Никита и Микитка (Исторический рассказ)

— Это мой холоп! — подтвердил, надувшись, Никита.
— Так ты, коли холоп, около двери и оставайся. Будешь мне избу мести и лохань с застоялой водой выносить. А вы, боярские сынки, шапки на гвоздях древесных развесьте и чинно на скамью садитесь! — Он постучал согнутым указательным пальцем по лбу севшего с краю мальчика и сказал: — Указанное тебе учителем место береги, чужого места не занимай и товарищей своих не утесняй!
Мастер сел на свое место в красном углу, в конце стола, раскрыл большую рукописную книгу и подождал, пока все мальчики положили перед собой тоже рукописные книжицы и рядом с ними указки. Один мальчик раскрыл книжку и положил в нее указку. Учитель сейчас же ударил его концом трости по уху:
— Книжицы ваши добре храните и указательные деревца [14] в них отнюдь не кладите. Книги свои не очень разгибайте и листов в них напрасно не перебирайте. Книгу аще кто не бережет, таковой души своей не стережет.
Мальчики сидели неподвижно, с опаской посматривая на учителя. Все в нем казалось необычно: и всегда суровое спокойное лицо, и гибкая трость в руке, и слова, которые он говорил по-особенному, как в церкви.
— Единого из вас я в старосты изберу и вас ему в повиновение приведу. Ты будешь староста! — Он ткнул тростью в грудь самого старшего мальчика, сидевшего с краю. — Принесенные с собою книжицы, уходя из избы, старосте сдавайте. А ты, — сказал он старосте, — их в уготованное место на этой полке благоискусно полагай. Утром, когда ваша дружина придет, каждому его книжицу отдавай.
Стемнело. Учитель достал с полки деревянный подсвечник с сальной свечой, зажег ее и поставил в конце стола:
— Если все вы в приказаниях моих пребудете, то никогда от меня избиенны не будете. Теперь наставив ко вниманию ухо, тихо слушайте. Начинается первый урок. Сидите смирно, не празднословьте, не смейтесь, глазами не поводите туда и сюда, точно зачумленные.
  — Теперь, наставив ко вниманию ухо, тихо слушайте.  
Учитель положил перед собой гладко обструганную белую дощечку и углем написал на ней большую букву «А».
— Первым начинается вам сей зримый знак «аз». Потом и на прочие пойдет вам мой указ. Как зовется сей знак? Скажите!
— Аз! — воскликнули мальчики.
— А этот другой зримый знак есть «буки». — И учитель написал рядом на доске букву «Б». — С этим знаком «буки» вы одолеете хитрость науки. Повторите громогласно за мной: «буки» и «аз» изрекаются «ба»…
Все мальчики громко прокричали:
— «Буки» и «аз» изрекаются «ба»!
Микитка, стоя у двери, поводя блестящими пытливыми глазами, внимательно слушал все, что говорил учитель и что повторяли за ним мальчики; но сперва он еще плохо понимал, в чем здесь «грамотная хитрость». «Неужели боярские сынки осилят эту хитрость, — думал он, — а мне этой грамоты не одолеть?» Он за всем наблюдал и стоял не шелохнувшись, хотя спина от Неподвижного стояния начала ныть, а от двери тянуло холодом.
Некоторым мальчикам скоро надоело повторять, за учителем его наставления: «Веди» и «аз» — «ва», «глаголь» и «аз» — «га»! Никита зевал во весь рот, а Утемиш, плохо понимая, что говорил учитель, старался повторять его слова. Никита закрыл глаза: дрема одолевала его. Сосед его ущипнул. Никита подскочил и вскрикнул. Трость учителя сейчас же хлопнула по головам Никиты и его соседа.
Кузьма Демьяныч закричал:
— Слышу я шум и крик неполезный, а за сие будет ваш плач слезный! Кто урока данного не изучит, таковой свободного выхода из школы не получит. А кто упирается во зле, тот на школьном полежит козле.
— А где он? — спросил Никита.
— Все вы у меня полежите на козле. Одначе, чтобы вы все устрашились, я сперва холопского сына на козла положу.
Учитель отодвинул от стены небольшую скамейку. Свирепо поводя глазами, он схватил за плечо Микитку и толкнул к скамейке:
— Сядь вершником, спустя ноги по обе стороны. Руки тоже спусти и теперь обхвати скамейку.
Микитка улегся животом на скамью, охватив ее руками и ногами. Кузьма Демьяныч снял со стены ременную плеть, засучил до локтей широкие рукава и стал с кряканьем стегать по спине Микитку. Тот, перепуганный, не смея вскочить, при каждом ударе извивался, наконец закричал:
— Ой, маменька!
А учитель, ударяя, приговаривал:
— Внимайте, отроки, как школьный козел блеет. Заблеял раз, заблеял два — просветлела голова. А коли молчит на козле, значит, упорствует во зле. И хотя вас я знаю, как боярских сынков, а я вас всех выдеру, как щенков. Выдеру, ей-ей, как этого сидорова козленка, и будете вы тоже блеять и рыдать и маменьку призывать. Старые люди мудро учили: «За битого двух небитых дают, и то не берут»…
Вдруг Утемиш, стуча кулаком по столу, закричал:
— Зачем мальчонку биешь?.. Не надо биешь!
Тогда Никита громко заплакал и, захлебываясь от слез, тоже закричал:
— Не бей Микитку!
Учитель, удивленный, оставил стеганье; нахмурив брови, посмотрел на Утемиша и Никиту и сказал:
— А вы чего раскричались: ты, благоумный отроче, и ты, слезоточивый младенец! Вы оба хотите вашего мастера поучать? Будете сами сечены и розгой и бичом. Раны, мною нанесенные, добро детям приносят и не мерзостны, а сладостны, кротости и мудрости вас научая. Вставай, блеющий козел, и передохни.
Микитка слез со скамьи и уткнулся в угол около печки.
Кузьма Демьяныч провозгласил:
— Теперь свершите перед святыми образами молитву и ступайте обедать. Да остерегайтесь дома рассказывать, что здесь видели и слышали. Словесного сору из избы не выносите, иначе все на школьном козле полежите. После обеда, как старые люди учили, часок подремлите, а затем приходите сюда опять. Учиться будем до вечера.
Ребята разыскали свои шапки и, радостные, хотели гурьбой выбежать из избы, но мастер стал в дверях и по одному их выпускал, наставляя:
— Поклонитесь в пояс, прощенье от мастера получив. Из школы выходя, тихо и благоискусно двери за собою затворяйте и в благонравии шагайте!
  
