весьма преданный ещё покойному отцу Левашёва — подал ему принесённое из дома письмо, Владимир едва не выронил его из рук. Чёрт побери, кто бы мог подумать! На вид крепкий, точно кряжистый дуб папаша Калитин, оказывается, преставился нынче утром! А ведь недавно выглядел совсем здоровым!
Несмотря на немалое количество выпитого шампанского, Владимир постарался заставить себя мыслить связно. Он залпом опорожнил бокал холодной воды, согнал с колен уютно устроившуюся там не то Афину, не то Жозефину — чёрт их всех запомнит! — и поднялся.
Девица надула губы, обиженно протянула что-то вроде: «Ну-у, а на вид такой красивый, щедрый кавалер», и тут же перенесла своё внимание на одного из сотоварищей Владимира.
— Граф, вы что же это, решили вдруг нас покинуть? — с развязным сожалением обратился к нему зачинщик нынешнего развлечения.
— Увы, друзья мои. Я страшно огорчён и хочу сообщить, что не могу дольше оставаться здесь. Мой… мой будущий тесть, господин Калитин, скончался сегодня утром. Я должен немедленно ехать, чтобы утешить мою невесту и поддержать её в горе.