Разбитые зеркала, или Прости меня, любовь моя (СИ)

Заметив мое присутствие, кузнец прекращает работу. Франциск бросает свой молот, надевает передник с курткой. Это мне помогает.
— Ну что? — спрашивает он с ехидной, но такой очаровательной улыбочкой. — Расскажешь на этот раз за чем пришла?
— Да, — нахожу в себе силы ответить и протягиваю маленькую бумажку с заказом.
— Э, нет, красавица. Грамоте я не обучен. Придется тебе самой мне рассказать, что тут за каракули зашифрованы, — без тени смущения признается Аполлон.
«Он даже читать не умеет!» — проносится у меня в голове. Однако тот факт, что он назвал меня красавицей, перевешивает чашу весов на сторону Франциска.
«Горшки, горшки, ночные горшки».
Еще один вдох, и я начинаю зачитывать параметры перил — сколько и каких размеров нужно.
— За украшения отдельная плата, в зависимости от искусности работ, — как ученица пятого класса, завершаю свое чтение.
— Надеюсь оценивать будешь ты? — весело подмигивает мне кузнец. Знает, зараза, что нравится мне. Знает и смеется надо мной. Я еще больше расплываюсь от его лукавства.
— Нет, не я. Но я заберу подковы, — исходя из записки делаю вывод, что их должна принести я.
— Ты? — удивляется Франциск. — Ну бери.
Кузнец подходит к окну, около которого стынут изделия и принимается собирать узел. Начинаю сомневаться в своих способностях, но у меня опять теряется дар речи.
Кузнец подает мне поклажу и не скрывая любопытство смотрит, как я с ней справлюсь. Справляюсь, естественно, из рук вон плохо. Сразу же роняю, и не просто роняю, а себе на ногу. В первую секунду не понимаю в чем суть. Боль не дошла до мозга. Еще мгновение и вот оно.
«Больно, аяяяй, больно, очень больно. Я сейчас умру!»
Начинаю прыгать и кричать. Сначала тихонько ойкать, но по мере возрастания боли, крик переходит в плач. Как у ребенка. Пальцы адски горят. Кажется, Франциск тоже на меня кричит.
— Не трогай меня, — отклоняюсь от него, и продолжаю жаловаться на боль. Франциск напуган не меньше меня.
Вместо того, чтобы помочь, куда-то отходит. Меня это злит, но не долго. Кузнец возвращается, и предлагает мне ведро с водой. Я быстро разуваюсь и окунаю ногу в холодную воду. Закрываю глаза от облегчения. На несколько секунд боль ослабевает.
Счастье длится недолго, быстро начинаю привыкать к холоду, и боль возвращается. Я опять начинаю плакать. Франциск понимает это, берет рабочую тряпку, мочит в воде, и оборачивает ею мою ногу. Недоумеваю, что делать дальше. Не помню, чтобы в течение года хоть кто-нибудь упоминал про существование больницы.
Франциск матерится, все это явно не входило в его планы. Но тем не менее, действует. Берет меня на руки, и выносит из мастерской. Там столпились несколько человек. Наверное, прибежали на мои крики. Люди расступаются перед огромным Франциском, который целенаправленно куда-то несет меня.
Я утыкаюсь лицом в ту самую грудь, которая так сильно взволновала меня при первой встрече, и реву, будто маленькая. Ноге очень больно. Я переживаю, что осталась без пальцев. В худшем случае — без ноги. Ведь если кость слишком сильно раздроблена, а мне очень больно, — то все может быть.
«Почему это случилось со мной?» — только и остается, что задаваться вопросами.
Довольно быстро Франциск относит меня к дому. Чудом он догадывается, где я живу. Кажется, парень уже пришел в себя. Даже пытается меня успокоить. Гладит по волосам и приговаривает:
— Все будет хорошо, ты дома.
Навстречу выбегает Маша. У нее испуганный вид, но не растерянный. Она знает, что делать. Чувствую, что она мне поможет.
— Неси ее наверх, я покажу, — указывает она Франциску, и я не могу дождаться, когда окажусь в своей постели.
Наконец, Франциск кладет меня на застеленную лавку. Выпрямляется, и потуплено смотрит. Осознает, что не в силах чем-либо помочь, находит глазами Машу.
— Нужна еще моя помощь? — задается вопросом он.
— Может быть, — отвечает Маша, а сама что-то готовит у стола. Замечаю свечение камней.
Не проходит и минуты, как кухарка подает мне стакан с питьем, я послушно выпиваю и быстро теряю сознание.
Открываю глаза, и вновь вижу Франциска. Он слабо улыбается мне. Вижу, что горит свеча. Значит, уже вечер. Возможно, ночь.
— Как твоя нога? — спрашивает мужчина.
Вспоминаю про ногу. Конечно, я ведь уронила подковы. Пытаюсь поднять стопу, и ощущаю резкую боль. Но уже не такую противную, как там в кузнице.
— Болит, — отвечаю я. — Но не так сильно.
— Ох и напугала ты меня, — признается кузнец. — За всю жизнь так не пугался. Ты это, прости меня. Если, что. Я не хотел, чтобы так получилось.
— Ты не виноват, — начинаю спорить я. — Сама дурочка напросилась. Засмотрелась на тебя, в голове словно опилки какие-то. Возомнила себя силачкой.
Я смеюсь. Теперь, после пережитого, я больше не испытываю влюбленности или смущения. Франциск в миг превратился из недоступного Аполлона, в друга, с которым можно вместе посмеяться.
— Теперь я работник года, — иронично посмеиваюсь над собой, глядя на перевязанную ногу.
— Ты об этом не думай. Я с твоей хозяйкой переговорил, она тебя трогать не будет. Вот кстати и она. А я пойду, выздоравливай. Завтра свидимся.
— Ладно, пока. — С легкостью отпускаю своего спасителя.
В дверях действительно стоит Эльза. Она добрым взглядом, какой для нее редкость, провожает незваного гостя. И обращается ко мне:
— Тебе придется дней десять не вставать с постели.
— Простите, сеньора. Я не хотела, чтобы так получилось. Я позже все отработаю.
— Нет, не нужно переживать за работу. Франциск обещал приходить сюда по вечерам, и помогать Маше. Не готовить, конечно. Но ведер ей натаскает, пока ты не поправишься.
От слов Эльзы я почему-то краснею. Это так странно, когда кто-то вступается за тебя, помогает, делает для тебя что-то хорошее. Хочется сказать: «нет-нет, не нужно. Я этого не заслуживаю». И вместе с тем приятно.
— Не смущайся, Франциск всегда был добрым мальчиком. И вырос в справедливого мужчину. Поэтому не думаю, что тебе стоит льстить себе. Понимаешь?
Я согласно киваю.
— У тебя был сложный день, и я хочу, чтобы он не заканчивался так ужасно. Дело в том, что утром, я попробовала твой десерт. И он мне понравился. Ты молодец, и сильно постаралась. Скажу еще кое-что. Я осмелилась угостить пирожными принца. — Эльза улыбается такой ласковой улыбкой, что молодеет сразу на двадцать лет. — Поэтому, как только ты выздоровеешь, то начнешь готовить завтраки для будущего короля Эгелии. Поздравляю тебя. Это огромная честь.
— Спасибо большое, сеньора, — глаза наполняются слезами радости.
- Этот отрез ткани твоя награда за работу, — Эльза указывает на материю, что лежит на сундуке. — Вот еще, что — можешь пользоваться библиотекой в свободное от работы время. Попросишь кого-нибудь из слуг, они принесут тебе что пожелаешь. Пока ты сама не можешь подняться с постели.
Сказанное действительно поражает меня и радует. По груди расплывается удовлетворение от полученного признания. Настоящий бальзам для моей самооценки.
Эльза уходит, и я остаюсь одна. Нахожу глазами на столике букет полевых цветов.
«Может это от него?»
  
Глава 19
 
С самого утра весь город стоит на ушах. На улицах то и дело взрываются хлопушки, время от времени барабанят и дудят музыканты. В город валит шумный цветной народец в качестве артистов, циркачей и комедиантов. И не просто так. В стране большой праздник — наследнику престола исполняется восемнадцать лет.
За все те четыре года, что я провела под крылышком у Эльзы мне ни разу не удалось увидеть принца. Признаться, очень хочется хотя бы глазочком на него посмотреть. Ведь это я его придумала. Решила, что волосы у мальчика будут белесыми и курчавыми, глаза голубыми, как у меня, а отличительной особенностью станет клевер на лице. Как символ удачи.
Теперь принц совсем взрослый мужчина. И мне безумно любопытно, каким он стал. Слухи доходят скверные. Принц плохо питается, из комнаты практически не выходит. Все время занят своим зеркалом. Военными или политическими делами совсем не интересуется.