МИКИТКУ ПОСЫЛАЮТ К КНИГОПЕЧАТНИКУ
 
Прошел месяц, другой, миновали февральские морозы, в марте стало сильнее припекать солнце, растаяли лужи и потекли ручейки; ночью же морозы снова затягивали все льдом. Стали москвичи лед колоть на реке и набивать им погреба, а со всех дворов на Москву-реку вывозить мусор, навоз и всякую заваль: все нечистое весенним ледоходом вынесется далеко от столицы.
Микитка по-прежнему ходил в школу к мастеру, был там на побегушках, но на школьном «козле» учитель драл уже не только его, а поочередно всех мальчиков и применял для наказания и плеть, и розгу, и трость. Микитка обычно сидел на скамье близ печи, внимательно слушал учителя, про себя повторял то, что громко выкрикивали другие ребята; чертил угольком где попало буквицы, составляя из них слова.
В свободное от школы время Микитка играл во дворе с боярскими ребятами, но был для них ярыжкой: они с ледяной горы катались на салазках, а он им салазки наверх таскал; они из луков в чучело войлочного немчина стреляли, а Микитка им стрелы собирал и подносил.
Однажды по двору проходил Борис Федорович, а около него, на полшага поотстав, шагал Филатыч и упрашивал пожалеть Микитку: «Каждый раз его мастер без вины порет!»
— Микитка, поди-ка сюда! — крикнул Филатыч.
Микитка, с шапкой в руке, подбежал, испуганный, красный, и поклонился в пояс.
— Ты тоже к мастеру ходишь? — спросил Борис Федорович, всматриваясь в него черными пытливыми глазами.
— Вместе с князинькой хожу. Избу веничком подметаю, воду из кадки выливаю и приношу из колодца свежую.
— А ты сам чему-нибудь научился?
— Буквицы выучил и молитвы «перед ученьем» и «после ученья».
— А ну-ка, скажи мне подряд всю азбуку.
Микитка, робея, стал говорить: